К истории русского раскола. Часть вторая

anlazz — 16.07.2017 Итак, последние годы Российской Империи были ознаменованы вступлением ее в зону мирового Суперкризиса, наложившегося на тянущийся уже более полувека кризис внутренний. (Связанный с тем, что петровская система устройства государства окончательно изжила себя.) В подобной ситуации логичным было бы ожидать нарастания негативных ощущений в обществе, возникновения массового понимания того, что все идет прахом – словом, господства «ощущения катастрофы». Однако реальность показывала нечто совершенно иное. В том смысле, что определенное «ожидание конца», конечно же, было – но оно имело довольно карнавальную форму, мало соприкасающуюся с реальностью. Я уже затрагивал этот вопрос применительно к современности – когда все ждут «конца света» и говорят о «Большом Песце», но при этом никто реально не покупает тушенку, не устраивает схроны, и не тратит все свои сбережения на обустройство противоатомного убежища. И даже домик в деревне никто не покупает. А, напротив – все берут ипотеку, стараются устроиться на высокооплачиваемую работу, до еще и желательно, чтобы жить при этом в мегаполисе. (Который, по всем канонам БП, должен пострадать в максимальной степени.)

То же самое творилось и в Российской Империи начала XX века. Разного рода утверждения о том, что «все пропало», и что «сраная Рашка Россия катится в пропасть», что нравственность падает, а безнравственность, напротив, растет – лились рекой. И со стороны многочисленных ревнителей «дедовского благочестия», и со стороны либеральных (тогда это слово значило иное, нежели сейчас) авторов. Смешно, но тогда даже правые отмечали «разложенность двора»— причем под этим словом подразумевали не просто «легкое поведение» верхушки в личном плане, но тот несомненный факт, что представители этого самого двора в своих действиях по руководству страной исходили исключительно из своих личных интересов. Да и вообще, во всей Империи не было бы, наверное, ни одного человека, кто мог оправдать существование «распутинщины».


Но, несмотря на все это – а равно, и на более «глобальные» уверения, согласно которым в пропасть катилась не только Россия, но и весь остальной мир – представители т.н. «образованных сословий» российского общества совершенно не пытались в своей жизни руководствоваться указанным «ожиданием конца». Более того – они с радостью извлекали блага из текущей ситуации. Например, практически каждый, кто мог участвовать в тех же коррупционных сделках, делал это с радостью. Причина понятна – ведь, как уже было сказано, за исключением «высочайшей воли» в стране практически не было источников капитала. А значит, «присосавшись к бюджету», можно было обеспечить на порядок большие прибыли, нежели работая непосредственно с населением. Железнодорожные подряды, строительные подряды, оружейные подряды (да и вообще все, что было связано со снабжением армии) – все это выступало главным «драйвером» российской экономической жизни. Именно под это формировались акционерные общества, устраивались грандиозные сделки – естественно, с вполне определенным уклоном. В результате еще Николай I, обращаясь к своему сыну, с тоскою говорил: «В России только два человека не воруют - ты и я».

А ведь при Николае Павловиче страна еще была практически на пике возможностей. Еще работала большая часть государственных механизмов, еще можно было пытаться устранить «нецелевое расходование средств». При Николае Александровиче же, как можно догадаться, ситуация ухудшилась на порядок – так, что даже сам самодержец вряд ли мог сказать себе: ворует он, или нет. (В том смысле, что действует он исключительно во благо державы – или ради интересов определенного «ближнего круга» лиц.) Впрочем, указанная особенность была не полной без понимания еще одной тонкости российской жизни периода Суперкризиса. А именно – в связи с тем, что деньги, полученные в разного рода коррупционных сделках (то есть – практически во всех сделках с государством) являлись настолько большими по сравнению с деньгами, получаемыми «честным трудом», то именно они становились значимой частью экономики. Конечно, часть из них с шиком прогуливалась «в Парижах» (создавая миф о русском богатстве), но часть употреблялась «на внутреннем рынке», вызывая некоторое его оживление. Причем, чем дальше погружалось российское общество в ловушку, тем большая часть общественного капитала перераспределялась через данный механизм.

В результате чего, значительная часть не только экономической, но и культурной жизни страны оказывалась связанной с коррупционной ее стороной. То есть, не только разнообразные дельцы, клерки, сановники, присяжные поверенные и биржевые маклеры – но и писатели, поэты, артисты, художники и т.д. – в общем, самый цвет российского государства мог существовать исключительно благодаря указанной особенности. Ставились грандиозные спектакли, оперы и балеты, покупались картины и строились прекрасные здания – в общем, внешне страна «цвела и пахла». Но все это – за счет медленного и неуклонного размывания самой основы российского существования. Впрочем, не только из-за коррупционного механизма. К примеру, большая часть помещиков жила тем, что продавала и закладывала свои имения –и именно так получала «свободные деньги». Но даже те из представителей данного слоя, кто еще оставался на плаву, каждым годом все меньше вкладывались в производство, а больше – в роскошное потребление. (И не только помещики…)


В общем, то, что внешне выглядело процветанием государства, внутри являлось его уничтожением. А прекрасный, практически неотличимый от Европы Санкт-Петербург— с его насыщенной культурной и деловой жизнью, в реальности оказывался настоящим городом-вампиром. Высасывающим из остальной России ее главный сок – капитал – и с блеском прожирающий его. Причем – что самое важное – чем дальше, тем больше столичная жизнь «замыкалась» сама в себе, переставая выступать поставщиком структурности в провинцию. (Что она делала ранее - начиная с «производства» образованных людей и заканчивая созданием внедрением новых технологий.) Она даже перестала выполнять свою самую главную функцию, ту, ради которой и создавалась Петром – то есть, перестала быть силой, способной остановить поглощение России Западом. А ведь именно это было в свое время самой мощной новацией в российской истории, позволившей избежать порабощения России, лишения ее своей субъектности, и перехода ее «центра принятия решений» вовне.

Теперь же, в начале XX века, происходило именно это. Да, новые технологии еще внедрялись, культурные ценности еще создавались – но все это относилось, в большей степени, к нуждам самой «европейской России», все более отдаляющейся от России остальной. Залитые электрическим освещением улицы столицы, ее величественные здания, сделавшие бы честь любому городу мира, последние технические достижения – такие, как телефон, телеграф, трамваи и автомобили – все это оказывалось отдельным миром по сравнению с жизнью огромной территории. Дамы, одетые по последним парижским модам так, как не умели одеваться и в самом Париже, магазины, полные невероятных товаров… Поэты и писатели, пишущие что-то невероятно гениальное и их почитатели (и почитательницы), собирающиеся на поэтические вечера... Знаменитый русский авангард, которые лет на десять опережал мировые тенденции, и который заложил путь развития художественного творчества на последующие сто лет. «Русские сезоны» с их невероятными балетами. «Ананасы в шампанском» - которые подавали в январе, вместе с лежащей на льду икрой. (Той самой, что во всем мире всегда ассоциировалась с невероятной роскошью, а тут ее могли заказывать приказчики и делопроизводители.) Блестящая, невероятная, пахнущая французскими духами, кокаином и мировой культурой жизнь.

Жизнь, существующая за счет более чем 80% населения, для которых время остановилось где-то в XVII веке. Где пахали деревянной сохой, и ели хлеб из грубо перемолотой ржи наполовину с отрубями. Это в лучшем случае – поскольку в худшем отруби заменялись лебедой. Причем – чем дальше, тем все чаще. В общем, указанная ситуация не могла продолжаться бесконечно. И понятно, что, рано или поздно, но все это должно было закончиться. Оно и кончилось – причем, не во время «Октябрьского переворота», и даже не 23 февраля 1917, а в том роковом августе 1914, когда император Вильгельм отдал, наконец-то, приказ о мобилизации. И очередная «какая-нибудь глупость на Балканах» превратилась в Первую Мировую войну. Войну, похоронившую под собой не только пресловутую Belle Époque, но и Российскую Империю вместе с Империей Германской, Австро-Венгерской и Османской. Но если для той же Германии данное событие было катастрофой, то для России – а точнее, для «России европейской», для указанного выше «образованного слоя» она стала просто концом. Барьером, за которым указанный слой не мог существовать – никак и не при каких условиях. (В том смысле, что можно попытаться «проиграть» тысячи вариантов развития ситуации – но ни один из них не позволил бы продолжить ту самую разгульную, но красивую жизнь, что вели «обеспеченные люди» в довоенное время.)


Таким образом, можно сказать, что этот самый слой – то есть, как раз та часть населения, что в последующий период и стала «белыми» - сам уничтожил условия для своего же существования. Вернее, как было сказано выше, их уничтожил тот же самый Суперкризис, который – по сути – их и породил. В общем, что тут говорить – эти самые «протобелые», по сути, были плодами разрушения Империи, как таковой. (В смысле, «служилой системы», созданной Петром Великим, и выведшей в свое время Россию в мировые державы.) Именно поэтому никакого будущего они не имели – а значит, их представители могли пережить указанную ловушку только одним образом. Через полное отрицание своей идентичности. Да, подобное действие совершить, тяжело – но все-таки, возможно. Люди, которые сделали это, стали «красными» - вошли в новый, формирующийся на развалинах старого мира проект, который впоследствии сделает Россию уже не просто мировой державой – а Супердержавой.

Ну, а те, кто по какой-то причине не смог этого сделать, оказались обречены. Собственно, эту обреченность «белых» отмечали еще современники – да и сами белогвардейцы, считавшие себя «мучениками за Россию». Впрочем, можно сказать сильнее – то, что «белые» реально исповедовали – несмотря на свою православность – некий «культ смерти». И собственной, и чужой. В том смысле, что они любили и умирать, и убивать – и это даже порой могло привести их к победе. Но при малейшем переходе к, собственно, «мирной жизни», белые оказывались в крайне жалком положении. Казалось, они специально совершают все возможные ошибки, которые только можно было совершить. Да что там мирная жизнь – даже тыловое обеспечение у белых всегда находилось в ужасающем состоянии, несмотря на всю помощь со стороны «союзников». Что поделаешь – если, как было сказано выше, в Империи перед упадком коррупция цвела пышным цветом, тот тут она, наверное, стала единственной формой существования. А знаменитая «белая контрразведка», прославившаяся отловом и жестокими казнями «большевистских шпионов», поразительным образом умудрялась не замечать всего этого. Хотя именно искоренение коррупции для «белых» было жизненно необходимо – на порядки более необходимо, нежели даже борьба с большевиками.

Ну, и как можно легко догадаться, конец Белого Движения оказался «немного предсказуем». В том смысле, что выиграть Гражданскую войну им при подобном раскладе не светило никак. (Даже если бы большевики – по какой-то причине – оказались полностью недееспособным, то единственной формой существования страны было бы ее раздел между администрациями «союзников».) А Россия, переформатированная и пересобранная большевиками, продолжила свое существование в виде новой, жизнеспособной и эффективной системы – СССР. Впрочем, подобный процесс – тема отдельного большого разговора, поэтому тут его рассматривать нет смысла. Достаточно только упомянуть, что в данном случае сам разговор о каком-либо «белом проекте», «белой идее» в смысле «белого локуса» нового общества, а так же, мысли о том, что можно было бы вернуться в прошлое, является абсурдным. А само требование «примирения» между «красными» и «белыми» на само деле становится равноценно примирению между существованием и не существованием России.


На этом вопрос можно считать исчерпанным. Правда, тут же возникает новая проблема – а именно, вопрос уже о том, почему же указанная идея «примирение» является столь актуальным именно сегодня. И, как можно догадаться, этот он далеко не праздный. Но это, в любом случае, уже тема отдельного разговора...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив