Дитя и еда, часть вторая

inkogniton — 24.04.2021 Кормление из бутылки (грудным молоком) придумала я когда родилась чадо. Я рассуждала так: в первое время, особенно в первые два-три месяца, контакт новорожденного с отцом стремится к нулю. Основные занятия маленького чудища -- есть, спать и сообщать о том, что всё плохо, очень плохо. Потому, кроме как успокоить, у отца нет практически никаких функций и, соответственно, нет нормальной связи с ребенком. Я считала, что это неправильно, что и у отца должна быть связь с самого начала, а поскольку лучшей связью является кормление, я решила, что будет одно кормление без меня: вот пусть он сидит и кормит, обеспечивая себе эмоциональную связь, а мне полчаса покоя. С чадом мой план работал как часы. Я вручала Ыклу бутылку, удалялась из комнаты, он же, объясняя ей в деталях что происходит сейчас и что будет дальше, кормил ее не хуже любой заправской матери. Все были счастливы.

С дитятей же мой прекрасный план сразу начал давать сбой. Поначалу она просто горько плакала и не соглашалась на такую замену. Ыкл пытался как мог, но через какое-то, достаточно небольшое время, возвращался, горько вздыхал и вручал ее мне -- я не могу ее мучить, -- с отчаянием в голосе сообщал он мне, -- покорми ее, ну пожалуйста. Посмотри, -- он разворачивал несчастную дитя ко мне, -- посмотри, какая она бедная и несчастная! Дитя горько всхлипывала, Ыкл тяжело вздыхал: оба были красные от тяжелой борьбы, оба выглядели невероятно расстроенными. Забери меня, -- умоляюще смотрела на меня дитя, -- я есть хочу, я голодная! Что случилось? -- спокойно спрашивала я, -- в деталях, пожалуйста. Ыкл вздыхал и сообщал: она ни за что не хочет есть из бутылки, ни за что! Она держит ее во рту, она даже готова сделать пару глотков, но после этого она совсем расстраивается, сильно расстраивается и говорит мне убираться с моей бутылкой к черту на рога. Я сердилась, мне казалось, что они недостаточно стараются, я забирала дитя и начинала кормить. Дитя счастливо выдыхала и начинала жадно, но всё так же аккуратно и интеллигентно есть, не расплескивая ни капли.

День за днем повторялось одно и то же. День ото дня становилось всё хуже и хуже. Забери ее, -- раскрасневшийся Ыкл протягивал мне дитя в очередной раз, -- это бесполезно, это совершенно бесполезно, -- вздыхал он. Что в этот раз случилось? -- к тому времени я была готова к любому ответу, меня ничего не могло удивить. Ничего, в том-то и дело, -- разводил он руками, -- вообще ничего! Она даже не пробует извлечь молоко, просто терпеливо держит бутылку во рту, да так обреченно, будто я ее цианидом пытаюсь накормить. Я не могу так, -- расстраивался он, -- я же не изверг!

Я бросилась изучать литературу: что в таких случаях делают. Параллельно я обращалась за помощью ко всем, кому только могла. Мне была нужна помощь и я не стеснялась о ней просить. Меня не беспокоило как я выгляжу, мне надо было понять что мне делать. Я описывала ситуацию и задавала один и тот же вопрос: что в таких случаях делают? Литература и живые источники первым делом посоветовали попробовать другую бутылку и другие соски. Вы понимаете, говорили мне синхронно неравнодушные источники и равнодушная литература, дети -- они же не роботы! Может, ей просто не нравится бутылка, может соска не нравится -- поверьте, убеждали меня со всех сторон, вполне возможно, решение лежит прямо на поверхности. Я не была уверена что это поможет, но точно знала, что ничему, кроме наших финансов, это точно не повредит. Я окунулась с головой в изучение бутылок и сосок. Мы скупали их в промышленных количествах -- цилиндрические бутылки, шарообразные и пухлые (производители гарантировали успех только от вида), бутылки с выемками по бокам, чтобы ребенку было удобнее схватить, бутылки без выемок, чтобы не выхватывал у взрослого, бутылки с ручками и без ручек. Как-то раз Ыкл гордо сообщил мне, что купил особенную невероятную насадку -- это, -- говорил он взбудораженно, -- не насадка, а космический корабль! Я тебе сейчас всё объясню, -- он садился рядом со мной и готовился к объяснению. Во-первых, -- начинал он, -- там написано, что это специальная анатомическая насадка, повторяющая все контуры и изгибы, -- он запнулся, подумал и продолжил, -- все, которые только можно повторить. Во-вторых, -- продолжал он настойчиво, заранее обороняясь, -- там написано, что успех практически гарантирован, написано, -- он продолжал всё убежденней и убежденней, -- что любой ребенок, как только завидит этот космический корабль, немедленно забудет о матери, вообще забудет, так как супротив такого корабля мать просто дитя малое, я тебе точно говорю! Вот только, -- замялся он, -- стоит она тоже под стать этому самому кораблю, -- он вздохнул и поднял глаза, -- но у нас же одна такая дитя! всего одна! Мне для нее, -- решительно продолжал он собственный мысленный спор, -- ничего не жалко!

Насадка действительно напоминала космический корабль -- по форме и стоимости. Она была запакована в огромную коробку, такую огромную, что в нее, кажется, можно было поместить меня, если аккуратно сложить и убедить не двигаться. Она выглядела не столь устрашающе, сколь впечатляюще. Настоящий космический корабль -- с какими-то пупырышками, дырочками, странной трубочкой и прочим. Я недоверчиво оглядела ее со всех сторон и вздохнула: она ни за что не согласится на эту, хм, бутафорию. Ыкл решительно взял бутылку с новой космической насадкой и удалился в другую комнату. Он всегда пытался кормить дитя вдалеке от меня. Тому было несколько причин: во-первых, чтобы я не вмешивалась и не давала советов, во-вторых, чтобы дитя знала, что мамы нет, просто нет, потому, рассуждали мы, она же не сумасшедшая, она поймет, что меня нет и в какой-то момент начнет есть из бутылки. Бутылка, соглашались мы, значительно лучше мучительной голодной смерти. Однако у дитяти были свои мысли и свои планы -- пусть я умру, пусть я лучше умру, -- красноречиво сообщала она наглухо закрыв рот, но ни за что, слышите, ни за что! я не прикоснусь к вашей бутылке. Ыкл принес ее на вытянутых руках -- лицо ее было красным и немного опухшим от слез и переживаний, пережитых за предыдущие четверть часа. В этот момент они были невероятно похожи. Забирай, -- выдохнул он, -- забирай. А что с космическим кораблем? -- выдохнула я. Это не корабль, -- сердито начал он, -- это не пойми что по цене корабля! Они всё врут, -- распалялся он, -- всё врут! Это, может, их дети, -- он поморщился и опять покраснел, -- готовы купиться на корабли и космос, а наша, -- внезапно в глазах его появилась какая-то бесшабашная гордость, -- наша не готова ни за что!

Не расстраивайтесь, говорила мне литература, которой вторили живые источники, так бывает. Бывают дети, которые не любят есть из бутылки. Лучше подождите еще месяц и сразу начинайте прикорм. Поверьте, убеждали меня ласково и обнадеживающе, как только начнется прикорм, вы вообще забудете обо всём этом, как о страшном сне. Я немного подумала и решила прекратить пытку бутылкой -- всё равно никакого толка. Если уж даже космические насадки бессильны, о чем тогда говорить.

Дитя взрослела, но ничего не менялось. В то время как большинство родителей стремительно запирали шкафчики с моющими средствами и передвигали все разноцветные и манящие глаз гладкие, но страшные, ужасно страшные, таблетки куда-то под потолок, я не только ничего из этого не делала, но даже не собиралась. Дитя не брала в рот ничего, совершенно ничего. На полу можно было рассыпать центнер цианида, она не обратила бы на него никакого внимания. Я пыталась давать ей игрушки, я объясняла, что они безопасные -- из них, клялась я, прижимая руки к груди, -- ничего не польется, совсем ничего. Дитя же, наученная горьким опытом, разочаровавшаяся в наших личных качествах, только отстранялась, смотрела издалека, но рот закрывала плотно и крепко -- нет уж, мамаша, -- говорила она мне глазами, -- больше на эту удочку я не попадусь, даже не надейтесь.

Я изучала статью за статьей, я пыталась понять что происходит. Ребенок, писала я запрос в поисковик, шесть месяцев, ничего не берет в рот. Поисковик забрасывал меня страшными диагнозами, от которых я переставала дышать и трезво мыслить. Дурак, ругалась я на него, что за чушь ты несешь, я тебе про не берет в рот, а ты мне вот такое. Я закрывала все поиски и пыталась опять и опять, но у меня ничего не получалось.

Нам надо срочно пойти к врачу, -- решительно сообщила я Ыклу, -- я хочу понимать что происходит, а сейчас я не понимаю ничего, вообще ничего. Я спросила у тополя, я спросила у ясеня, -- я отчаянно пересказывала ему глупые ответы, -- но тополь оказался кретином, ясень идиотом, а осень тупицей. Потому, -- подытожила я, -- нам надо найти хорошего врача, который посмотрит, проверит и всё объяснит. Хорошо, -- согласился Ыкл, -- а где мы такого найдем?

В Англии почти социализм. Здесь бесплатная система здравоохранения, которая бестолковая ровно настолько, насколько бесплатная. Здесь звонишь и сообщаешь: у меня температура, у меня шестьдесят два градуса, по цельсию, по цельсию, можно мне, пожалуйста, поговорить с врачом? Секретарша согласно кивает, записывает и клятвенно обещает передать всё, как есть, не упустив ни единой буквы. Через несколько часов звонит врач -- он внимательно слушает: шестьдесят два, говорите? Ага, сейчас запишу. А сколько времени подряд у вас уже шестьдесят два? Третий день, -- радостно потирает он руки, -- так-так, сейчас-сейчас. А скажите, пожалуйста, сыпь какая-нибудь наблюдается? Что, совсем не наблюдается? Да, можете назвать сыпью всё, что угодно, всё, что на ваш взгляд хотя бы отдаленно напоминает сыпь. Ага, -- довольно констатирует он, -- значит пересохли руки, покраснели и почти выглядят как сыпь? Так-так, -- замолкает он на мгновение, -- а вот нос, как у вас с носом? В каком смысле как, сейчас объясню, -- продолжает он ласково, словно с идиотом, которым ты на тот момент почти являешься: с температурой шестьдесят два и покрасневшими руками, краснота же теперь провозглашена сыпью, -- нос не болит? -- участливо продолжает он, -- нет ощущения, что отваливается? Что значит в каком смысле отваливается, практически в самом прямом. Ага, -- довольно слушает он вас, -- значит есть такое ощущение. А на шее, на шее ничего нового не появилось? Да не колье, конечно, мне ваше колье неинтересно совсем, но вот, к примеру, какие-нибудь пятнышки появились? Что, вообще ни одного пятнышка? Да подождите, не торопитесь вы так, подойдите к зеркалу, посмотрите внимательно и только после этого еще раз скажите -- точно никаких пятнышек? Ах, значит есть что-то похожее на укус комара, -- врач в восторге, он всё записывает и записывает пока ты стоишь и пристально, практически под лупой, изучаешь свою шею на предмет появления на ней странных пятнышек. Охо-хо, -- вздыхает врач, -- у меня для вас плохие, но не смертельные новости. У вас, друг мой ситный, сифилис, самый что ни на есть. Что значит не было половых контактов последние десять лет? А и ладно, что не было, у вас он бытовой, понимаете, к примеру, вытерлись чужим полотенцем, сели на чужой стул. Что значит не вытирались и не садились? Ведь вы же иногда садитесь, так ведь? Вот в один из разов там, куда вы приземлились, сидел сифилис, вот он к вам и прицепился. Да не волнуйтесь вы так, -- ласково продолжает он, -- мы сейчас всё быстро исправим. Я сейчас в аптеку запрос пошлю, приходите туда часам к двум, там будет большой пакет -- лекарство из красной коробочки пить две недели семь раз в день, а из синей -- достаточно трех дней, по шесть таблеток, восемь раз в день. Ну, батюшка, что значит спите ночью, придется проснуться и выпить таблетки, придется, никуда не денешься. А то, простите, нос отвалится и еще что-нибудь ненароком. Нет, приходить в поликлинику не надо, я и по телефону всё понял и уже всё выписал. Позвоните через две недели -- если будет улучшение, значит я всё правильно говорю и мы продолжим, а если, к примеру, нос начнет отваливаться, то тогда не звоните мне, конечно же, а езжайте-ка сразу в больницу. Там всего дня два подождете и вас незамедлительно примут. Хорошего вам дня!

Памятуя обо всем этом, я понимала, что звонить обычному врачу практически бесполезно. Несмотря на то, что именно наш врач мне очень нравится. Он разговаривает со мной на равных, внимательно слушает какой, на мой взгляд, диагноз, после мы обсуждаем и только после обоюдного согласия приходим к решению о курсе лечения. Он даже согласен вызывать нас в поликлинику -- не всегда, но почти всегда. Однако в этом случае он сообщил мне, что на нашем месте посоветовался бы с хорошим педиатром. Только действительно хорошим, -- вздохнул он, -- лучше всего, -- пробормотал он практически шепотом, -- платным.

Мы не понимали как искать хорошего платного педиатра. У нас здесь мало знакомых, особенно тех, которым нужен педиатр, где их вообще ищут? Ответ, как водится, лежал на поверхности: мы позвонили в Израиль, поделились нашими проблемами и попросили помочь. Ровно через час нам прислали координаты великолепного педиатра, работающего в одной из лучших лондонских больниц.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив