Дитя и еда, часть шестая

inkogniton — 26.04.2021 Я не могла отделаться от мысли, что сержусь на дитя, очень сержусь, словно она назло, исключительно из упрямства всё это делает. Я гнала эти крамольные мысли, но они возвращались, мне было стыдно, мне было очень стыдно, я их гнала и гнала, но они упрямо возвращались. Я не понимала что происходит, не понимала что значит повышенная чувствительность, но я точно знала: для того, чтобы перестать сердиться, мне необходимо это понять. На одной из бесед я попросила консультанта объяснить мне, если можно как можно более наглядно, что это вообще значит. Консультант задумалась на мгновение, после улыбнулась.

-- Представьте себе, -- медленно начала она, -- что вы набрали полный рот, -- она задумалась опять, вдруг радостно подняла указательный палец и продолжила, -- тараканов! Знаете: таких, больших, с крыльями, огромных жирных тараканов, -- мне стало не по себе, она же продолжала, -- и все эти тараканы всё еще живые, -- меня передернуло, я даже слушать об этом не могла, она же продолжала, словно не замечая, -- и они у вас во рту шевелятся, лупят крыльями по небу, двигаются там, а вы пытаетесь их жевать: их хрустящий хитин, их внутренности, а они всё шевелятся и шевелятся. Представили? -- я сидела оторопев, я честно пыталась представить, но мне было плохо только от мысли, что я должна сейчас это представлять. Она подождала несколько мгновений, -- представили?
-- Да, -- еле выдохнула я, продолжая мысленно отплевываться.
-- Вот так приблизительно выглядит для нее еда, на данный момент, -- продолжала она спокойно, -- с одной лишь только разницей: всего одной, но очень важной. Когда вы это представляли, вы, наверняка, представляли, что они уже у вас во рту, а как они там оказались вы представить даже не пытались, что, впрочем, правильно и логично, одного этого вполне достаточно. У нее же есть прекрасное представление о том, как они туда попадают, -- она улыбнулась, выдержала паузу, -- ведь именно вы пытаетесь их в нее поместить. Понимаете?

Я тогда поняла только одно: я никогда, больше никогда, не буду на нее сердиться. Вообще, кажется, ни за что. Что бы она ни делала, что угодно, я никогда не буду на нее сердиться, даже мысленно.

Каждый день я выбрасывала воздушные палочки и заменяла их на новые, каждый день я надеялась, что она начнет их трогать. Однако дитя трогала всё вокруг, но сами палочки старательно избегала. Я не знала что ей не нравится -- вид ли, запах ли, -- и потому не понимала как это исправить.

-- Она к ним не притрагивается, -- жаловались мы консультанту, -- что еще можно сделать?
-- Ага, -- задумалась она, -- сейчас-сейчас. А знаете, есть такое израильское лакомство -- бамба?
-- Знаем, -- хором воскликнули мы. Я невероятно люблю бамбу: кукурузные палочки на основе арахиса, переполненные его вкусом.
-- Попробуйте купить бамбу, может ей понравится? -- задумчиво перебирала она варианты.
-- А что с ней делать? -- мы сосредоточились и приготовились слушать.
-- Значит так, -- сосредоточилась она вместе с нами, -- возьмите одну бамбу и натрите ей ладони, только весело, будто играя. Таким образом, мы убьем двух зайцев сразу -- дадим ей возможность почувствовать текстуру, дадим ей возможность услышать запах и, если очень повезет, она может решить попытаться облизнуть пальцы, хотя бы из интереса. А как продвигается всё остальное? -- продолжала она.
-- Плохо, -- мы огорченно отводили глаза, -- очень плохо. Она только видит ложку, сразу начинает кричать и плакать. Только при виде. И непонятно что с этим делать.
-- Уберите ложку, -- немедленно среагировала консультант, -- забудьте о ложке, вообще забудьте, потом, когда-нибудь, снова вспомните, а сейчас забудьте.
-- А как тогда пытаться кормить? -- растерялась я.
-- Пальцами, -- твердо продолжала консультант, -- только пальцами. Измазываете палец в чем угодно, после подносите к губам, аккуратно касаетесь губ и надеетесь, что она попытается облизнуть палец, а вместе с ним и еду, которая на нем. Начинайте, -- задумалась она, -- лучше всего с мягких и относительно нейтральных овощей, к примеру, с авокадо. Ни в коем случае не начинайте со сладкого -- никаких фруктов, никаких сладких овощей, это всё в последний момент, потом, совсем потом. Понимаете, -- продолжала она свое объяснение, которое, именно это, я знала сама, так как когда-то давно серьезно изучала всё это, когда вводила прикорм для чада. Но ничего этого я не сказала, только молчала и слушала, радуясь, что знаю заранее что она сейчас скажет, -- у детей от рождения есть предрасположенность к сладким вкусам. И потому легче всего пойти на поводу и пытаться давать сладкое. Но таким образом можно испортить пищевое поведение если не на всю жизнь, то на большую ее часть. После сладкого будет очень сложно, если вообще возможно, вводить овощи; ребенок, естественно, будет продолжать хотеть то самое сладкое и не будет соглашаться ни на что другое. Если бы вы только знали, -- вздохнула она, -- со сколькими детьми я работаю именно над этим. Приходят родители: ребенку уже лет семь или восемь, а он согласен есть, к примеру, только сосиски с кетчупом и макароны. И больше ничего. И вот это, -- строго продолжала она, -- в отличие от вашего случая, приобретенное пищевое поведение, понимаете?

Мы понимали. Всё это я сама знала, так как когда-то давно, жадно глотала статьи, которые мне казались полезными -- я хотела, чтобы чадо ела всё, я достаточно навидалась детей, соглашающихся есть исключительно сосиски и макароны. Я ни в коем случае не хотела допустить этого с чадом. И у нас всё получилось. Сегодня она с гордостью сообщает, что является единственным ребенком в школе, который не ест все эти глупые, по ее выражению, сладости, но вместо них с удовольствием ест брокколи и авокадо. И вообще, заявила как-то она, гордо выпятив грудь, я, мама, кажется, единственный ребенок во всей Англии, который питается только хорошей и здоровой пищей.

Помимо попыток кормить напрямую, мы пытались возбудить общий интерес к еде. Когда мы были дома, мы всегда сажали ее с нами за стол, она продолжала сидеть на своем стуле, но рядом с нами, мы раскладывали на ее столике кусочки разных вареных овощей, надеясь, что она хотя бы начнет их трогать, что проявит какой-то интерес, но она сидела, тихо наблюдала, ничего не трогала и только иногда что-то бурчала самой себе. Ее не привлекали ни запахи, ни вкусы, ни вид. Она покорно сидела на стуле, воспринимая это как часть времени с нами, но нисколько не воспринимая всё это как еду. Ей не нравилась липкая текстура картошки, она отвергла немного влажную морковку, ей нравились только гладкие, не оставляющие следов предметы. Я натирала ее руки бамбой, я крошила бамбу у нее на глазах, я терла ей ноги, прикасалась к щекам, я оставляла бамбу везде, где только могла -- ее аромат, мне казалось, может свести с ума любого, но дитя оставалась равнодушной и тщательно обходила все места, где я старательно раскладывала бамбу. Консультант связалась с садиком и в садике начали нам помогать. Они занимались с ней играми, в которых дитя возилась руками в разных по ощущению текстурах -- в песке, глине, пластилине, жидком тесте, приготовленном на месте из муки и воды, во всевозможных красках -- их было так много, что иногда мне казалось, что она не сегодня завтра начнет бунтовать. Но она не только не бунтовала, но, судя по рассказам воспитателей, радостно участвовала во всех играх.

Я приходила за ней, слушала воспитателей и изумлялась. Я пересказывала всё это Ыклу, раз за разом, не понимая почему она не соглашается ни на что похожее дома. Я знаю, -- смеялся он, когда мы вернулись в очередной раз и я помчалась ему рассказывать, -- она у них сегодня говорила по-французски, сделала двадцать два фуэте подряд, а после этого подкрепилась стейком с кровью. Ну, -- смеялась я, -- почти, разве что без стейка. Это единственное чем они никогда не хвастались, ни к какой еде дитя не притрагивалась и у волшебных воспитателей.

Но, тем не менее, начался небольшой прогресс. Очень медленно, очень постепенно, она стала доверять протянутому пальцу. Поначалу она внимательно смотрела и немного отшатывалась назад, словно не доверяя тому, что мы не будем заставлять. Ыкл проводил пальцем с авокадо по щекам, по носу -- тогда она начинала радостно хохотать, после аккуратно проводил по губам. Через какое-то время дитя перестала задраивать рот наглухо. Она всё еще ничего не соглашалась есть, но оставляла нам шанс оставить на ее губах и кончике языка небольшую каплю того, что было в тот момент на его или моем пальце. Я считала себя одним из самых счастливых людей в тот самый день, когда она впервые, по собственной воле, высунула язык и слизнула с моего пальца авокадо. Да, это была всё еще капля, но это было капля, которую она согласилась взять в рот осознанно. Это была самая важная капля, попавшая в рот не случайно, не в процессе игры, но по ее собственному решению.

Кормил ее в большинстве своем Ыкл, так как консультант твердо сказала, что так будет значительно эффективнее. Поймите, -- объясняла она нам, заметив недоумение в моих глазах, -- если там будете вы, она, скорее всего, даже пытаться не будет, ведь вы рядом, вы совсем рядом, а это значит, что можно не мучиться, но просто дождаться когда это всё закончится и тогда вы ее нормально, с ее точки зрения, покормите. Уходите из комнаты, -- настоятельно продолжала она, -- а лучше всего вообще уходите на это время из дома. Она должна понимать, что мамы сейчас нет, просто нет и что надо пытаться съесть что-то другое, не маму, не грудь. Пусть это будет ваше молоко, -- она говорила твердо и настойчиво, -- но оно должно быть без вас, понимаете?

Мы понимали и пытались изо всех сил. Но Ыкл расстраивался наблюдая очередную реакцию и часто сдавался раньше, чем, как мне казалось, сдавалась бы я. Ей уже исполнился год, а воз был там же, где и раньше. Мне казалось, что от одной капли до нормального приема пищи всего один шаг, но этот шаг оказался очень длинным и никак не хотел проходить. Она соглашалась слизывать с пальца по капле -- практически чего угодно, но дальше этого дело не шло. Ыкл доставал ее из стула, возвращал на ковер и приходил понурый -- я не могу ее больше мучить, не могу. Подожди полчаса, -- вздыхал он, -- и накорми ее. Я вздыхала, терпеливо ждала полчаса и шла кормить.

В какой-то момент я начала давать ей поливитамины -- эти пять миллилитров перед кормлением, из шприца, прямо в рот, она принимала с удовольствием. Я хотела было пытаться так же давать еду, но консультант твердо советовала этого не делать. Ей уже год, -- убеждала она меня, -- ей надо научиться есть, ей надо понимать, что она ест, надо знать, что это процесс, в котором она является самым важным участником. Когда речь идет о еде, -- объясняла она нам, -- есть четыре важных вопроса: что, сколько, когда и где. В обычной ситуации три из них находятся под контролем взрослого: что, когда и где, и только один, понимаете, -- смотрела она на нас участливо, -- только один контролирует ребенок -- сколько. У вас же, -- продолжала она мягко, -- она контролирует три из четырех: что, сколько и когда. Вам нужно этот контроль у нее отобрать: мягко, не насилуя, но, тем не менее, отобрать. Пока она контролирует практически всё, -- вздыхала она, -- ничего никуда не сдвинется.

Я решила попробовать давать йогурт. Я купила кислые йогурты, памятую о том, что сладкое в последнюю очередь, я окунала палец в йогурт и предлагала ей попробовать. Я объясняла что у меня на пальце, я понарошку облизывала палец и возвращала обратно к ее губам. Я пристально следила за реакцией. С самого рождения она никогда не выражала недовольство криком, никогда. Когда ей становилось плохо или неуютно, она отдалялась, начинала сосать пальцы и сидела тихо как самая тихая мышка. В садике поражались -- какая она у вас тихая и спокойная, все дети кричат и плачут, а она всегда всем довольна. Тогда, очень давно, я им объяснила, что она не плачет, когда ей неуютно, но только грустно сосет пальцы и молчит. Напротив, объясняла я им, если она вдруг молчит, это и значит, что она очень, крайне расстроена, а если к тому же, -- широко раскрывала я глаза, -- сосет пальцы, то это означает, что дело швах, просто швах. Я была рада что они прислушались и начали чутко следить за тем когда она замолкает.

Именно за этим я пристально наблюдала когда пыталась кормить. Если я видела, что она поднимает руку, что намеревается начать сосать пальцы и замолчать, я немедленно прекращала. Я балансировала словно гимнаст на проволоке -- то приближая палец, то удаляя, постоянно следя за реакцией. Я помнила самое важное правило -- что бы ни было, она должна всё это время быть в хорошем настроении, ей должен нравиться процесс, обязательно должен.

Тем временем нам, наконец, пришло приглашение в клинику кормления. Мы ждали его почти три месяца и сейчас, когда оно пришло, я нетерпеливо вскрыла конверт -- нам назначили очередь на середину сентября. Я вздохнула -- это когда-то так далеко, что я даже не знаю что в этом прекрасном далёко вообще будет.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив