Миф о гонениях, ч.25
anchoret — 07.03.2023 С пылу, с жару. Даже вычитать толком не успел, следите за опечатками )))Мученичество св. Поликарпа Смирнского
Сейчас Мученичество св. Поликарпа признаётся самым ранним рассказом о мученичестве и одним из самых важных церковных свидетельств II века. Оно могло бы претендовать на ключевую роль в формировании отношения ранних христиан к мученичеству, но нам не хватает доказательств, что до середины III века кто-то вообще был знаком с этим текстом. Он представляет собой письмо, отправленное «церковью, пребывающей в Смирне», важном городе на побережье современной Турции, церковной общине, «пребывающей в Филомелии», небольшом и ничем не примечательном городке в глубине Малой Азии. В заключительной главе письма церкви Филомелии даётся указание разослать текст по другим церквям.
К сожалению, в этой истории есть много чего, что заставляет нас усомниться в её достоверности. Автор текста утверждает, что он и его спутники были очевидцами мученической смерти Поликарпа, и что письмо было написано незадолго до первой годовщины смерти Поликарпа. Если им верить, то письмо датируется между 155 и 157 годами. Оно начинается от первого лица:
Мы написали вам, братия, о мучениках и блаженном Поликарпе, который положил конец гонению, как бы запечатав его своим мученичеством. Ибо почти все, что произошло прежде, было для того, чтобы Господь снова явил нам мученичество, согласное с Евангелием.
Использование первого лица продолжается на всём протяжении вступительных наставлений, но с началом действия внезапно исчезает, и автор переходит к третьему лицу. Единственный раз, когда он снова начинает говорить от первого лица, выступая от имени предполагаемых очевидцев, это когда он описывает чудеса. Например, когда Поликарп входит на стадион, они слышат чудесный голос, обращающийся к Поликарпу:
Но когда Поликарп вступал на поприще, раздался с неба глас: «Будь тверд и мужественен. Поликарп!». Того, кто говорил [сие], никто не видел, но глас бывшие тут из наших слышали.
Внезапное возвращение первого лица так же неожиданно, как и голос с неба. Сцена явно намекает на крещение Иисуса в Евангелиях, только здесь автор ясно даёт понять, что глас с небесе слышен не всем присутствующим, а только группе единомысленных христиан. Нечто подобное происходит и позже. Когда Поликарпа сжигают на костре, происходит экстраординарное событие:
Когда же огонь сильно разгорелся, то мы увидели [великое] чудо, мы, которым дано было видеть, которые и сохранены для того, чтобы происшедшее пересказать прочим. Огонь, приняв вид свода, подобно корабельному парусу, надутому ветром, оградил вокруг тело мученика, и оно, находясь посредине, было не как тело сожигаемое, но как испекаемый хлеб или как золото и серебро, разжигаемое в горниле. Мы чувствовали такое благоухание, как будто пахло ладаном или другим драгоценным ароматом.
И снова лишь немногие избранные видят необычную форму пламени и ощущают аромат драгоценных специй. Автор начинает говорить от первого лица, когда ему нужно подтвердить чудесное явление – так он свидетельствует о событии, невидимом для остальных.
В древности, как и сейчас, история очевидца ценилась выше, чем пересказ с чужих слов или передача слухов. И здесь чудо своими глазами видели только те, кому «дано было видеть». Менее выдающиеся зрители видели просто человека, сожженного заживо. Напоминает Андерсена, у которого придворная элита восторгается новым платьем короля, невидимым для простого люда. Помимо этих двух фрагментов в начале и в конце остальное рассказано от третьего лица. Первое лицо используется, чтобы вызвать доверие, но вместо того скорее вызывает подозрения в попытках манипулировать аудиторией.
Есть и другие сомнительные детали. Весьма необычна обстановка, в которой происходит суд. Поликарпа и Германика, второго названного по имени мученика в этой истории, судят на стадионе, предназначенном для скачек и прочих спортивных состязаний. Не то чтобы это было совсем беспрецедентно, но судебные дела обычно разбирались в официально назначенных для этого помещениях, называемых судебными базиликами. А здесь суд обустроен небезопасно. Когда проконсул пытается убедить Германика подумать о своей молодости и отречься, тот «натравил на себя зверя, желая скорее удалиться от неправедной и беззаконной их жизни». Следует ли это понимать так, что пока Германика допрашивают, рядом слоняется хищный зверь? Из текста следует, что даже если зверь был на привязи, до него всё равно оказалось легко дотянуться, чтобы прервать ход судебного процесса. Римляне были зациклены на соблюдении порядка, и ни один администратор такого бы не допустил.
Аналогичная проблема возникает с казнью Поликарпа. В его случае приговор объявляется толпе. Толпа требует, чтобы Поликарпа бросили льву, но проконсул возражает, что игры с животными завершились. Тогда толпа требует, чтобы Поликарпа сожгли заживо, и тут же берёт дело в свои руки. Как сказано,
это было исполнено очень скоро, скорее даже, нежели сказано. Толпы людей немедленно бросились собирать дрова и хворост из мастерских и терм, в чем с особенною ревностью помогали иудеи, по своему обыкновению.
Как вы себе это представляете? Античные стадионы заполняются и покидаются медленно. Не погибнув в давке, люди с дровами начали сновать через тесные выходы или скакать через стены стадиона? Как толпе удалось «скорее, нежели сказано» разбежаться по окрестностям, собрать дрова и вернуться? Почему проконсула не встревожили беспорядки и разграбление местных предприятий? Почему разгорячённая мародерством толпа спокойно созерцала, как Поликарп раздевается и произносит пространные речи прежде своего восшествия на погребальный костер? Всё это не очень правдоподобно.
К противозаконным и неправдоподобным деталям судебного процесса добавляется ряд искусственных параллелей между смертью Иисуса и смертью Поликарпа. Поликарп покидает город, молится за его пределами, въезжает в город верхом на осле, его предает кто-то из близких, ночью происходит арест, его антипода зовут Ирод, ближе к казни евреи проявляют свою кровожадность – всё это просто пересказ последних дней Иисуса. То, что казнили Поликарпа на Пасху, и что во время казни он получил удар ножом в бок – это всё о том же. На этом сходства не заканчиваются, и все они вызывают конечный вопрос: что более вероятно – что так всё и было, или что автор преувеличивает и выдумывает, чтобы Поликарп больше походил на Иисуса?
При решении данного вопроса некоторые историки бросаются на защиту Мученичества св. Поликарпа. Джозеф Лайтфут, например, утверждает, что параллели являются вынужденными, что они несовершенны, а раз они несовершенны, то это означает, что они отражают истинность происходивших событий. Допускаю, что параллели между Иисусом и Поликарпом можно было провести ещё прямолинейнее, но если этого не сделано, то это не означает автоматически, будто история достоверна. Разумеется, автор хочет, чтобы его рассказ выглядел правдоподобно, а это значит, что он сознательно ограничивает себя в количестве аналогий. Например, начальника стражи, арестовавшего Поликарпа, зовут Ирод. Ничего себе совпадение. Однако Лайтфут и его назвал слабой параллелью, потому что статус и роль начальника стражи сильно уступают библейскому царю. Это верно. Не сомневаюсь, что царь Ирод был бы крайне разочарован, что его роль сыграл капитан полиции. Но автор и не мог выдумать царя Смирны по имени Ирод хотя бы потому, что там не было монархии.
К тому же следует учитывать, что параллели между Иисусом и Поликарпом проведены намеренно и с определённой целью. С самого начала сказано, что задача очевидцев – передать свидетельство о нравственном примере для подражания. Автор пишет, что мученичество «согласно с Евангелием» и что Поликарп перед принятием мученического венца «ожидал страдания, подобно Господу». Поликарп сравнивается со Христом ради того, чтобы каждый уяснил: если ты ведёшь себя подобно Поликарпу, то ты уподобляешься Христу. Для автора Поликарп – это олицетворение Иисуса.
Подобное происходит и сегодня. В современном обществе политики часто сравнивают себя (или другие сравнивают их) с важными политическими персонами или военными героями прошлого. Эти сравнения тоже всегда используют определённую цель: использовать харизму, скажем, Джона Ф. Кеннеди или Рональда Рейгана, чтобы добиться собственного избрания в президенты. Когда используются подобные сравнения, они могут быть неточными (или даже приблизительными), но всё потому, что они ограничены политической повесткой нашего времени. Нельзя сказать, что современный политик отменяет рабство, как это сделал Авраам Линкольн, потому что рабства больше не существует. Зато можно сравнить какую-нибудь современную проблему с рабством и использовать положительное отношение народа к Аврааму Линкольну в своих интересах.
Если не все параллели в рассказе выражены достаточно ярко, то это сделано для придания повествованию реалистичности, в то время как автор сосредоточен на базовой ценности – на мученичестве. Здесь мы просто отметим, что увлёкшись живыми подробностями, он скомпрометировал мученичество Поликарпа как историю, отражающую реальные исторические события. Слишком много подражаний Евангелию, неправдоподобных деталей и немотивированных нарушений закона со стороны его блюстителей. Но раз история не является рассказом очевидца, тогда мы спросим: кто же её написал, когда и с какой целью? К чему нас настойчиво подталкивают сравнения с Иисусом?
С этого момента и начинаются сложности. Изначально предполагалось, что это подлинный рассказ очевидца, составленный в течение года после смерти Поликарпа. Все, что нам нужно было бы сделать, это выяснить, когда умер Поликарп, и мы бы узнали, когда написан рассказ. Не зная даты его смерти, мы должны действовать очень осторожно. В древности тексты обычно подделывали не с развлекательной, а с корыстной апологетической целью, поэтому в них нередко обнаруживается полемика с противной точкой зрения, язвительность в отношении оппонента или богословские анахронизмы. Подобные маркеры успешно используются для датировки текста. Например, фейковая история, на основании которой составлено «Страдание святого великомученика Прокопия», якобы описывает события времён первого эдикта Диоклетиана, и даже «цитирует» данный указ. На самом деле юридические детали судебного разбирательства вообще не соответствуют первому эдикту, зато соответствуют более позднему периоду, что позволило точнее датировать текст. В случае Поликарпа дело обстоит немного иначе. Здесь очень мало полемичности, но всё же есть другие детали, которые наводят на мысль, что история была написана гораздо позже, чем обычно думают.
Первой из них является присутствие персонажа по имени Квинт. По сюжету Квинт прибыл в Смирну из Фригии и убедил местных христиан пойти на добровольное мученичество. Правда, сам он, «увидев зверей, убоялся» и сдал назад. «Посему, братия, мы не одобряем тех, которые приходят самовольно, ибо Евангелие не так учит» – комментирует автор его отступничество. Несогласная с Евангелием инициатива Квинта служит фоном для мученичества Поликарпа, которое соответствует евангельскому духу. Там, где Квинт опрометчиво активен, Поликарп сдержанно инертен. Здесь скрыто указание на подлинную дату рассказа. Квинт практикует то, что учёные назвали «добровольным мученичеством» – заявление о своём христианстве с целью принесения себя в жертву. Автор находит необходимым осудить такую практику и даёт понять, что неуместное рвение ведёт к трусости и отступничеству.
Считается, что Мученичество Поликарпа было написано в середине II века и первым ввело терминологию и богословие мученичества. Но всё это противоречит действиям Квинта. Тот приезжает в Смирну уже заряженный идеей мученичества (которого как явления ещё не существовало), и увлекает за собой местных христиан.
Древняя церковь осознала добровольное мученичество как проблему спустя годы после предполагаемой смерти Поликарпа, примерно на рубеже II-III веков. Например, христианский философ и учитель Климент Александрийский отказывал в христианстве тем, кто «преднамеренно бежит навстречу палачу и отдаёт себя на смерть». Но на самом деле христиане, по всей видимости, добровольцами были всегда, просто осуждать эту практику взялись только к III веку. Это более поздние христиане вроде Климента стали утверждать, что так ведут себя только еретики. К тому моменту стремление к добровольному мученичеству стало особенно характерно для адептов движения «Новое пророчество» или монтанистов, как их называли противники.
Квинт дважды упоминается как выходец из Фригии, места зарождения монтанизма. Возможно, Квинт был монтанистом, а может быть, автор Мученичества Поликарпа хочет, чтобы мы так думали. Суть в том, что на момент казни Поликарпа никаких монтанистов ещё не было. Основатель движения Монтан начал свою деятельность со 168 года, и если относить Квинта к его последователям, то текст должен был быть написан после указанной даты. Если же Квинт не был монтанистом и текст просто осуждает добровольщину в целом, то логично предположить, что автор писал в III веке, когда такое осуждение сделалось актуальным.
В любом случае текст предполагает, что уже существует довольно развитое понимание мученичества. Автор не только знает о людях, добровольно предлагающих себя на мученическую смерть; он также обеспокоен тем, что некоторые люди могут спутать мученика с самим Христом. Ближе к концу повествования, когда у римлян не получилось сжечь Поликарпа живьём, они всё-таки сжигают его останки, дабы христиане, «оставив Распятого, не начали почитать сего». Далее в тексте поясняется, что это было сделано по наущению евреев. Хотя, казалось бы, кому какое дело? В конце концов, римляне даже хотели, чтобы христиане перестали поклоняться Христу! Однако автор считает нужным сказать от имени христиан, что они никогда не смогут отказаться от Христа, который пострадал за спасение всего мира, и проводит четкое различие между мучениками и Христом:
Ибо мы покланяемся Ему, как Сыну Божию; а мучеников, как учеников и подражателей Господних, достойно любим за непобедимую приверженность [их] к своему Царю и Учителю.
Конечно, эти слова обращены к христианской аудитории. Мы видим наставление в вере, не позволяющее христианам думать, что Поликарп во всём подобен Христу. А часть христиан, видимо, так и рассуждала, что если смерть Иисуса стала спасительной для других, то и подобная ей смерть мучеников делает их равными Христу. То, что автора Мученичества Поликарпа заботят такие вопросы, явно показывает, что идея мученичества уже прочно утвердилась и даже обросла своими предрассудками. И в V веке некоторые христианские писатели, вроде Августина, также пытались умерить энтузиазм вокруг мученичества и провести грань между Христом и мучениками. Но это произошло через сотни лет с начала почитания мучеников и собирания легенд. При этом никого, кроме автора Мученичества Поликарпа, не заботила данная проблема вплоть до IV века.
А ещё автор описывает религиозные обряды, которых не бывало до III века. В конце рассказа, когда тело Поликарпа сожгли во второй раз, христиане забирают оставшиеся фрагменты костей и пепла и помещают их в подходящее место для хранения. Это не просто забота о надлежащем захоронении; автор пишет, что останки Поликарпа были им «драгоценнее дорогих камней» и говорит, что останки поместили так, чтобы христиане могли собираться, чтобы поминать своих мучеников и готовиться к будущим подвигам. Описанная здесь ситуация – это культовое почитание мощей.
Со времен Древней церкви и по сей день католики, православные и некоторые англикане рассматривают останки святых как вместилище божественной силы. Считается, что мощи защищают от напастей целые города и исцеляют больных, поэтому они привлекают паломников. Помимо Мученичества Поликарпа, у практики собирания и почитания тел мучеников абсолютно нет прецедентов во II веке. Ближайшие к ним и самые ранние упоминания культа мощей относятся к III веку и при этом гораздо менее развиты. И даже в них говорится не столько о мощах, сколько о распространении связанных с ними памятных сувениров. Напротив, мученичество Поликарпа не просто упоминает его мощи; оно объясняет, почему церковь в Смирне не имеет всего тела целиком. То, что автору пришлось пускаться в такие объяснения, словно извиняясь за неполноту реликвии, предполагает ситуацию, когда почитание мощей уже процвело. Трудно представить себе необходимость подобных объяснений, если бы публика не ожидала большего, и трудно представить, чтобы публика ожидала большего ранее III века.
Автор обладает сверхъестественной способностью предвидеть практики и проблемы, которые возникнут в связи с почитанием мучеников только в следующем столетии. А если говорить серьёзно, то мы просто не знаем, когда была написана эта история. Нет ни одного признака, который помог бы нам определить точную дату составления текста, но если уж делать обоснованное предположение, то мы бы сказали, что рассказ написан в III веке, когда добровольное мученичество и почитание мощей уже сформировались как религиозные традиции.
Это означает, что самая ранняя история, рассказывающая о мученичестве, документ, который, как полагают ученые, положил начало и сформировал интерес к мученичеству, есть ни что иное, как благочестивый подлог. Рассказ выдаёт себя за написанный очевидцами, но на самом им не является. Хотя он и может быть основан на более ранних преданиях, но это не рассказ очевидца о казни одного из самых ранних и почитаемых епископов христианства. Это богословское сочинение, написанное, возможно, спустя сотню лет после описываемых в нём событий. Мы можем смело так считать, потому что содержание истории относится к практикам и проблемам, которые стали вызывать озабоченность церкви гораздо позже. Именно на их решение направлена большая часть деталей, которыми автор уснастил своё повествование. Можно не сомневаться, что введённый в сюжет фригиец Квинт является вымышленным персонажем, и на этом этапе у нас возникает законный вопрос, что является вымыслом относительно самого Поликарпа. Если он был казнён римлянами (почти наверняка был), то в действительности мы ничего не знаем об обстоятельствах его ареста, суда и смерти. Невозможно узнать подлинную причину, по которой его казнили, или принципы, которые он исповедовал. И если всё, что нам известно, это факт его казни, тогда всегда остаётся вероятность того, что Поликарп как мученик, которым мы восхищаемся, является выдумкой автора. Искренней, почтительной, благочестивой, но, тем не менее, выдумкой.
|
</> |