Без названия

inkogniton — 14.03.2022 Последние два года меня не покидает ощущение, что дневники стали значимей и важнее художественных текстов. Мне нравится писать рассказы, мне интересно придумывать сюжеты и пытаться предугадать реакции собственных героев на очередные жизненные водовороты, в которые я стараюсь их помещать. Однако, то ли воображение мое стало беднее, то ли жизнь стала невыносимо непредсказуемой, но сдается мне, что ни за что и никогда мне не придумать ничего более захватывающего, нежели обычного описания обычных дней. Я всё надеялась вернуться в режим художественных рассказов, я всё еще не потеряла эту надежду, но сейчас мне просто хочется вести дневник -- такой, как я вела в четырнадцать, когда мне было необходимо выплеснуть все радости и горести, рассказать чистой бумаге о чем я думаю и что меня беспокоит. Я говорила с ней вежливо, я благодарила за внимание, приветствовала и прощалась -- разговаривала с бумагой словно с невидимым, но значимым собеседником, всё надеясь, что когда-нибудь это вернется сторицей, когда-нибудь она скажет мне что-нибудь в ответ -- то, от чего мне станет хорошо и легко, уйдут все горести и волнения и останется только спокойствие и умиротворение. Мои толстые тетради в плотном коричневом переплете всё еще лежат где-то в шкафу в родительском доме. И всякий раз я думаю о том, что надо бы их забрать, но отчего-то откладываю, только иногда открываю, перечитываю и радуюсь тому, что ничего существенного во мне с тех пор не поменялось, разве что стала осторожнее и аккуратнее в рассуждениях. И хочется мне думать что я поумнела, но понимаю, что просто выросла.

Самое тяжелое -- встать утром. Выдернуть себя из-под теплого одеяла, стряхнуть радугу, увиденную во сне и начать новый день. Некоторое время назад я пожаловалась дорогой Судьбе, моему волшебному косметологу, превращающему меня поистине в Василису прекрасную, что отчего-то на левой стороне лица появились морщины -- именно на левой, правая же выглядит так же свежо и прекрасно, как и десять лет назад. Словно левая сторона впитала в себя все мои переживания и нервозность. Судьба посмотрела внимательно, подумала минуту и обрадованно вскрикнула -- на каком боку ты спишь? Я задумалась: не то чтобы я не помнила на каком боку я сплю, но мне пришлось мысленно перевернуться и представить себя спящей, иначе никак не получалось сообразить. На левом, наконец сообразила я. Вот! -- она торжественно подняла палец вверх, и продолжила, -- а спишь ты, небось, на хлопчатобумажной наволочке! Да, -- растерянно кивала я, не понимая куда это всё идет. Это всё из-за нее, -- обрадованно затараторила Судьба, осененная гениальной мыслью, -- она высасывает из тебя всю влагу, подчистую, и потому старит просто в мгновение. Я усмехнулась и подумала, что отчего-то приятно обнаружить, что это наволочка, а не жизнь старит мою левую сторону лица. До сих пор мне казалось, что виной тому обстоятельства и новости, которые я не могу перестать читать, как ни пытаюсь. И что мне делать? -- я вернулась к Судьбе, забыв о новостях и сосредоточившись на насущной проблеме. Купить шелковую наволочку, -- торжественно спокойно заключила она, -- твое лицо тебя будет благодарить вечно, я тебе гарантирую! Я не могу изменить новости, но я, вне всякого сомнения, могу купить шелковую наволочку. В этот момент мне стало так легко, как не было уже несколько недель, словно шелковая наволочка решит все проблемы, восстановит спокойствие в душе и вернет жизнь в прежнее русло. Я немедленно заказала две шелковых наволочки, их обязательно должно быть как минимум две, рассуждала я, не можем же мы спать всё время на одной и той же. С момента появления шелковой наволочки вставать по утрам стало еще сложнее, она приятно холодит лицо, по ней скользишь и встаешь молодой и прекрасной, словно не было ни новостей, ни тревог. И почему мне раньше об этом не рассказали?

Я спускаюсь вниз, мне надо приготовить завтрак, надо подумать о работе, надо вспомнить кому я обещала позвонить, с кем виртуально встретиться, кому написать и что проверить. Я продолжаю разговор с невидимыми собеседниками, я никак не могу его прекратить, всё подыскиваю точные аргументы, которые точно отражают мои мысли. Я думаю о новостях и снова вспоминаю споры, увиденные в сети -- в некоторых я участвовала, на остальные же просто взирала издалека, не желая к ним приближаться. Удивительно -- всегда считала себя аполитичной, старалась не участвовать ни в каких беседах, касающихся политики, касающихся мировых проблем и прочего. Считала, да, в общем, и продолжаю считать, себя совершенно не компетентной и потому чего зря языком молоть, только плодить дополнительное, никому не нужное. Сейчас же поймала себя на том, что говорю, говорю и подчас не могу остановиться. Правда, не столько о политике, сколько пытаюсь напоминать историю, которую, кажется, многие забыли. И правда, кому нужна история, когда тут такое творится. Но кажется мне раз за разом, что если напомнить, если бы помнили, если бы проводили правильные параллели -- тогда понимания и принятия было бы больше. Не далее как вчера мне написали, что не сочувствуют ни одному россиянину, что есть понятие коллективная вина. Мне не хотелось спорить, мне вообще редко хочется спорить, это забирает у меня все силы, как хлопчатобумажная наволочка высасывает из меня всю энергию, все глупые и радостные желания, которые живут со мной с тех самых пор, когда я всё записывала в большую тетрадь в плотном коричневом переплете. Но промолчать не получилось, потому я написала следующее:

*****
То есть, правильно ли я понимаю, что Вы чувствуете себя глубоко виноватой за то, что советские танки вошли в Чехословакию -- за все жертвы, за все ненужные разрушения и многолетний страх жителей Праги? Правильно ли я понимаю, что Вы чувствуете свою вину за то, что советские танки в январе девяностого шли по улицам Баку и давили тех, кто встал перед ними живой стеной? Если Вы мне скажете, что не выбирали то правительство, я Вам скажу, что многие россияне, тем, которым глубоко сочувствую я, тоже его не выбирали. Вы или Ваши родители, может, вышли на площади протестовать против ввода танков в Прагу? Глубоко уважаемый мной человек вышел -- он вышел на центральную площадь в Риге, облил себя бензином и поджег. Его запихали в сумасшедший дом, из которого его потом долго извлекало мировое математическое сообщество. Танки вследствие этого безумного, смелого и никому не нужного поступка, никто тогда не вывел, естественно.

Жители Праги, Афганистана, Баку и многих других мест с Вами согласятся -- они считают любого родившегося на территории СССР виноватым, просто по факту рождения. Если Вы так тоже считаете, то снимаю шляпу и уважаю Вашу последовательность.

Лично я против обобщений и коллективной вины, потому лично себя не считаю виноватой ни за что вышеперечисленное. Да, я родилась в кровожадной стране, но я и все мои близкие были против всего этого, однако лично мы ничего не могли сделать.

Я с Вами не согласна, но спорить не буду, написала это всё, чтобы показать Вам что есть оборотная сторона медали.
*****

Отчего-то думала, что нахамят и диалог на этом закончится, ничего хорошего не ждала. Была приятно удивлена цивилизованным продолжением, в котором, кажется, даже удалось объяснить свою позицию. Потом, правда, уже утром, когда резала огурцы на тонкие красивые кружочки, всё думала, что надо было напомнить о Венгрии, потому как невозможно вспомнить Чехословакию и забыть о Венгрии. Венгрии, в которой почти двести тысяч вышли, надеясь на то, что их голос услышат, надеясь на то, что их много и потому их нельзя, просто нельзя игнорировать. Их действительно не смогли игнорировать, руководство Советского Союза не могло себе позволить такой разброд и такие шатания, потому просто задавили всех кого могли почти в одночасье. Чувствую ли я свою вину за это? Я всё думаю об этом, пытаюсь себе ответить.

Помню давний разговор с мамой.

Нет, говорила мне мама, я никогда не была смелой. Моей смелости хватило на то, чтобы сказать нашему политобозревателю, что я не буду ходить на политинформацию. Он, кстати, -- смеялась мама, -- хорошо ко мне относился, поэтому не стал ругать, не стал убеждать, просто спросил почему. Я и сказала как есть, выпалила, оно из меня само вышло -- да вы же, сказала, будете Израиль ругать, опять всё будет об Израиле, не приду, не хочу я этого слышать. А если, -- он посмотрел на меня внимательно и серьезно, -- я вам сейчас пообещаю, что ни слова об Израиле не скажу, вообще ни слова, как будто его вообще не существует, тогда придете? Вы же понимаете, продолжал он спешно, что я не могу говорить ничего хорошего об Израиле, но я могу не говорить о нем вообще, ни одного слова. И я сразу же ему сказала -- приду. Даже не задумалась. И ты знаешь, -- продолжала мама с радостной улыбкой, -- я пришла, он кивнул мне со сцены, и целый час я сидела в актовом зале, слушала весь этот бред, но он сдержал слово -- ни слова не сказал об Израиле, вообще ни слова, ни хорошего ни плохого, словно Израиля вообще не существует. Но на большее, -- вздохнула она тогда, -- меня не хватило бы. Я слышала о том, как люди выходят на демонстрации, как их арестовывают, я восхищалась ими, они были настоящими героями. А я? А что я, я не герой совсем -- у меня муж, у меня вы маленькие, у меня папа, мама, у них работа, у них налаженная жизнь. Не могла же я их всех под статью. Нет, я никогда не была героем. Слушали голос Америки, слушали коль исраель (*голос Израиля*), на кухнях беседы длинные вели. Всё, на этом мое геройство начиналось и заканчивалось.

Наверное, в этом тоже было определенное геройство, отчего-то кажется -- мне: молодой и глупой -- что не жили, а выживали. Не всё время, конечно же, но время от времени точно. По крайней мере, по внутренним ощущениям. Впрочем, мама со мной не согласится, ведь при чем тут строй, при чем тут мировая политика, когда вокруг просто жизнь. Когда надо не забыть забежать на молочную кухню, не забыть отстоять очередь за мясом, не забыть вымыть длинный коридор в шумной коммунальной квартире, сегодня ее очередь, не забыть поцеловать детей на ночь, а потом обязательно не забыть сесть тихо в углу и опять в тысячный раз проверить все рассуждения и расчеты, потому что завтра новый день, новые опыты, завтра надо быть готовой, завтра обязательно будет, и будет прекрасным, потому что ты молод, красив, весел, у тебя есть миллион причин для того, чтобы жить, чтобы счастливо жить. И есть сермяжная правда в том, что молодость, в первую очередь, определяется вовсе не возрастом, но бешеной, неутолимой жаждой жизни, жаждой нового и ожиданием каждого следующего дня. Каждой следующей минуты.

Мы не уезжали из, мы уезжали в. Каждый год мы пили за то, чтобы в следующем году в Иерусалиме. И ничего не страшило ни маму ни папу -- ни начинать жизнь с нуля, ни бросать всё нажитое, ни даже прощаться (тогда) почти навсегда. Никогда не жалели, ни одной минуты, ни одной секунды. Несмотря на все начальные сложности, несмотря на потери, коих не могло не быть, несмотря на оставленную за плечами жизнь. Потому что не уехали, потому что вернулись. Вернулись домой, после стольких лет.

На шелковой наволочке приятно засыпать и не так страшно просыпаться. Я смотрю на себя в зеркало и боюсь увидеть плотную сетку мелких морщин, непонятно откуда взявшихся, на левой половине лица. Исключительно на левой. С удовольствием обнаруживаю, что их там почти нет. Сдались и исчезли. Как только предательская хлопчатобумажная наволочка перестала высасывать всю влагу из моей левой половины, они немедленно сбежали. Испугались решительных мер. Бог мой, думаю я и мне смешно и легко, я столько трачу на кремы и прочее, а всего лишь надо было купить шелковую наволочку. Впрочем, я вспоминаю строгую Судьбу -- не забывай, пожалуйста, -- говорит она серьезно и смотрит как строгая учительница, -- обязательно мазать лицо кремом два раза в день: утром и вечером. Обязательно! Да, да, отмахиваюсь я. Нет, -- смотрит она еще строже, -- не да-да, а скажи, что не будешь забывать, скажи прямо сейчас. Не буду, -- я прижимаю руки к груди и машу головой во все стороны, -- честное слово, даю честное слово!

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив