Чтобы делать что

auvasilev — 02.09.2022 Нет, я не собираюсь возвращаться к обсуждению личности Горбачева. Всё, что я именно о нем мог и хотел, уже сказал и добавить нечего. Так что, сейчас совершенно не о нем. А о том шквале и в некоторой степени вполне взвешенных и справедливых размышлений, и откровенного тупого дерьма, который поднялся в информационном поле в связи со смертью и похоронами Михаила Сергеевича. И тут у меня имеется «пара слов».

Многие, даже весьма отрицательно относящиеся к Горбачеву и его деятельности люди, всё-таки, пусть нередко и сквозь зубы, но соглашаются, что да, при всех недостатках и даже преступлениях, свободу людям он действительно дал, пусть и с миллионом сопутствующих и последующих оговорок.

Однако я бы тут не был столь однозначен и категоричен. Да и в какой-то степени срабатывает определенная аберрация памяти, как, впрочем, и с очень многим другим. На самом деле, если сосем честно и постараться побороться со склерозом, никакой такой особой свободы конкретно Горбачев не дал. Он всего лишь несколько ослабил удавку и слегка приоткрыл форточку. А когда общественное дыхание стало слишком вольным, а сквозняк неспрогнозировано усилился, он не утопил ситуацию совсем уж в крови, хотя тбилисские саперные лопатки и вильнюсский телецентр тоже не стоит забывать. Но, как гласит древний анекдот, «мог бы и бритвой по глазам». Однако сдержался, или испугался, или ещё что, сейчас уже не имеет значения. Тогда пронесло.

А дальше заработало множество совсем иных факторов, даже если признать, что Горбачев был их «спусковым крючком», то всё равно нельзя согласиться, что «определяющей и направляющей силой». Однако, наплевав на все нюансы и тонкости, видимо, в принципе действительно можно говорить, что дал-не дал это сам Горбачев, но в большой степени и из-за него, и после него пришла условная, но такая пьянящая и многими долгожданная свобода.

Но дело в том, что штука эта слишком расплывчатая и для каждого абсолютно субъективная. Потому я сейчас исключительно лично о себе. Однако, чего, собственно, в плане этой самой «свободы» мне до того не хватало в СССР?

До сих пор, хотя ещё не с громким, но по-прежнему со смехом воспринимаю всё ещё продолжающиеся споры, было или нет мясо в свободной продаже при социализме, какая колбаса вкуснее, «та» или «нынешняя», насколько отечественная натуральная одежда была лучше современной модной синтетической зарубежной дряни или о сравнительном качестве с сегодняшним советской системы здравоохранения, образования, пенсионного обеспечения и тому подобное. Мне на всё перечисленное, особенно тогда, а на очень многое и сейчас, глубоко наплевать.

Да, я всегда любил поесть, а в юности и молодости ещё и обладал отменным аппетитом, но, несмотря на все нынешние пристрастия к Хеннесси и устрицам с хамоном, меня вполне устраивал стакан водки и кусок хлеба с луком и салом. А на них я, молодой и здоровый, всегда мог без особых проблем заработать, благо, в нашей стране всегда было достаточно ям, которые нужно выкопать, или вагонов, которые разгрузить. А уж по поводу шмоток и вовсе чепуха. До сих пор ношу Левис. Но первый свой я купил ещё в семьдесят первом, да, с большим трудом и за бешеные тогда деньги, но, поскольку эти штаны служат мне обычно года три-четыре, с такой периодичностью решать эту проблему мне и в СССР было вполне по силам.

Так что, речь всерьез может идти только о трех параметрах.

Первое, это, конечно, информация и, прежде всего, книги. Половину своей сознательной жизни я затратил гигантское количество сил, времени и денег просто на то, чтобы «достать» нужную и интересную мне литературу. За томик Мандельштама из «Библиотеки поэта» платил семьдесят рублей, а за трехтомник Плутарха из «Литпамятников» - сто двадцать, то есть, практически больше месячной зарплаты молодого учителя в семьдесят шестом. О музыке, кинематографе или регулярной зарубежной прессе я уже не говорю. И тут со мной спорить бесполезно. Не то, что Ницше или Пруста, но собрания сочинений Достоевского или Чехова свободно в магазине купить было нельзя. Я за подпиской стоял ночами на Кузнецком и жутко переплачивал.

Второе, несомненно, это свобода передвижения по миру. Все современные вопли по поводу закрываемого сейчас Западом визового «железного занавеса» для россиян просто детский лепет для тех, кто знал, что такое при Советах сначала элементарно получить загранпаспорт, а потом ещё в него и выездную визу. Даже в какую-нибудь Венгрию, как мне в восьмидесятом, о капстранах я уже и вовсе молчу. И эта обретенная свобода для меня в жизни сыграла огромное значение. И, кстати, для моей матери тоже, которая в начале девяностых смогла увидеться со своей живущей в Нью-Йорке мамой, с которой в семьдесят девятом прощалась в Шереметьево как на кладбище, то есть, будучи уверенной, что навсегда.

Но главное, опять же лично для меня, это третье. То, что в СССР не было частной собственности. Которую некоторые до сих пор путают с личной. Хотя нам всем принципиальную разницу объясняли ещё в школе, а потом дополнительно вдалбливали в голову в институтах на лекциях по политэкономии. Помните – чем фундаментально отличается социализм от капитализма? Прежде всего, формой собственности на средства производства. То есть, совсем грубо говоря, при социализме ты мог купить молоток и иметь его в личной собственности, но если ты с его помощью стал делать табуретки, продавать их и зарабатывать деньги, то он превращался в находящееся уже в частной собственности средство производство, а потому становился предметом незаконным. Или с какого-то времени наиболее распространённое. Автомобиль при определенном стечении обстоятельств ты мог купить и владеть им. Но, если подвез кого за деньги, то всё, это уже средство производства. Нельзя.

Там были, конечно, рудиментарные остатки прежних времен, типа «холодных сапожников» или артелей золотодобытчиков, а были и некоторые имитации, вроде «Потребкооперации», но эта тема, хоть в определеных моментах довольно любопытная, но совсем отдельная и мы её сейчас трогать не станем. Главный же принцип оставался незыблемым. Все реальные средства производства принадлежат народу, а на самом деле конкретно государству или, ещё конкретнее, большим начальникам и высоким чиновникам. И для меня стало высшим наслаждением в жизни, когда я на рубеже восьмидесятых и девяностых, даже не купил пока, а взял в аренду с правом последующего выкупа, свой первый печатный станок, старинный, сделанный ещё в начале века, но именно на нем я смог выпустить первую книгу своего кооператива – «Русские заветные сказки» Афанасьева.

И все названные мною возможности обретения свободы стали для меня определяющими и главными в жизни. Иначе бы я прожил совсем другую, вполне возможно более спокойную, безопасную, стабильную или лучшую ещё по множеству каких-то иных показателей. Но для меня неизмеримо менее интересную и имеющую смысл. И я это не просто ценю, а считаю величайшей удачей своей судьбы.

Но время показало, что проблема Горбачева отнюдь не в том, он ли дал свободу, понимал ли он её последствия, верно ли при этом что-то делал или ещё что подобное. А в том, что большинству эта свобода оказалась попросту не нужна. И более того, глубоко враждебна. Потому и ненависть, всколыхнувшаяся «к случаю» по отношению к Михаилу Сергеевичу.

Похмелье круче после бала,
А рвется там, где было тонко.
Пришла к блестящему финалу
Страна взбесившихся подоноков.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив