Дитя и еда, часть первая

inkogniton — 24.04.2021 Дитя родилась сколь прекрасной, столь строптивой; куда там Катарине -- она просто дитя малое в сравнении с истинной дитятей. Еще в утробе дитя демонстрировала силу и несгибаемость характера, удивляя всех врачей -- к примеру, в то время, когда все хорошие и послушные дети уже давно лежат головой вниз, собираясь вылетать со скоростью пули, дитя решила, что этот сценарий ей категорически не по душе и развернулась в другую сторону. Она твердо сообщала, что ей и там хорошо, и никуда, совершенно никуда, она из этого теплого убежища выходить не собирается. Хм, -- мотал головой врач, разглядывая неправильно развернувшуюся дитя, -- нет, так бывает, конечно, -- он всё смотрел и смотрел, вдруг решительно посмотрел на меня, -- мы ее сейчас развернем и всё будет прекрасно. Я вам гарантирую, -- успокаивал он меня, -- больше она не перевернется. Он развернул еще не родившуюся дитя на сто восемьдесят градусов, похлопал меня по животу, погрозил ему пальцем: лежи и не хулигань! и велел возвращаться через неделю. Но когда я вернулась -- полностью готовая к появлению дитяти на свет -- врач, охая и качая головой, сообщил мне, аккуратно щупая мой живот, что дитя опять перевернулась. Как перевернулась? -- ошалело посмотрела я на него, -- вы же говорили, что она ни за что, никогда, ни при каких условиях не перевернется! Я сердилась -- мне дали гарантию, которая и недели не продержалась, как им после этого верить? Я чувствовала какой-то подвох, но никак не могла понять в чем он заключается.

Ну, -- развел руками врач, -- что я вам, мамаша, могу сказать, -- он улыбнулся, словно всё это было необыкновенно смешно, и поспешно продолжил, -- у вас будет невероятно строптивая и своенравная дочь. По ней, -- он говорил и говорил, аккуратно продолжая переворачивать дитя в необходимое положение, -- уже, можно сказать, видно. Весь характер, -- он выпрямился и опять рассмеялся, -- налицо! Радуйтесь, мамаша, -- подытожил он, отирая лоб. Чему? -- я действительно не могла понять чему. Я вообще ничего не могла понять, я думала только об одном: как ей удалось опять перевернуться, если они совершенно точно сказали, что ей никогда, совершенно никогда, не удастся этого сделать. Как чему? -- он направлялся к двери, но остановился и развернулся, -- тому, что вы уже знаете к чему вам надо готовиться. А некоторые, -- расхохотался он от души, -- до самого подросткового периода не знают. А потом удивляются: откуда, спрашивают, взялось это своенравное, нервное, рычащее чудище, еще буквально вчера носящее имя моего ненаглядного ребенка? Вам же, -- вздохнул он опять и подытожил, -- удивляться, скорее всего, не придется. Хуже, может, и будет, но вот лучше, -- он посмотрел в потолок, цокнул языком, и опять расхохотался, словно издевался надо мной, -- лучше точно не будет.

Трое суток я уговаривала ее появиться на свет. Я просила, я угрожала, я ругалась, я сообщала, что быть ей съеденной, если не появится сейчас, прямо сейчас, в сию секунду. Я пыталась договориться, обещая блага земные, я пыталась ставить ультиматумы, я, в конце концов, умоляла, напирая на то, что мне очень хочется, мне совершенно необходимо -- во-первых, отделиться от нее и стать наконец самостоятельной единицей, во-вторых, чтобы это произошло в простое число, коих в окрестности было несколько, в-третьих, опустив глаза долу объясняла я, взывая к состраданию, мама устала, очень устала. Мама, -- пробовала я очередной аргумент, -- старая и больная вдрызг женщина, пожалей меня, -- вздыхала я, -- ну пожалуйста. Ой, мамаша, не тратьте свое красноречие попусту, -- отвечала мне дитя несколькими точными и крепкими ударами прямо под ребра, от которых у меня перехватывало дух, -- я не знаю как вам, -- продолжала она свое доступное и твердое объяснение, -- но мне тут просто прекрасно. Посему, -- нежно икнула она, -- я пойду спать, да и вы тоже ложитесь и прекратите болтать все эти глупости. Ну, -- звонил в очередной раз Ыкл, -- уже? Мне ехать? Никуда не ехать, -- вздыхала я, -- она ни за что не желает появляться на свет.

Через три дня она была вынуждена отступить с занятых позиций, признав полное и бесповоротное поражение. Все дети кричат при появлении, все. Дитя, конечно же, не исключение. Но меня не покидало ощущение, что ее крик это не просто крик едва появившегося на свет младенца, но возмущение тем, что нарушили ее планы. В угоду чего? -- сердито кричала она, -- что тут такого, что требовало моего пристального внимания? Дитя сердилась, морщилась и твердо сообщала, что всё это ее категорически не устраивает и, что если можно, если только можно, пожалуйста верните всё, как было. Впрочем, первое же кормление примирило ее с суровой действительностью. Акушерка поднесла ее ко мне, положила на руки и приготовилась объяснять как мне ее половчее ухватить, как поднести, как начать кормить, но ничего из этого она сказать не успела -- оказавшись у меня в руках, дитя жадно бросилась есть, словно делала это всю жизнь. Акушерка замерла -- как это у вас получилось? Я смотрела на сердитое и упрямое лицо и думала о том, что это не у меня получилось, это -- дитя. Она точно знала что делать, она ела аккуратно и интеллигентно, не расплескав ни капли, с лица ее постепенно уходила сердитость, переходя в спокойствие и благоденствие. Ну ладно, -- отодвинулась она от меня, насытившись, -- так и быть, уговорили, -- она вздыхала и смотрела на меня несколько свысока, -- тут, наверное, не так плохо, как я думала.

Первая ночь была прекрасной. Дитя мирно спала в то время как остальные младенцы беспрестанно сообщали своим родителям о том, что всё не то и всё не так. Я смотрела на ее умиротворенное лицо и меня заполняла гордость -- вот! вот как надо себя вести! только так и никак иначе! А все эти, думала я, безуспешно пытаясь в очередной раз заснуть, ужасно, просто ужасно невоспитанные. Я даже сообщила об этом Ыклу -- так, будто мимоходом, и невероятно удивилась когда он попытался меня предостеречь: не буди лиха, загадочно улыбаясь, сообщал мне он, не буди, точно тебе говорю. Но я была убеждена, что у меня родилась невероятно интеллигентная и заботливая дитя, которая никогда, ни за что в жизни, не потревожит мой сладкий сон. За исключением, естественно, тех случаев, когда это жизненно необходимо. Жизненная необходимость появилась на следующую же ночь и продолжалась до самого утра. Мамаша, -- кричала дитя громче всех младенцев вместе взятых, -- о чем вы себе думаете? У меня кризис второй ночи! Я вообще не понимаю, -- захлебывалась она, -- что тут происходит? Я качала ее всю ночь без перерыва, проклиная собственную болтливость -- вот для чего я это сказала, кто меня за язык тянул? Да что там сказала! Для чего я это вообще подумала? Ровно в половину шестого дитя сообщила, что угроза для жизни прошла, ничего экстренного больше на наблюдается, посему, -- зевая, сообщила она мне, -- можете немного отдохнуть.

Я всё еще не понимала масштабов катастрофы и решила, что сие есть ошибка эксперимента. Но следующая ночь ничем не отличалась от предыдущей. У меня кризис, -- орала она что есть мочи, -- мы все в опасности, -- пыталась она убедить меня снова и снова, что это всё не просто так, чтобы надо мной поизмываться, но у того есть серьезные причины. Ровно в половину шестого она широко зевнула и сообщила, что теперь можно и поспать. Именно тогда я поняла -- она не просто так кричит! По всей вероятности, думала я, ровно в одиннадцать вечера на землю спускаются демоны, которые сообщают ей, страшно завывая в самое ухо, что если она их всех сейчас не победит, то они поглотят не только ее, но и меня, и Ыкла и даже старшую сестру, которую она видела всего лишь раз, да и то мельком. И потому, будучи невероятно ответственной, она взвалила на себя непосильную ношу: она отчаянно сражалась с ними до половины шестого, после чего те, не выдержав такого напора, отступали. И лишь тогда, после того, как наступало понимание, что очередная атака отражена, лишь после этого -- всем можно отдохнуть и выдохнуть. Но только, естественно, до следующей атаки.

Я не спала целый месяц, помогая, как могла, в отчаянной борьбе с ночными демонами. Я страдала, но не могла оставить ее наедине. Да даже если бы и могла -- это было просто невозможно. Ровно в одиннадцать, точно по расписанию, в доме раздавалась сирена, силе которой можно было только позавидовать. Идиотка, ругала я себя, вот для чего ты тогда, в первую ночь, это вообще сказала?! Для чего ты это вообще подумала?! Но ругать себя не помогало, а выключить сирену не представлялось возможным. Избавление пришло в виде навестившей нас акушерки. Она пришла в очередной раз справиться о здоровье дитяти, посмотрела на мои, истинно выписанные в русской литературе, измученные глаза, аккуратно обрамленные широкими черными кругами, и, начав издалека, спросила о моем самочувствии. Да ничего, -- вздохнула я, -- всё как у всех, -- я думала о кричащих младенцах и понимала, что мы все в одной лодке, чего теперь жаловаться. По ночам спите? -- участливо спросила она. Ну, -- замялась я, -- это смотря что назвать ночью и как определить понятие сон. В каком смысле? -- она не удивилась, но пыталась ласково выяснить что точно происходит. В прямом, -- горько вздохнула я, вспомнив о бесконечной борьбе с демонами, -- до одиннадцати спать, теоретически, можно, -- начала объяснять я, -- но не получается, а потом, -- я вспомнила звуки сирены и содрогнулась, -- потом можно опять где-то в половине шестого. Так-так, -- заинтересованно приблизилась она ко мне, -- а что между этим? А между этим, -- я старалась держаться с достоинством, подумаешь, сирена, и не такое видали, -- немного сложно, так как она не совсем согласна спать, -- вот еще, не буду же я жаловаться на дитя, у нее борьба, а я тут ябедничаю, -- то есть, между этим, -- пыталась я подобрать слова, -- у нас тут борьба. В смысле, -- торопливо добавила я, опасаясь, что она меня сейчас не так поймет, а от не так поймет до полиции и социальных служб буквально полтора шага, -- она борется с демонами, а я ей помогаю.

Ага, -- радостно посмотрела на меня акушерка, -- ага! Я никак не могла понять что конкретно ее так обрадовало: то ли наши демоны, то ли то, что мы все в одной лодке. Ага! -- повторила она еще раз, -- у вас газы, вот и всё! У кого у нас? -- испугалась я и оглянулась. Никаких газов у меня не было. У дитяти, -- расхохоталась она, -- у дитяти, потому она и не спит! Но вы не волнуйтесь, -- она погладила меня по плечу, -- я сейчас скажу вам что купить, как его давать и уже буквально через неделю-две вы сможете спать совершенно спокойно! Тут следует отметить, что никаких таких газов у чада не было, потому я оказалась совершенно не готова к предлагаемому повороту и уж тем более не понимала что с этим делают и как живут дальше. Если вообще живут, с тоской думала я, понимая, что вот это вот невозможно назвать жизнью, это вообще никак невозможно назвать. Это черт знает что, но не жизнь. Акушерка продиктовала мне по буквам название заветного зелья, ободряюще похлопала меня по плечу, пообещала качественное изменение уровня жизни в течение буквально ближайшей недели или двух и растворилась в воздухе, словно чеширский кот, оставив позади ослепительную улыбку. Уже через час у меня в руках был заветный пузырек. Настоятельно советовалось давать по целой пипетке перед каждым кормлением -- и тогда, обещая небесные дали, сообщали производители, ваш ребенок будет счастлив и спокоен, а вместе с ним -- этого они не сообщали, но я думала только и исключительно об этом, -- вместе с ним будете счастливы вы.

Здесь, в Англии, это божественное зелье называется инфакол (infacol). Это волшебное средство, позволяющее матери спать. Ровно через две недели демоны убрались восвояси и позволили всем участникам процесса спать по ночам. Теперь я считаю себя невероятно умной и образованной и точно так же говорю: ага -- вы не спите по ночам?! а вы хотите спать по ночам?! тогда мы с инфаколом идем к вам! Всего две недели и вам обеспечено бесконечное блаженство, выражающееся в возможности спать тогда, когда должно спать приличным людям. Ну, или считающим себя приличными. Советы благодетелей гласят: ни в коем случае не прекращайте давать зелье, так как его эффект строго накопительный. Запаситесь терпением, продолжаю я вместо них, когда-нибудь его накопится столько, сколько хватит на целую ночь прекрасного сна. И это самое когда-нибудь совсем не за горами, но практически на расстоянии вытянутой руки. Не отказывайте себе в счастье нормального сна, -- кричат розовощекие отдохнувшие мамы с рекламных щитов, -- вы этого достойны! По советам производителей зелье предлагалось давать до четырех-пяти месяцев, после чего ребенка следовало с зелья снять -- не резко, ни в коем случае, вам же дороги ваши спокойные ночи, но очень постепенно, переходя сначала на полпипетки перед каждым кормлением, затем полпипетки через кормление, и так далее, непрерывно держа руку на пульсе -- демоны снова навестили вас? Выгоняем демонов прочь, возвращаем зелье на место как было, ждем лучших времен.

К тому времени, однако, у нас появилась следующая проблема: дитя категорически, ни за что, ни за какие коврижки, не соглашалась питаться из бутылки.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив