Парадоксы прогресса
anairos — 18.01.2018Шаман: «Как мне объяснить этому доброжелательному, но невежественному дикарю, что сакральный топос отличается от профанного онтологически, но не эпистемологически? Скажу, что в мире духов тоже есть тайга, Енисей и олени. Вдруг поймет?»
Мы все знаем, что прогресс – это хорошо, а регресс – соответственно, плохо. Хочешь морально уничтожить оппонента – назови его отсталым и скажи, что он против прогресса.
А ведь если задуматься, то не так все просто с самим этим понятием.
Для начала, идея вечного прогресса противоречит закону сохранения энергии.Чтобы вечно развиваться, нужны бесконечные ресурсы, а где их взять? Они не берутся из пустоты, а значит, рано или поздно должны закончиться.
В мире ограниченных возможностей не может быть так, чтобы все развивалось. Если мы где-то насыпаем гору, значит, где-то в другом месте должна появиться яма. Наши технологии требуют такого количества камня и металла, что шахты и карьеры, где мы все это добываем, останутся на планете еще миллионы лет.
Примечание. Именно поэтому я и не верю, будто на Земле уже когда-то существовала технически развитая цивилизация нашего уровня или даже выше. Если она и была, то ее технологии отличались от наших целиком и полностью. Иначе мы с самого начала натыкались бы на остатки ее собственных шахт, карьеров и рудников.
Прогресс – это когда одно приоритетное направление развивается ускоренными темпами за счет остального.
Существует общее для всех направление регресса. Это разрушение и упрощение любых связей, структур и систем – в обществе, в организации, в отдельно взятой голове. Торжество энтропии, движение к распаду и уничтожению. А вот направлений прогресса, наоборот, великое множество – столько, сколько можно придумать приоритетов, поглощающих ресурсы.
Любой прогресс является развитием только с точки зрения тех, кто соглашается с его приоритетом. Все остальные будут видеть упадок и деградацию того, что для них важно.
В сражении двух несовместимых программ развития каждая сторона всегда будет видеть себя воинами света и прогресса, противостоящими тьме и гибели.
Европейская цивилизация сделала прогресс своим знаменем. Движение прочь от темного прошлого к светлому будущему стало самоцелью для многих величайших умов Запада.
Но в то же время ни одна другая цивилизация Земли не одержима до такой степени прошлым. Не мы придумали археологию – еще ассирийские цари начали раскапывать и исследовать древние шумерские храмы. Но именно мы начали восстанавливать в мельчайших деталях жизнь прошедших эпох, и только мы считаем это самоочевидным и полезным делом.
А история – штука коварная. Мы так устроены, что не можем абстрактно познавать. Изучать чужую культуру – значит, не только проецировать на нее свои собственные идеалы и чаяния, но и самому проникаться ее образностью и ценностями. Постигая прошлое, мы впускаем его в настоящее – и делаем его настоящим.
В результате и возникает второй парадокс прогресса, заметный в европейской истории. Политики, философы, ученые всякий раз черпают образы, сравнения и примеры из той эпохи, которую как раз в их время активно раскапывают историки с археологами. А поскольку эти две дисциплины, как правило, движутся в прошлое, то чем ближе к современности, тем более древние времена становятся источником вдохновения.
Можно ли вообще говорить о прогрессе за пределами науки и техники, то есть знаний и навыков, позволяющих переделывать мир по своему усмотрению?
Европейская культура стоит на убеждении, что можно. Человек, в конце концов, произошел от животного, а значит, первые люди сами еще не слишком отличались от животных. Лишь постепенно в них развивались разум, самосознание, воображение, способность к творчеству, тяга к чему-то высшему.
Однако все те же история и археология раз за разом не оставляют от этой убежденности камня на камне. Погружаясь в прошлое, мы находим там все более примитивные технологии, все менее абстрактные и формализованные знания – но все так же развитую и сложную жизнь разума, воображения и воли.
Искусство – особая тема. Там в принципе нельзя говорить о прогрессе, потому что непонятно, что считать развитием. У египетских и вавилонских художников были одни задачи, у парадного портретиста наших дней – другие, у графического дизайнера видеоигры – третьи. Никакое сравнение тут невозможно.
Можно сравнивать уровень исполнения, но и тут окажется, что разброс во все времена был одинаково велик. Даже на стенах первобытных пещер мы находим грубые, наспех начерченные граффити; сложные, условные рисунки, напоминающие орнаменты; настоящие шедевры, где в нескольких скупых линиях переданы и образ, и сила. Менялись лишь технические возможности художников, но не их талант.
То же и в поэзии. Самое древнее известное литературное произведение – поэма о Гильгамеше. Она много потеряла при переводе на современные языки, но все равно осталась шедевром. Гомер творил три тысячи лет назад, а по его трудам до сих пор учатся писатели и литературоведы.
Самосознание принято оценивать по вопросам, которыми задается человек, и ответам, которые он на них дает. И оказывается, что древних писателей и мыслителей волновало то же, что и современных. Для чего нужна смерть? Как возможно бессмертие? Что такое милосердие, справедливость, истина, красота? Где предел человеческих сил – и лежит ли где-то перед ним предел дозволенного человеку?
Путь, который прошла европейская религия – от римского культа к католичеству, протестантизму и наконец, атеизму – сами европейцы, конечно, считали прогрессом. Религия очищалась от «суеверий», «магии» и «идолопоклонства», объединенных под общим названием «язычества». Осталось только здравое, разумное представление о мире, о человеке, о должном и недолжном.
Но как только это «язычество» начали всерьез изучать, как сразу оказалось, что и тут прогресс был весьма условным.
Вначале европейцы оказались очарованы мудростью учений Египта. Затем пришел черед древней Индии и Китая. Исследователи двадцатого века открыли неизведанный мир религии «дикарей» – индейцев, полинезийцев, народов Сибири. Археологи с историками принялись реконструировать духовную жизнь Шумера и Аккада.
Эти религии внешне ничем не напоминали рафинированное, интеллектуальное европейское христианство, не говоря уж об атеизме. Их методы могли быть грубыми, эффектными, эмоциональными и жестокими – но выражали такое понимание мира и своего места в нем, которому не мешало бы поучиться многим из нас.
Как бы далеко мы ни заглядывали, нигде не обнаруживается эпохи дикости и невежества, когда человек был еще наполовину зверем. Везде оказывается разум, не уступающий современному. Технология, экономика, культура – все это лишь задает ему пределы возможностей и систему образов, чтобы он мог описывать, познавать и менять мир.
Отдельные люди и даже целые народы могут деградировать и скатываться в энтропию – или просто существовать, подобно животным, не заботясь ни о чем, кроме пропитания и размножения. Но рядом с ними всегда живут другие, у которых оказываются совсем другие приоритеты. Я не возьмусь утверждать, будто соотношение тех и других изменилось за триста тысяч лет.
Да даже и со зверями все не так просто. Собаки, дельфины, обезьяны, попугаи – все они при должном подходе демонстрируют признаки разума и развитого сознания. Они узнают себя в зеркале. Понимают сотни и даже тысячи названий разных вещей и действий. Некоторых из них можно научить сложному выразительному языку, и они пользуются им так же творчески, как люди.
«Чувствительность к разуму», как выясняется – не привилегия Хомо Сапиенс. Другие создания тоже ею обладают.
Но если разум – не врожденная особенность человека, развившаяся в ходе эволюции, если он не прогрессировал с веками, а сразу возник во всей полноте, то откуда он взялся? Кто вложил в человека душу, превратил возможность в действительность? Всемогущий Бог? Достаточно развитые инопланетяне? Воля соборного сознания вселенной, искавшего себе земное воплощение?
Мне кажется, если мы когда-нибудь узнаем ответ на этот вопрос, он окажется фантастичнее любых сегодняшних предположений.
|
</> |