А у нас всегда война? Часть вторая

inkogniton — 31.03.2022
-- Что ты, -- спешит поправить меня папа после чтения первой части, -- никакого червонца на билеты не ушло! Билеты тогда были бесплатные, как и отправка багажа. Обо всем заботился Сохнут, нам и думать было не надо, только в очередь за ними встать.
-- А куда ушли червонцы? -- осторожно спрашиваю я, пытаясь проверить собственную память.
-- На право выехать все и ушли, -- усмехается папа, -- на пухлый конверт, как ты говоришь. Один червонец, ха, -- усмехается он опять, -- ты слишком хорошего мнения об их аппетитах.


Мне еще не исполнилось шестнадцати, а надо было принимать взрослые решения, думать о том, как жить дальше, строить планы и пытаться подстроиться под новую реальность. Реальность была странной и интересной. Тогда, в конце девяносто первого, я звонила бабушке и горько жаловалась -- бабушка, -- серьезно сообщала я, -- у нас совершенно нечего есть, мы едим только осетрину! Килограмм говядины в то время стоил восемьдесят рублей, а килограмм осетрины -- сорок. Потому мы ели много осетрины и совсем немного говядины. Что значит нечего есть и едите только осетрину? -- удивлялась бабушка, -- я ничего не понимаю, вообще ничего, -- добавляла спешно и мы дружно смеялись.

Я благодарна родителям за то, что они всегда давали мне возможность принимать собственные решения -- те, которые казались мне верными. Впрочем, отвечать за последствия этих решений тоже доставалась мне -- у каждой медали есть две стороны, ничего не попишешь. Тогда я приняла решение уехать к бабушке -- мы уезжали навсегда, это было очевидно, и мне хотелось провести с ней как можно больше времени. К тому же, квартира постепенно разорялась, продавали мебель и вещи, родителям не хотелось, чтобы я наблюдала за всем этим изнутри. Мы перезванивались с родными, которые должны были в краткие сроки найти для меня школу -- очередную, так как незадолго до этого я сменила школу, что тоже было исключительно моим решением, от родителей требовалась только поддержка. Я уехала почти на год, предоставив родителям возможность спокойно собираться и готовиться к отъезду. В городе было всё еще неспокойно, потому все вздохнули когда я уехала подальше от войны и сборов. Я вернулась летом, на месяц, мне было важно помочь, мне было важно участвовать, мне было важно ощущать себя причастной, хотя я не понимала что происходит и, честно говоря, не понимала как будет дальше складываться жизнь.

Папа отбивался от Симы, которая звонила практически еженедельно. Им удалось получить разрешение на выезд в Америку и ей не терпелось образумить папу.

-- Ну куда вы собрались? -- причитала она из Киева, -- вы сошли с ума! Там же всегда война, там всё время война! К тому же, -- добавляла быстро, не давая себя перебить, -- это крошечная страна, вас там никто не ждет, что ты там будешь делать? Там для своих самолетов не хватает, куда ты собрался, что ты делаешь?! А если вас убьют?! Там же всегда война, всегда!
-- Не убьют, -- смеялся папа в трубку, -- мы почти бессмертные. Но в Америку мы не поедем, -- добавлял ласково, но твердо, -- Сима, дорогая, мы не уезжаем отсюда, понимаешь, -- продолжал он; мама стояла рядом и кивала в такт каждому следующему слову, -- мы едем домой, пойми ты, мы, -- чеканил папа слово за словом, -- наконец! едем! домой! И то, что дома война, не значит, что туда не надо ехать. Это значит, что надо ехать скорее, как можно скорее.
-- Я понимаю, -- сникала Сима в очередной раз, -- но может вы всё-таки подумаете? Будем жить рядом, как в детстве.
-- Мы подумали, -- громко шептала мама в воздух, -- скажи ей, что мы уже хорошо подумали.

Мы продали всё, что могли. Продавали мучительно, коммерческих жилок не выдали никому, потому продавали и просили прощения -- за то, что не отдаем просто так. Помню, как продавали шведскую стенку. Ее установил папа, много лет назад, чтобы мы могли заниматься дома спортом. Стенка была прекрасная -- до самого потолка, с мягкой подушкой посредине. Я любила залезать наверх, под самый потолок и сидела там, как курица на насесте, читала до упаду, после закрывала книгу и обдумывала прочитанное. Я сидела там часами и не было в доме места, которое я любила больше. Папа рассказал на работе, что мы продаем стенку, за ней выстроилась целая очередь, мама растерялась и только шептала, что надо, наверное, продать самым близким, если всё равно продаем.

Сколько вы за нее хотите? -- спокойно спрашивал папу коллега. Он стоял на пороге и смотрел папе прямо в лицо. Они работали вместе много лет и папе было очень неловко, маме же откровенно стыдно. Им казалось, что брать деньги за то, чем мы уже пользовались, категорически неправильно, но нам были нужны деньги и потому они старались себя преодолеть. Я не вмешивалась, только наблюдала со стороны, временами наслаждаясь развертывающимися действиями. Полторы тысячи, -- неуверенно сообщил папа. Это было очень мало, это была прекрасная стенка, но вдруг у них тоже нет денег, а стенка нужна, объяснял мне папа незадолго до этого. Это много? -- добавил он после небольшой паузы, с трудом преодолевая неловкость. Коллега продолжал молчать, папа отирал крупные капли пота, стекающие прямо в глаза. Тогда, наверное, -- нерешительно продолжал папа, не понимая что происходит, -- тысяча четыреста? Да что ты, -- мама, до того сидящая в комнате, в которую удалилась по собственному желанию, чтобы не наблюдать этого позора, вылетела словно кукушка из часов, -- за тысячу триста отдадим! Коллега, до того не сказавший ни слова, удивленно приподнял бровь, помолчал еще пару минут, словно обдумывая и ожидая. Папа и мама, наконец-то, замолчали и перестали торговаться друг с другом. Ни слова не говоря, коллега достал из внутреннего кармана пиджака пухлое портмоне и отсчитал ровно тысячу триста. Когда за ним захлопнулась дверь, мама бросила на папу победный взгляд, -- ты видел какая я молодец? видел, как я прекрасно продала?! учись! -- торжественно заключила она и удалилась на кухню.

Деньги стремительно обесценивались, а продавать как не умели, так и не научились. Потому продавали как могли, после покупали на вырученное то, что казалось нужным. Каменный гараж, в котором стояла наша любимая машина, столько раз доставлявшая нас в далекие и интересные дали, был обменен (за вычетом небольшой сдачи) мне на кожаную куртку, сдача ушла на продукты и веники. Веники! Они появились из ниоткуда, просто приехал внезапно муж Аллы, тогда уже стало возможным приехать, он долго рассказывал об Израиле -- то, что ему казалось важным, мы слушали, раскрыв рты и не перебивая. Обязательно купите кожаные куртки, -- напутствовал он нас, -- они там бешеных денег стоят, там ни за что не купите. Он объяснял что еще надо купить, он привез в подарок конфеты -- удивительные конфеты, похожие на плотную сахарную вату, которую я иногда ела в центре города, когда мы ездили туда гулять, он привез карандаши и ручки -- они казались мне совершенными: яркие, красивые, ни на что не похожие. Он долго рассказывал обо всём, и когда он уже почти вышел за порог, он обернулся, -- в Израиле нет веников, вообще нет веников, нигде, их невозможно купить, везите веники! Наверное, -- растерянно говорил папа после его ухода, -- из-за бесконечных войн там возник дефицит. Но мы не можем жить без веника, -- растерялась мама, -- а если мы привезем только один веник, через год его надо будет выбросить, и что мы тогда будем делать? Ведь там же нет веников! -- мама отчаянно смотрела на папу, а я пыталась понять кто сошел с ума. Мы купили вьетнамские, как их называли тогда, веники, они заполонили тогда все рынки, мы купили пять штук, чтобы наверняка. Потом что-нибудь придумаем, -- серьезно сообщала мама.

Это было безумное время, когда я не понимала ничего. Я не понимала для чего нам веники, не понимала почему моя кожаная куртка стоит почти столько же, сколько прекрасный каменный гараж с ямой -- с превосходной ямой, в которой папа проводил все выходные напролет. Что-то чинил, что-то чистил, продувал карбюратор, ремонтировал снова и снова. Потому что машина -- это навсегда. И другой никогда не будет. Покупатель на машину нашелся достаточно быстро. Он предложил сорок пять тысяч рублей -- целых сто восемьдесят долларов. К тому времени папу переманили работать в аэропорт -- там, в отличие от оборонных предприятий, заботились о важных работниках, в частности, старались, как могли, поднимать оплату, пытаясь угнаться за нарастающей инфляцией. Продай машину мне, пожалуйста, -- попросил отца один из любимых коллег из аэропорта, -- я тоже дам сорок пять тысяч. Папа замялся, -- сорок пять мне уже дают, дай хотя бы сорок шесть, чтобы мне приятно было. Тот, не раздумывая ни секунды, отсчитал сорок шесть тысяч. На тот момент это составляло семь месячных зарплат моего отца. Эти деньги мы так никогда и не потратили, берегли их до самого отъезда, уже в аэропорту отдали друзьям и попросили переправить их бабушке, тете и дяде -- им сложнее, решили мы, а мы как-нибудь разберемся.

Багаж отправлял отец; помогал ему дядя, специально прилетевший к нам, чтобы помочь.

Равнодушный таможенник осматривал каждую вещь. Это нельзя, -- указал он на парадный мундир моего деда, оставшийся нам на память. А это, -- он окинул взглядом коробочки с медалями и орденами, -- тем паче. Какого года швейная машинка? -- смотрел он внимательно прямо папе в лицо. Не помню, -- растерялся папа, -- лет тридцать ей, кажется. Антиквариат, идет по особому тарифу, -- выразительно посмотрел тот. Забирай, -- расхохотался папа, -- забирай себе антиквариат, по особому тарифу не повезу. Таможенник долго морщился, после махнул рукой -- загружай. Он рассматривал каждую вещь, со всех сторон. Всё искал те, которые пройдут по специальному тарифу. Долго осматривал мамин любимый огромный таз, в котором она когда-то кипятила белье. Мама уже очень давно ничего не кипятила, всё белье относили в прачечную -- там его стирали, кипятили, крахмалили, гладили и складывали. Возвращали аккуратные белоснежные стопки с едва заметными черными нашивками на углах -- с номерами, чтобы узнать свое, чтобы ни в коем случае не перепутать. Таз, однако, стоял -- вдруг мне понадобится таз, -- сердилась мама на просьбы выбросить, -- а у меня его не окажется! Для чего его выбрасывать, -- не понимала она, -- хороший же таз, целый, я в нем опять кипятить буду. Что ты будешь в нем кипятить? -- громко смеялся дядя, -- он же ржавый, ты его еще в Иркутске покупала, почти тридцать лет назад! А тебя, между прочим, -- ехидно парировала мама, -- еще раньше на свет произвели, так ты что, тоже ржавый, тебя тоже выкинуть? Дядя хохотал и пожимал плечами, -- ну, если так, то, несомненно, бери, как же там без антикварного таза!

Получать разрешение на вывоз книг поехали в министерство культуры. На всякий случай взяли с собой денег -- им же тоже есть надо, рассуждал уже умудренный опытом и начинавший понимать принцип этой работы, папа. Молодой парнишка внимательно рассматривал каждую книгу. Раскрывал над столом и тряс, в ожидании чего-то понятного только ему.

-- Это нельзя, -- отложил он в сторону трехтомник Лермонтова издания конца сороковых. Трехтомник попал к нам из дома бабушки -- матери отца. Пожелтевшие страницы, немного потрепанный переплет -- его часто открывали в нашем доме: наугад, на любой странице, страница не имела никакого значения, читать можно было всё подряд, с любого места. Папа сидел не двигаясь, в ожидании что будет дальше.
-- Ну слушайте, -- сердился юноша, -- ведь черным по белому написано: научные справочники нельзя, никакие, вообще никакие, учебники тоже, уберите это отсюда, -- он придвинул к отцу несколько больших стопок научной литературы: органическая химия, неорганическая химия, физическая химия, коллоидная химия, расчет аэродинамических характеристик крыльев, теория воздушно-реактивных двигателей, сопромат, матан, Выгодский -- всё это было отодвинуто вбок. Папа растерянно смотрел на стопки и ворчал скорее самому себе, чем кому-либо еще -- труды Леонида Ильича вывозить, наверное, можно, только где же их взять.
-- А чего мы тут такие грустные? -- на пороге возник грузный господин, представившийся начальником отдела, -- что тут у нас такое? -- он посмотрел на отложенные стопки, на растерянного отца, на покрасневшего юношу, -- слушай, друг, -- обратился он по-дружески к отцу, -- ты посмотри на него, -- он похлопал юношу по плечу, посмотрел на него, после перевел глаза на отца, -- совсем молодой парень, только что из института! Ему жениться надо, детей рожать надо, понимаешь? -- он смотрел на отца и улыбался. К тому времени, папа прекрасно понимал ситуацию в общем, но не понимал главную деталь: сколько? Начальник молчал, улыбался и давал всем время на обдумывание. Заговорил после небольшой паузы, -- слушай, брат, дай ему две тысячи, он тебе сейчас на всё штампы поставит, и заберешь с собой столько макулатуры, сколько захочешь, хоть тонну.

Оставалось решить что будет с квартирой. Впрочем, как раз это решений не требовало. Приватизация была доступна в то время только учителям, врачам, работникам оборонных предприятий и еще нескольким редким категориям людей, ни в одну из которых мы уже не входили. Ордер к тому времени уже был выдан и будущий жилец пришел осматривать свою будущую квартиру.

У нас никогда не было газовой колонки, зато у нас был бак. Воду давали два раза в день -- два часа утром и несколько часов вечером; мама категорически отказывалась так жить. Я не могу жить без воды, -- сердилась она, -- мне что, ведра набирать? Ты же инженер, -- бурчала она, требуя решения проблемы, -- придумай что-нибудь! Ты же инженер, -- повторяла она раз за разом, не вдаваясь в детали какой именно он инженер. Детали эти, очевидным образом, были лишними, достаточно было гордого звания. Папа долго изучал потолок и трубы, что-то чертил, что-то считал, после крикнул эврика и помчался покупать большую эмалированную ванну. Он установил ее над потолком, на самых перекрытиях, подключил к ней трубы, что-то колдовал, что-то резал, что-то пилил, что-то варил. Приделал потолок назад и радостно сообщил, -- теперь у нас всегда будет вода. Он подсоединил трубы к ванне так, что каждый раз, когда давали воду, в первую очередь наполнялась ванна. В ванне был установлен специальный поплавок, регулирующий уровень воды -- так, чтобы никогда не переливалось. Ванна наполнялась водой утром и вечером. Трехсот литров нам вполне хватало на целый день, с запасом. Бак был только у нас -- это была наша гордость и наш великий секрет.

-- Друг, -- обращался к папе будущий жилец, -- давай ты оставишь бак, гардины, телефон и холодильник, а я тебе, -- он сделал выразительную паузу, чтобы все оценили предложение по достоинству, -- дам полторы тысячи рублей! Слышишь, -- подчеркнул он гордо, -- полторы тысячи!
-- Нет, спасибо, -- вежливо откланялся папа.

Отец сплюнул после ухода жильца, разобрал бак, снял гардины и понес по любимым соседям -- бесплатно. Он долго спорил с соседями с пятого этажа -- мы их очень любили, большая семья: она -- медсестра, которая делала нам с братом уколы, когда это было нужно, он -- работал на заводе, а в свободное от работы время иногда заходил и играл с папой в нарды, всё хлопая по коленям, радуясь удачным ходам отца, причмокивая и нарочито-сердито выкрикивая, -- ай, шайтан, как это ты меня так обставил? У них было четыре девочки, от мала до велика, и я иногда играла с самой младшей -- она была старше всего на несколько лет и нам это не мешало. Я не буду брать бесплатно холодильник, -- сердился сосед, -- что я, варвар какой, ни за что не буду! Но вам же нужен холодильник, -- уговаривал папа, -- а где ты сейчас купишь холодильник и, главное, на что? Значит, -- рассудительно отвечал сосед, -- не куплю, значит, не надо. Я не буду брать бесплатно холодильник, ни за что не буду! Хорошо, -- согласился папа, -- давай я тебе его продам. За сколько? -- осторожно спросил сосед. За сто рублей, -- папа протянул руку, они хлопнули по рукам, и холодильник был продан.

Приближалась дата отъезда, у нас остались только чемоданы с вещами, у нас не осталось дома, в нем теперь жил кто-то другой, нас же приютили на последние несколько дней друзья: пара с двумя детьми, их старшая дочь была моей лучшей подругой, мы дружили с самого детства и в то время, когда взрослые ужинали, пытаясь понять как дальше жить, что делать, пока они строили радужные планы на крохотной кухне -- шепотом, чтобы никто не слышал, мы с ней болтали, танцевали, слушали музыку и прощались -- так, словно больше никогда не увидимся.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив