Промежуточные итоги "урбанизационной темы"

anlazz — 07.03.2020 Подведу некий промежуточный итог на тему урбанизации в СССР – поскольку, ИМХО, с каждым днем она начинает выглядеть все более и более актуальной. Более того – постепенно приходит понимании, что именно с данным процессом оказываются связанными основные особенности советского послевоенного общества. (Т.е., того, что в медийном пространстве получило совершенно некорректное название «периода застоя».) Причем, именно учет урбанизации позволяет, в общем-то, создать логичную картину той эволюции советского общества, что привела его к роковым 1980 годам. (Когда наступил переход к очевидной деградации, продолжающейся и сейчас. Причем, не только для бывшего СССР.) Причем, картины, в общем-то, не нуждающейся в разного рода «субъективных моментах» - в виде пресловутых «заговоров», «агентов влияния», «ревизионизма» и «разложений элит». Т.е., в тех вещах, кои переводят исторический процесс из сферы рассмотрения социальной динамики в сферу некоей «шахматной игры высших посвященных». (Иначе говоря, превращает ее из науки в детектив.) Что, разумеется, не может не радовать. (Поскольку моделирование мира, в котором важнейшие процессы протекают благодаря неким «волевым действиям» высших личностей, разумеется, невозможно.)

Так вот: урбанизацию следует признать одним из самых основных процессов, определяющих облик советского общества. (По крайней мере, на порядок более важным, нежели те же «личные качества» разнообразных «советских правителей».) Собственно, именно она и определила основные «бытовые», и «не бытовые» характеристики советского общества. На самом деле, конечно, тут можно возразить то, что и все остальные развитые страны проходили через нечто подобное – однако это не так. В том смысле, что, во-первых, в нашей стране переход от сельской традиционной к городской современной жизни заняла крайне короткий срок: как уже говорилось, за 50 лет уровень городского населения поднялся более, чем в три раза. (С 20% в 1930 году до 65% в 1950.) Впрочем, если честно, то реально стоит говорить о еще более серьезной скорости – поскольку «реальных» горожан в доурбанизированной России было много меньше пятой части населения. (Т.к. «город» в нем было понятием крайне условным: по сути, за исключением Москвы и Петербурга/Ленинграда, все остальные города были «большими деревнями» с редким вкраплением действительно «городской цивилизации». Так что, ИМХО, к «настоящим горожанам» в том же 1930 стоит относить только жителей «столиц» - т.е., не более 3-4 млн. человек.)

Ну, а во-вторых, не стоит забывать, что в той же Европе еще до массовой урбанизации произошло массовое разложение традиционного сельского хозяйства с превращением бывших крестьян в пресловутых «арендаторов», а затем –и в сельхозрабочих. (Т.е., лиц, живущих в условиях очевидных товарно-денежных отношений.) В то время, как в России даже после революции подавляющее большинство сельских жителей оставались в рамках традиционного крестьянского хозяйства. Можно сказать, что, по сути своей, даже в 1920 годах жизнь большинства россиян мало отличалась от жизни россиян какого-нибудь XVI века. В том смысле, что они так же существовали, в основном, за счет натурального хозяйства, поддерживая минимальное число связей с «большим миром». Который воспринимался исключительно, как ненужный и опасный посягатель на «мужицкую волю», видимою, как возможность век от века жить нормами и моделями, переданными предками.

Ну да:

«– Вся земля мужикам.
– Каждому по 100 десятин.
– Чтобы никаких помещиков и духу не было.
– И чтобы на каждые эти 100 десятин верная гербовая бумага с печатью – во владение вечное, наследственное, от деда к отцу, от отца к сыну, к внуку и так далее.
– Чтобы никакая шпана из Города не приезжала требовать хлеб. Хлеб мужицкий, никому его не дадим, что сами не съедим, закопаем в землю.
– Чтобы из Города привозили керосин.»

(Сами понимаете, откуда.)

И вот эти люди должны были «перепрыгнуть» даже не в модернистскую капиталистическую, а в модернистскую социалистическую цивилизацию. Перейти от мира, в котором даже христианская религия была архаизированной, низведенной на уровень народных примет и волшебных заклинания (именуемых молитвами) – к миру, где разбивают атом, запускают ракеты в космос, синтезируют искусственное волокно и готовятся к перекраиванию генома растений. (Генной инженерией в СССР начали заниматься еще в 1970 годах.) Понятно, что слишком гладко пройти подобный процесс не мог. Впрочем, на самом деле сейчас можно только удивляться, насколько успешно эта сложнейшая задача была решена – в том смысле, что уже к 1950-1960 годам вопрос о потребности в той же квалифицированной и высококвалифицированной рабочей силе (условно говоря – промышленных рабочих и инженерах) был закрыт. И это несмотря на войну и связанные с ней потери!

Однако именно поэтому «новые горожане» просто обречены были иметь в своей «новой жизни» огромное количество «архаизмов». Которые, в общем-то, встраивались во вновь создаваемую городскую жизнь, но «органичной частью» ее не были. Подобные «архаизмы» могли быть отрицательными для общества – как, например, не раз уже поминаемое «бытовое пьянство», «несунство» или, скажем, «вещизм» (стремление к накоплению неких материальных предметов, мало потребных в жизни – вроде пресловутого хрусталя). Могли быть положительными – как, например, стремление к самостоятельному ведению домашнего хозяйства (скажем, стирка белья дома при наличии прачечных, домашняя готовка пищи и т.д.) или сохранение сильной связи с родственниками. (Скажем, считалось нормой «взять домой» родителей из деревни – несмотря на то, что данный момент серьезно ухудшал жилищные условия. Или, напротив, отправлять внуков к бабушке в село – дабы последние помогали по хозяйству.)

Более того – именно указанный «архаизм» практически полностью захватывал такую важную сферу, как человеческое воспроизводство. В том смысле, что основной причиной вступления в брак и заведения детей в советском обществе почти до самого «конца страны» выступало то, что «это надо». Под этим «надо» прятались именно нормы и правила традиционного мира, предписывающие брак, как единственно возможную форму общежития, а детей – как неизбежную часть этого брака. На самом деле, разумеется, это было абсолютно рационально, поскольку при традиционализме, как уже было сказано, 99,99999% общественного производства концентрируется вокруг пресловутого семейного хозяйства. Однако в условиях урбанизированного общества годов эта самая рациональность, разумеется, пропадала, а посттрадиционные механизмы регуляции семейной жизни еще не были созданы. Поэтому неудивительно, что уже к середине 1960 годов в данной сфере возник очевидный кризис – который не только не мог быть тогда преодолен, но даже не мог быть отрефлексированыв обществе.

Впрочем, о последней проблеме –а равно и о том, как ее можно было преодолеть (а на самом деле ее практически преодолели) – будет сказано уже отдельно. Тут же стоит еще раз указать, что, в любом случае, указанные «пережитки сельского общества» были обречены на исчезновение, поскольку для «городской цивилизации» сохранение их было невозможным. И в этом смысле, фантазии того же Сергея Кара-Мурзы о том, что можно вывести некую особую «Советскую цивилизацию», не сводимую к «цивилизации модернистской», не являются ничем, кроме фантазий. Поскольку никакой комплементарной системы, «соединяющей все преимущества традиционного и современного общества» - как считает тот же Кара-Мурза – в СССР не сложилось, и сложиться не могло в принципе. А было лишь локальное взаимодействия именно «остатков» традиционализма с построенным индустриальным государством. Которое должно было завершиться или полной победой индустриализма, или его уничтожением. (Но последнее маловероятно в связи с разными уровнями структурности. Поэтому даже после гибели СССР возврат традиционализма произошел только на самых отсталых окраинах.)

То есть, советское общество в своем «историческом потенциале» должно было быть именно городским (а не «городосельским»)– со всеми достоинствами и недостатками «городской цивилизации». Причем, вне всех желаний пресловутых «ЛПР», и прочих субъективных факторов. (Т.е., еще раз: этот процесс протекал практически независимо от того, кто «сидел на троне».) Поскольку только городской социум имел возможность поддержания высокого уровня научно-технического развития, что, в свою очередь, давало СССР и всему миру возможность физического выживания. (Надеюсь, данный момент нет смысла подробно расписывать. Впрочем, нет – надо будет и его затронуть отдельно.) Причем, перейти от к этой самой «городской цивилизации» надо было очень и очень быстро – поскольку «иначе нас сомнут». (Как сказал по данному поводу известный политический деятель.)

А значит – избежать указанного выше состояния «смешения цивилизаций» было совершенно невозможным. (Еще раз: как отказ от «взрывной урбанизации» означал бы только одно – радиоактивные руины на месте советских городов. Но так же невозможно было бы ожидать «полного одномоментного превращения» всей огромной крестьянской массы в «настоящих горожан».) Поэтому считать советское общество где-то до конца 2000 годов «устойчивым» или «сформировавшимся», разумеется, было бы крайней глупостью. (На самом деле, судя по всему, «точка перегиба» для СССР находится в «том самом», роковом 2040 году – где находится и «точка перегиба» для нашей современной РФ. Но об этом, разумеется, надо говорить уже особо.) А значит – оно должно было бы пройти через крайне серьезный кризис, состоящий в противоречии между указанным «смешенным состоянием», и потенциальным высокоиндустриальным, полностью модернистским и городским способом жизни. Который, собственно, и случился в 1980 годы.

Т.е., основным постулатом, в рамках которого следует рассматривать историю послевоенного СССР, выступает признание его СССР «быстроурбанизированным обществом». Отсюда уже можно вывести и все остальные его особенности. (Включая и причины гибели страны, а так же ее «посмертного существования», определяющего судьбу мира до сих пор.) Но об этом, понятное дело, будет сказано уже в следующем посте.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив