Призывали ангелов, разговаривали с планетами и читали заклинания: писатели,
bookmatejournal — 23.12.2021Тайные ордена, спиритические сеансы и магические ритуалы на страницах книг
Книги часто сравнивают с волшебством и магией. Иногда это не просто метафора — рассказываем об авторах, которые действительно верили в оккультизм и писали свои произведения как заклинания.
Джордано Бруно: мистик, которого считали ученым
Джордано Бруно известен как философ и ученый эпохи Возрождения, который вдохновлялся идеями Николая Коперника. Бруно писал, что Вселенная бесконечна, Солнце — это звезда, а остальные планеты подобны Земле. Сейчас эти догадки кажутся очевидными фактами, а самого философа считают мучеником, погибшим на костре инквизиции в борьбе за научную истину. Хотя на самом деле в центре его убеждений лежал не научный метод, а мистический — Бруно был оккультистом и магом.
В 1563 году Бруно принял монашество и получил доступ к богатой монастырской библиотеке, где можно было найти работы греческих философов, отцов Церкви, теологов и каббалистов. Как и другие ученые и творцы эпохи Возрождения, Бруно хотел вернуться к культуре античности, поскольку видел в ней идеал философии и искусства. Чем больше он читал, тем меньше ему нравилась официальная Церковь и христианство в католическом варианте. Его увлек герметизм — религиозно-мистическое течение, популярное в Европе в то время. Оно было основано на текстах, которые приписывали египетскому магу, алхимику и астрологу Гермесу Трисмегисту, жившему еще до нашей эры. В своем учении он якобы собрал все откровения мудрецов той эпохи. Лишь в XIX—XX веках в науке обнаружилось, что приписываемые Гермесу тексты были созданы разными авторами и намного позже, с I по IV век нашей эры.
Герметизм объединил в себе разные религиозные идеи и практики, магию, алхимию, астрологию. Считалось, что герметическая мудрость дает прикоснуться к тайным знаниям о природе мира и вещей. По мнению Фрэнсис Йейтс, британской исследовательницы культуры Возрождения, именно герметизм стал основой взглядов Бруно. В книге «Джордано Бруно и герметическая традиция» она подробно описывает влияние этого течения на взгляды философа, который считал, что «магическая египетская религия космоса — не только самая древняя, но и единственная истинная религия, которую заслонили и исказили как иудаизм, так и христианство».
Свои взгляды Бруно описывал в текстах, которые сложно назвать научными. Чаще всего это были диалоги с продуманной драматургией и героями, рассуждающими о проблемах устройства мира и веры. Таким образом философ доказывал, что религия нуждается в реформах — и нужные перемены как раз может принести магия. Заклинаниями ему служили собственные книги, в которых он в соответствии с герметическими идеями мог манипулировать образами небесных тел.
В книге «Изгнание торжествующего зверя» Бруно описывает свою веру. В тексте Юпитер и Меркурий рассказывают о грядущем возрождении магической религии египтян. Вкладывая в уста богов-планет свои мысли, Бруно как бы провоцировал желаемые реформы — в его представлении одушевленные небесные тела прямо влияли на обыденную жизнь, а вся Вселенная обладала независимым сознанием. Фрэнсис Йейтс так описала магический взгляд Бруно на мир:
«Земля, поскольку она живое существо, движется вокруг солнца египетской магии; вместе с ней движутся по своим орбитам планеты, живые светила; бессчетное число иных миров, движущихся и живых, подобно огромным животным, населяет бесконечную Вселенную».
Владимир Одоевский, русский Фауст
Князь Владимир Одоевский был влиятельным человеком в литературном сообществе: он дружил с Кюхельбекероми Грибоедовым, его рассказы хвалили Пушкин и Гоголь, Достоевский обращался к нему с просьбой написать отзыв на «Белые ночи», а Тургенев читал ему «Накануне». Мало кто сомневался в литературном вкусе и таланте Одоевского, однако над увлечением магией окружающие по-доброму посмеивались. Подруга писателя, графиня Евдокия Ростопчина в шутку называла его «Ваше алхимико-музыко-философско-фантастическое сиятельство». Сам он, кажется, получал особое удовольствие от такого статуса. Его кабинет был полон книг и загадочных пергаментов, черепов, склянок и реторт необыкновенной формы. Дополнял образ домашний костюм Одоевского. В своих воспоминаниях писатель Иван Панаев описал, в каком виде Одоевский встречал гостей:
«Меня поразил даже самый костюм Одоевского: черный шелковый, вострый колпак на голове, и такой же, длинный, до пят сюртук — делали его похожим на какого-нибудь средневекового астролога или алхимика».
Серьезность, с которой Одоевский подходил к изучению магии и алхимии, принесла ему и другое прозвище — «русский Фауст». При этом страсть к мистике была, скорее, частью широкого интереса к устройству мира. Внимание князя к знаниям, которые выходят за границы науки, хорошо объясняет фрагмент из его «Психологических заметок»:
«Едва ли ошибки и заблуждения не столь же подвинули вперед науку, сколь и удачные опыты; часто в ошибке, в противоречии заключается прозрение в такую глубину, которой не досягает правильный, по-видимому, опыт; без заблуждений алхимиков не существовала бы химия».
Рассказы и повести Одоевского сравнивали с произведениями Эрнста Гофмана, великого немецкого романтика. Оба писали о мистических событиях — в их новеллах встречались духи, волшебники и ожившие куклы. Все это Одоевский изображал со знанием дела — он тратил много времени на изучение трактатов о колдовстве, алхимии и эзотерике. Во введении к философскому роману «Русские ночи», князь объяснил свои художественные интересы так:
«Во все эпохи душа человека стремлением необоримой силы, невольно, как магнит к северу, обращается к задачам, коих разрешение скрывается во глубине таинственных стихий, образующих и связующих жизнь духовную и жизнь вещественную».
Как и у Гофмана, мистика в произведениях Одоевского была скорее формальным элементом, а не содержательным. В повести «Сильфида» он много внимания уделяет алхимии и каббале. Главный герой этого текста, Платон Михайлович, увлекается оккультными знаниями и оставляет влюбленную в него девушку, чтобы обручиться с духом воды Сильфидой, которую призвал с помощью каббалистических ритуалов. Одоевский использует магический сюжет в качестве метафоры. Платон Михайлович — это типичный мечтатель, погруженный в грезы о чем-то высоком и недостижимом. А Сильфида воплощает собой его стремления, которым не суждено сбыться. Окружающие считают Платона сумасшедшим и принуждают лечиться. Так Одоевский показывает, как высокие мечты рушатся под давлением общества. Платон вылечивается и становится обычным человеком, но это не идет ему на пользу.
«Одно только худо: говорят, что он немножко крепко пьет с своими соседями — а иногда даже и без соседей; также говорят, что от него ни одной горничной прохода нет, — но за кем нет грешков в этом свете? По крайней мере он теперь человек, как другие».
Уильям Батлер Йейтс, призыватель ангелов
«Волшебная жизнь — это фокус всего, что я делаю, и всего, что я думаю, и всего, что сочиняю».
Это цитата из письма Уильяма Батлера Йейтса, которое он отправил одному из своих друзей. Нобелевский лауреат и поэт-модернист, Йейтс очень серьезно относился к магии и мистике. Во время учебы в Национальной школе искусств в 1884 году он познакомился с Джорджем Расселлом, художником и любителем оккультизма. Эта любовь передалась и Йейтсу, который пронес ее через всю жизнь — вместе с Расселлом в 1886 году он основал Дублинскую ложу Герметического общества и взял себе магическое имя DEDI, акроним каббалистической аксиомы «Daemon est Deus Inversus» — «дьявол есть перевернутый Бог». Ложа также привлекла в свои ряды, пожалуй, самого известного мистика и оккультиста всей Европы — Алистера Кроули.
В 1890 году Йейтс стал членом Герметического ордена Золотой Зари, который основал его знакомый Мазерс Макгрегор — маг, член общества розенкрейцеров и исследователь Таро. Орден был построен по образцу масонской ложи, его учение основывалось на адаптации каббалы, а цель заключалась в овладении гнозисом — высшим мистическим знанием и, возможно, даже буквальным единением с Богом. Из-за разногласий с Мазерсом Йейтс покинул орден в 1900 году, но всегда хорошо отзывался о его магической школе.
Система «Золотой Зари», по которой Йейтс занимался всю жизнь, включала изучение каббалы, алхимии и Таро, а также регулярные репетиции заклинаний. Отдельно Йейтса интересовала енохианская магия, изобретенная алхимиком и астрологом Джоном Ди. С ее помощью якобы можно было призывать ангелов. Поэт страстно хотел узнать тайны мира от потусторонних существ и посещал спиритические сеансы, на которые приходил вместе с женой Джорджи Хайд-Лиз. Во время медового месяца у нее открылся дар медиума, она впадала в транс и общалась с духами. Правда, некоторые биографы считают, что Джорджи только подыгрывала мужу, чтобы спасти их проблемный брак.
Оккультные взгляды Йейтса были тесно связаны с творчеством. Его стихи, туманные и полные загадочных символов, можно рассматривать как таинственные трактаты. Их смысл доступен лишь тем, кто, как и автор, потратил много времени на погружение в мистические тайны. Символистская поэтика Йейтса убедительно объяснялась им самим в эссе с говорящим названием «Магия». В нем поэт перечислил три основные доктрины, выделенные из всех изученных магических практик:
«1. Границы нашего ума постоянно смещаются, и многие умы могут, так сказать, вливаться один в другой и творить или обнаруживать некий единый разум, некую единую энергию. Границы наших памятей так же смещаются, и наши памяти — это часть одной великой памяти — памяти самой Природы. Этот великий ум и великая память могут быть закляты с помощью символов».
Йейтс превращал свои произведения в заклинания, в которых с помощью символов он как бы обращался к единому разуму и памяти, поэтому его стихотворения порой сложно понять из-за нагромождения образов. А вот разобраться в пьесах значительно проще — их сюжеты заимствованы из мифологии и фольклора, а действующими лицами часто были известные персонажи. Например, полубог Кухулин из ирландских мифов стал персонажем пьес «У ястребиного источника», «Смерть Кухулина» и «Единственная ревность Эмер». Если же в центре истории оказывались обычные люди, как в «Чистилище», то они выражали собой стихийные начала, идеи и принципы — старик и мальчик в этой пьесе были образами сил смерти и возрождения. В своих драматургических текстах Йейтс сталкивал бытовой уровень, подчеркнуто реальный и конкретный, со сказочным и фантастическим. Ему важно было показать, что наша повседневность — это только подобие древних легенд и мифов. В этом он близок к Джеймсу Джойсу, который в «Улиссе» описал один день простого дублинца Леопольда Блума через легенду об Одиссее.
Густав Майринк: хороший йог и поверхностный каббалист
В 1902 году в пражскую полицию донесли о том, что Густав Майер, один из основателей банка «Майер и Моргенштерн», занимается мошенничеством и пользуется техниками спиритизма и колдовства для нелегальных финансовых махинаций. Майер провел в тюрьме два месяца, пока длилось разбирательство — обвинения не подтвердились, но репутация банка была безнадежно испорчена. Главным источником заработка для него стала литература. Свои рассказы и романы он публиковал под фамилией Майринк.
Спиритизм и колдовство действительно интересовали писателя, хотя вряд ли он использовал их для обогащения банка. В рассказе «Лоцман», который был опубликован посмертно, Майринк описал, как родился его интерес к мистике. В 24 года он решил покончить с собой из-за тяжелого личного кризиса. Задуманное было почти исполнено, но писатель вдруг услышал шорох. В щель под его дверью просунули брошюрку с названием «Жизнь после смерти». Майринк увидел в этом нечто большее, чем просто совпадение.
«Разве судьба еще не доказала мне, — вслух упрекнул он себя, — что жизнь лишается всякого смысла, если жить так, как повелось? Если я даже отчебучу нечто несусветное, это, пожалуй, будет разумнее, чем переходить на трусцу обывательского быта с его единственной целью — дожить до бессмысленной смерти».
Впечатление было таким сильным, что Майринк начал с одержимостью читать оккультные трактаты, в том числе и книги Елены Блаватской, основательницы эзотерического течения теософии. Майринк вступил в пражское теософское общество «У голубой звезды», стал членом кружка мистиков и Герметического ордена Золотой Зари. Он интересовался паранормальными явлениями, телепатией и алхимией. С особенным пылом изучал йогу — упражнения помогали справляться с болями в спине, которые мучили его всю жизнь. По некоторым утверждениям, Майринк овладел йогой так хорошо, что лечился только ей и никогда не обращался к врачам.
Со временем страсть Майринка к оккультизму ослабела, пропал прежний восторг. В 1927 году он принял буддизм и посвятил себя медитативной практике, но все же не полностью потерял интерес к мистическому. Во всех крупных работах писателя в центре действия оказывались магические и эзотерические элементы. В романе «Зеленый лик» заметно увлечение Майринка тантрической йогой, а в «Ангеле западного окна» отразилось глубокое изучение алхимии и тантры. Самый известный роман Майринка «Голем» вдохновлен каббалистикой и легендой о раввине, который с помощью магии оживил существо из глины. Большой знаток иудейской мистики Гершом Шолем говорил, что писатель очень поверхностно раскрыл тему, а Майринк возражал, что имел право обойтись с иудейской традицией достаточно свободно, если этого потребовал художественный замысел.
По словам культуролога Юрия Стефанова, исследователя и переводчика Майринка, творчество писателя нельзя назвать «беллетризированным справочником по оккультным наукам». Романы Майринка не удастся свести к одной мистической идее или сюжету — получится однобоко или просто скучно. В сопроводительной статье к роману «Ангел западного окна» сам писатель указал, что в книге идет речь не о «практической алхимии, которая занята единственно превращением неблагородных металлов в золото, а о том сокровенном искусстве королей, которое трансмутирует самого человека, его темную, тленную природу в вечное, светоносное, уже никогда не теряющее своего „Я“ существо».