Дитя и еда, часть пятая

inkogniton — 25.04.2021 Были дни, когда я сходила с ума, когда мне казалось, что я больше не могу, больше не выдержу. В такие дни мне было себя очень жалко и я особенно остро реагировала на всяческие непрошеные советы и комментарии. Мне тяжело забыть укоряющий взгляд воспитательниц в детском саду, объясняющих мне, что в этом возрасте дети давно должны есть нормальную пищу, а не только грудное молоко. Вы недостаточно стараетесь, укоряли меня, надо стараться больше. Я молчала, так как понимала, что ничего хорошего я не скажу, только сорвусь и нагрублю. Однако интересовалась будто мимоходом как происходят их попытки накормить дитя. Они знали о нашей проблеме, но плохо понимали масштабы оной. Я прибегала кормить между лекциями и после лекций и часто заставала одну и ту же, невероятно расстраивающую меня, картину. Все дети, как один, сидели на своих маленьких стульях за маленькими круглыми столами, перед ними стояли тарелки с нехитрой едой, лица и руки их были измазаны едой, они смеялись и хулиганили. И только дитя неизменно сидела в самом дальнем углу -- там, где были сложены мягкие игрушки, которые она очень любила, -- она тихо сидела, сосала пальцы и тоскливо смотрела на дверной проем, ожидая момента, когда там появлюсь я. Я входила в комнату, она вынимала пальцы изо рта, она улыбалась счастливо, и очень быстро ползла в мою сторону, словно просила ее спасти. Я брала ее на руки, я расцеловывала ее лицо, я смеялась ее счастливой улыбке, я перехватывала губами ее руку, когда она в очередной раз пыталась снять с меня очки, мы садились на уже привычное кресло и я начинала кормить. Я кормила посреди шумного обеда, того самого, на котором все остальные дети ели вареную морковку, бананы, яблоки и прочую снедь, мы же были чужими на этом празднике жизни. Ничего этого ей было не надо, она ждала только меня.

Я хорошо помню вечер, когда я решила поискать какие-нибудь форумы, где собираются матери с похожими проблемами. Я не хотела ничего писать, нет, я вообще не умею и не люблю признаваться в проблеме пока она всё еще актуальна, но я хотела почитать. Мне казалось, что если я узнаю, что я не одна такая, мне станет намного легче. Хотя, казалось бы, какая разница сколько нас таких. Я бродила по форумам, но ничего не находила. В очередной раз я прочитала очередную запись и после нее, кажется, больше никогда не искала никаких форумов. Одна из матерей гордо писала, что сейчас, когда ее сыну исполнилось семь лет, ее жизнь стала практически прекрасной, так как теперь с ним можно договариваться, и теперь, какое счастье, благодаря возможности договариваться, она получила опять возможность пить бокал белого сухого по вечерам. Я читала и хохотала, я хохотала так, что у меня текли слезы, я хохотала так, как не хохотала, кажется, никогда в жизни, я хохотала и легко представляла себе себя на ее месте. Я не знала почему она кормит сына первоклассника, я не знала был ли этот выбор осознанным или у нее похожие проблемы, но я точно знала, что мне не составляет никакого труда примерить это на себя. Я хохотала и хохотала и никак не могла успокоиться. Мне снились странные сны. Мне снилось, что дитяти исполнилось восемьдесят, мне же уже далеко за сто, но я никак не могу умереть, никак, так как продолжаю кормить. Даже во сне я понимала, что пока я не перестану кормить, я не смогу бросить ее на произвол судьбы. Всё это невероятно смешило и я спешила рассказывать обо всем Ыклу, всё захлебывалась от немного истерического смеха, и повторяла, что она, своим нежеланием есть обычную еду, скорее всего заставит меня жить вечно.

Дни шли один за другим, но ничего, казалось, не менялось. Ей исполнилось десять месяцев, затем одиннадцать, я же по-прежнему честно кормила ее грудью пять раз в день. Я не могла никуда уйти больше, чем на два часа -- именно столько времени оставалось между кормлениями, я назначала очередь в парикмахерскую поэтапно: сегодня, просила я, давайте за час только покрасим, а завтра или послезавтра, если можно, давайте назначим еще один час и тогда сделаем стрижку. Я назначала очередь так, чтобы попасть туда ровно через полчаса после кормления -- тогда, считала я, еще час я буду там, потом полчаса дорога домой, и я как раз успеваю к следующему кормлению, и можно будет даже не сильно торопиться. Все мои планы основывались на кормлениях. Мне присылали приглашения на конференции, которые должны были состояться через несколько месяцев, несколько долгих месяцев, я же неизменно отвечала, что пока не знаю, к сожалению совсем не знаю, смогу ли я там быть. Я понимала, что на этом этапе я не могу сказать ничего, совершенно ничего, так как даже приблизительно не понимала сколько времени всё это будет длиться. И только один раз мы поехали -- в Швецию. Тогда, к счастью, нас обоих пригласили сделать доклады на одной и той же конференции, и организаторы, зная о нас и детях, любезно сообщили, что мы можем приехать всей семьей, что нам выделят большой домик -- такой, в котором мы все чудесно поместимся. Мы заранее посмотрели программу конференции, заранее попросили назначить мой доклад ровно в перерыве между кормлениями, мы договорились кто из нас будет ходить на какие доклады и как мы будем соблюдать четкую очередность. В один из дней я взяла обеих девочек и мы поехали в Стокгольм, погулять. На улице было очень холодно, приближалось время кормления, но я никак не могла найти ни одного кафе, которое, хотя бы на вид, выглядело бы таким, в котором можно тихо сесть и покормить.

Дитя начала нервничать, она знала что близится время еды, я методично заходила во все попадающиеся по дороге заведения, но никак не могла найти нормального -- чтобы тихо, не бар, чтобы место сесть, чтобы спокойно покормить. Мы зашли в один из ресторанов и я подошла к бармену: простите, -- обратилась я к нему, неловко улыбаясь, -- не были бы вы столь любезны и не позволили бы нам сесть где-то в уголке, так, чтобы я смогла покормить ребенка? Бармен посмотрел на большую розовощекую довольную дитя, удивился, но вслух ничего не сказал. Задумался на мгновение -- в общем зале, простите, я не могу вам позволить кормить, -- сказал он, я вздохнула и приготовилась идти дальше, -- подождите, -- позвал он меня, -- если хотите, там, рядом с кухней, там, где туалеты -- там есть небольшая скамейка, если хотите, можете там сесть и покормить. Мы прошли через весь зал, завернули в темный, остро пахнущий жареным маслом, отчего-то именно маслом, коридор -- там, прислоненная к стене, стояла небольшая скамейка, почти вплотную прилегавшая к туалетной двери. Мы сели на скамейку, на самый дальний ее угол, подальше от туалетной двери, я подняла свитер и дала дитяти грудь. Она радостно вздохнула и начала есть. Мы сидели там двадцать минут, дитя всё ела и ела, а мимо нас ходили люди -- они старались не смотреть на нас два раза: один раз по дороге в туалет, второй раз по дороге обратно. Они старательно не смотрели на нас, так старательно, что у них никак не получалось. Я же к тому моменту уже ничего не стеснялась, я вообще о себе не думала, у меня была дитя, она была голодна, а это значило только одно -- ее необходимо накормить. Чадо развлекала меня всё время что мы сидели на скамейке -- рядом с туалетом, недалеко от кухни. Мне было совершенно всё равно -- здесь было тепло и сухо, здесь можно было спокойно покормить. На улице шел снег, нам была нужна крыша, а рядом с чем эта крыша находится меня практически не интересовало. Я покормила, усадила дитя в коляску и чадо радостно воскликнула: ура! теперь можно еще три часа гулять, правда, мама? В каком смысле три? -- удивилась я. В прямом, -- рассмеялась чадо, -- через три часа нам опять надо будет искать где бы сесть, чтобы покормить. Но целых три часа мы можем просто ходить!

Через три часа пришло время кормить и мы опять начали искать подходящее место. Было почти пять вечера, многие рестораны и кафе готовились к закрытию, я очень боялась не успеть. Мы влетели в одно симпатичное кафе -- оно стояло посреди огромного тротуара, в нем были полностью стеклянные стены, там почти не было людей, а те, что были, выглядели довольными и умиротворенными. Мы забежали в кафе и я спросила, заказав нам пару пирожных и себе чашку крепкого кофе, можно ли мне будет незаметно покормить. Я научилась кормить практически незаметно, так, что ничего, кроме златовласой дитяти, не было видно. Бариста задумалась, неловко улыбнулась -- у нас, вообще-то, -- начала она неуверенно, -- не приятно кормить в зале. Я вздохнула, собираясь попросить запаковать пирожные и кофе, она заметила мое смущение и расстройство и быстро добавила: вы знаете, мы закрываемся буквально через полчаса, сейчас уже почти никого нет, вам получаса хватит? Я радостно кивнула -- хватит, конечно хватит! Она указала нам рукой на дальний столик в углу: большой столик с диванами вместо стульев, там, на этих диванах, подумала я, будет очень удобно кормить, -- садитесь вон за тот столик и кормите! Если можно, -- опять неловко улыбнулась она, -- как можно незаметнее. Мы пошли за столик, я оставила чадо, забрала дитя в туалет, привела ее в порядок -- негоже есть грязными, правда, -- улыбалась я ей, после вернулась к столу, утонула на диване -- так, чтобы меня было практически не видно, и начала ее кормить. Дитя радостно схватила грудь, она ела жадно, но как и всегда интеллигентно и аккуратно, ничего не расплескивая.

Много позже я прочитала (и после сверилась с консультантом), что дети с повышенной чувствительностью рта, невероятно аккуратно едят, так как даже капли, стекающие по лицу и подбородку вызывают большой дискомфорт. У дитяти, в отличие от большинства детей в садике, никогда не текла слюна изо рта, она никогда не отпускала грудь, не проглотив предварительно всё, из ее рта никогда не выходило ничего, совершенно ничего. Она всегда была идеально чистая.

Мы продолжили нашу прогулку, мы получали удовольствие от Стокгольма, мы восхищались встреченными по дороге красивыми зданиями, мы гуляли и гуляли, мы могли гулять очень долго. Мы знали, что после этого мы поедем сразу обратно, нам больше не надо будет искать где бы покормить, а дитя спокойно выдержит дополнительные полчаса. Выдержит и не будет сердиться. Мы показывали ей всё, что видели вокруг, мы смотрели на машины и на собак, на яхты и здания, мы смотрели на лица людей, проходящих мимо. Я жадно впитывала каждую минуту этой прогулки, я так давно не гуляла так долго. Дома как-то не получалось -- мысль о том, чтобы поехать в город, навевала тоску. Я представляла себе как мы едем, как надо будет искать где бы покормить практически сразу по приезде, как будет невыносимо тяжело найти способ добраться -- здесь не на всех станциях метро есть возможность спуститься с коляской, а тащить коляску с дитятей по лестнице мне не под силу, как я погуляю всего ничего, а потом снова надо будет искать место где можно покормить, как потом возвращаться пересаживаясь с автобуса на автобус. От всего этого становилось тоскливо и я решала, что поеду потом -- тогда, когда перестану кормить, тогда, когда снова стану самостоятельной единицей, а не чьим-то завтраком, обедом, полдником и ранним и поздним ужином. Но тогда я не могла не поехать -- мы уже в Швеции, мы практически в Стокгольме, там весь транспорт располагает к тому, чтобы ездить с колясками, как можно не поехать и не посмотреть Стокгольм? Как? Мы ездили в Стокгольм еще пару раз -- на выходных и как-то вечером, после докладов. Я неизменно брала с собой девочек, я советовалась с чадом, составляя очередной маршрут, мы заранее наносили на карту рестораны и кафе, которые выглядели пригодными для кормления, мы ехали полностью готовые ко всему. Но мы ехали. Я отказывалась сидеть на месте, я устала быть собачкой на коротком поводке. Я всего лишь кормлю, думала я, никакой беды и трагедии, наши мамы и бабушки точно так же кормили и не жаловались. Я кормила и не жаловалась, только иногда тихо думала, что надо, наверное, еще больше стараться, хотя плохо понимала что это значит.

В один из разов я спросила у консультанта стоит ли нам попробовать наносить еду на грудь, ведь ее она точно берет. Однако консультант вздохнула и сказала, что очень не советует этого делать. Вы понимаете, -- задумчиво говорила она, -- для нее сейчас грудь является практически единственной вещью, которую безопасно взять в рот, в которой нет сюрпризов. Если же вы это сделаете, то рискуете получить новую проблему -- она начнет опасаться груди, будет бояться подвоха и начнет относиться даже к таким кормлениям невероятно подозрительно. Наша цель, -- улыбалась она снова и снова, -- научить ее есть обычную еду, но не посредством того, чтобы забрать у нее хотя бы ту, которая у нее сейчас точно есть. Я подумала немного и согласилась.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив