Восьмой дом. Продолжение 14

perebeia — 10.10.2025

Отпуск в Севастополе

Детей хотелось по возможности все лето продержать у моря. Тогда коммунисты не то рождаемостью озаботились, не то еще что им  в голову взбрело, но женщинам с двумя детьми разрешалось две недели к отпуску взять, неоплачиваемых. Поэтому ехать решили таким порядком. Сначала еду я с детьми, на полтора месяца, потом возвращаюсь, недельки через две едет муж на смену и возвращается с детьми. Пока нас не будет, муж займется наконец ремонтом. 

Туда я летела во взрывчатом состоянии – еле успела до отпуска с работой управиться, до последнего начальница меня обгрызала, ну и дома все как всегда. Да еще мне двух чужих детей навязали сопровождать в самолете знакомые, там их встретить должны были. И когда у трапа какой-то хам растолкал моих детей, я заорала как эвакуированная. И опять же как бы со стороны на себя смотрела и удивлялась – совсем мегера стала! 

В самолете Митеньке сначала понравилось. Но когда на взлете заложило ушки, он заявил:

- Акойте двель! Нет-нет, Митенька не полетит, выпутите меня! 

Но потом освоился и весь полет кувыркался на переднее сиденье к Маше и обратно. Все два с лишним часа. Машин сосед робко спросил – а он не устал? Я заверила, что нет, ничуть не устал. Если б летели в Америку – он кувыркался бы и до Америки. 

Симферополь встретил нас цветущими розами и жарой. Но я не обольщалась. Мама тоже уверяла, что уж в этом-то году мы накупаемся и загорим, чуть ни с апреля ни одной тучки и жара стоит. Как же, я и не обольщалась ничуть. Правда, на следующий день все еще было жарко, и мы пошли на пляж. Я только удивилась, что народу нет. Море вроде слегка штормило, и я решила с Митюшей на руках просто зайти в воду, окунуться. И зашла-то меньше чем по колено. Но тут нас волна с песком так шваркнула, что мы просто вылетели на берег. Я взглянула на доску с температурой воды: 9 градусов. Шторм 4 балла. Несколько дней еще тряслась, что заболеет бедный ребенок, но обошлось.Митя поднял рев и долго потом его уговаривала даже подойти поближе к морю. Зато потом невозможно было уговорить вылезти. Ну, а на следующий день задул штормовой ветер и температура воздуха стала 5 градусов. В июле. Синие севастопольцы шли по привычке на работу в летних платьях, кругом слышались привычные для меня в отпуске разговоры, что старожилы такого не помнят. Ну, теперь запомнят. Какая погода бывает, когда я в отпуск приезжаю. С неделю  холодрыга стояла. Потом потеплело, но море все бушевало, потом прогревалось. Но поскольку отпуск был длинный,  все же мы успели и загореть и накупаться. 

Квартира у родителей была на северной стороне, в Бартеньевке. До Учкуевского пляжа 15 минут ходьбы. Километр или больше мелкого песочка и открытое море. С утра мы отправлялись на пляж все вместе, до жары. Потом обедали, укладывали спать Митю, и я с Машей или одна снова шла на пляж. Или оставалась готовить обед, или спать. Первые дни, пока было холодно, я отсыпалась. Это было такое блаженство, выспаться наконец! Вечером, когда папа приходил с работы, мы шли гулять. 

В центр надо было ехать на катере. Обычно мы с Машей ездили туда. Мите очень не нравилось плыть на катере. Свозили только раз в морской музей, думали, ему интересно будет, все же третий год уже ему шел. Вахтерша нас предупредила, чтобы не водили в зал, где водолазный скафандр – его даже взрослые пугаются. Но мы все же залетели туда нечаянно, и правда, чуть не заорали, такое это чудовищное зрелище оказалось. А пока мы хватались друг за друга и визжали, Митя уже чуть не влез в этот скафандр. Его он ничуть не испугал почему-то. 

Но вообще-то зря мы Мите все старались показывали. Ничего ровным счетом он не помнит про Севастополь. Только пушки возле морского музея, и игру футбол, которая была у соседского мальчишки. И шелковицу с Братского кладбища:)

Зато его во дворе, наверное, надолго запомнили. Он успевал везде – и в песочнице пошуровать, и в футбол игрушечный поиграть, и с большими мальчишками в настоящий лез поиграть. Однажды, оторвав с трудом от дворовых развлечений, тащу его в подъезд, и сзади слышу бас соседского парнишки: понаехало хулиганье! Я глянула на свое хулиганье, чуть выше моей коленки, и так и рухнула со смеху. 

Взяли напрокат коляску ему. Но тоже напрасно. Он в ней не сидел. В лучшем случае стоял и подпрыгивал, в худшем - вылезал и бежал бегом. Ну не мог он сидеть совсем. Только бегать. 

Однажды я пошла утром с ним на пляж одна, у всех дела какие-то были. Естественно, валяться и загорать не собиралась, тут глаз с него не спустишь, толпа народу, море рядом. Раздела его, дала совочек, машинки, и стала снимать платье. Ну сколько он был не под моим оком – только пока платье через голову стянуть, секунда. И все же, когда я стащила платье, его не было! Нигде!! Я до сих пор помню ужас, который меня охватил. Мечусь взглядом вокруг – нету!! С его способностями мог и до моря уже добежать. И тут я заорала. Дико, страшно, как пароходная сирена – МИИИИТЯЯЯЯЯЯ!!! Наверное, я кричала очень страшно. Замер весь пляж в пределах видимости и слышимости. И даже Митя услышал и напугался. И прибежал обратно. Как стопкадр помню: все замерли вокруг, я раскрыв рот ору, и вот между этих замерших фигур выбегает мой драгоценный Митюша. 

Еще одну драму пережили. Порвалась соска. А он привык с ней засыпать. Соска была иностранная, такая, как сейчас у всех. Из заграницы прислали откуда-то. А в продаже были только советские пустышки. Ее сосать он отказался наотрез – это детская, не буду. Ну, раз взрослая пустышка порвалась, пришлось отвыкать совсем. Митя очень по-взрослому подумал, понял, что делать нечего, и не стал плакать. Сказал, буду привыкать так засыпать. И привык довольно быстро. 

Мы варили варенье. Из земляники, из грецких орехов, из айвы. Ходили в гастроном на углу и на рынок. И все это не впопыхах, с удовольствием. Сидели на лавочке у подъезда по вечерам. Мне казалось, что я давно тут живу, и не хотелось никуда возвращаться. Ездили в гости к папиной сестре. И она к нам приезжала. Пекли Машин любимый кудрявый пирог с яблоками.  Баба Гута в первый и последний раз увидела Митюшку. Сказала - вылитый дед. Мой папа в смысле. И также от мамы не отходит.  Я пыталась худеть, и даже бегать. Но безуспешно как всегда.

У родителей были чудные соседи. Ударение можно поставить и на у, и на ы. Соседка сверху не говорила, а жужжала на одной ноте. А пожужжать она любила. Но никто не мог вникнуть в ее усыпляющее жужжание дальше двух фраз. Как ни старайся, под это жжжжж мысли рассеивались и перескакивали на свое. И когда она задавала вопрос, или спрашивала наше мнение о сказанном, мы отряхивались, как от сна, и каждый раз отвечали невпопад. Единственная история, которую она прожужжала, осталась в памяти.  Она в войну в Беларуси под немцами жила, подростком еще была. И шла как-то в лес к партизанам. Ее патруль окрикнул, и она с перепугу побежала. Немец выстрелил, попал в ногу, а когда подбежал и увидел, что это девочка совсем, чуть не заплакал, на руках по сугробам донес ее в больницу.  

Соседка напротив, молодая деревенская девчонка, была замужем за уголовником, только что вышедшем из тюрьмы. Ждала от него второго ребенка, всегда была жизнерадостная как пташка. Прошлое мужа ее ничуть не тревожило. Потом мама написала мне, что он снова угодил в тюрьму, и Оксана снова беременна и  в отчаянии. А я так и не смогла представить ее в отчаянии, потому что даже нахмуренной, просто без улыбки, ни разу не видала. 

Соседка рядом никогда никого не впускала к себе. Она целыми днями собирала бутылки, коробки, тряпки и всякий хлам, и все тащила в квартиру. Бутылки сдавала, а остальное барахло складировала в своей однокомнатной квартире. Зачем – неизвестно. Даже дохлую кошку, найденную где-то, освежевала и сушила шкуру во дворе, но не досушила. Соседи вони не выдержали. Теперь мы знаем, что этому выверту есть название, что это болезнь, и специальные бригады ездят уговаривать их расстаться с мусором, в Америке конечно, не у нас, и даже сериал про них сняли. Тогда не знали,  что это такое. Но она вовсе не была дикой и нелюдимой, сидела с нами на лавочке, и посмеивалась, что больше всего на свете боится, что лопнет труба и придется впустить слесаря. А у нее проложены были узенькие дорожки к кровати, к унитазу и к плите, остальное все до потолка завалено хламом. Однажды она нас напугала правда. Сидим вечерком на лавочке, беседуем, и вдруг она срывается и рыбкой в кусты ныряет. Вот была – и нету. А через минуту вынырнула оттуда с пустой бутылкой. Она сверкнула при луне, а у ней глаз пристрелямшись, ну и поймала. 

Но самой колоритной фигурой был Володя с 4 этажа. Спокойный, высокий такой мужик лет 50, приветливый, обычно молчаливый. Но пару раз в месяц он выпивал и выступал. Обращался он в пространство, или говорил в куст. Говорил громко, как на митинге с трибуны, и также пафосно. Речи его сводились к одной теме: коммунисты пошли не те, продали дело Ленина. Рефреном и громче всего звучало:

- Встань, Ленин!! Восстань из гроба!! Посмотри, как коммунисты продались! 

Меня забыли предупредить насчет него, и когда я в первый раз застала здоровенного мужика, простирающего руки к кусту роз и громыхающего на весь двор – встань, Ленин! – я опасалась мимо него в подъезд проскользнуть. Но потом привыкла, как и все. Соседи, проходя мимо выступающего Володи, приветливо здоровались с ним.

- Здравствуй, Володя, выступаешь?

- Посмотри на этих предателей… - громыхает Володя, и тут же обычным тоном – здравствуй, Люсенька, ага, выступаю... – и снова громыхает – Встань, Ленин! 

Пробовали его дома запирать, но тогда он громыхал с балкона. Соседям мешал. Если надоедал и гнали – шел куда подальше со двора и там продолжал ораторствовать. Пока не протрезвеет. 

У каждого во дворе росло какое-нибудь деревце фруктовое - черешня, яблоня. И каждый это деревце охранял. И никогда не мог сохранить ни одной ягодки и яблочка, как ни следили из окна, как ни гоняли мальчишек - все съедалось в зеленом состоянии. Недосягаем для них был только виноград, который рос до пятого этажа. Зато в пору созревания проходили битвы между соседями за границы, до коих каждому этажу позволительно собирать виноград. Лоза росла прямо под нашим окном, говорят, посадили ее наши предшественники и раньше вообще воевали за то, что весь урожай их. Хотя на уровне первого этажа шла только голая лоза без веток. Мы в битвах не участвовали. Любого винограда было навалом за копейки. А кузен мой ездил на сбор винограда в колхоз и привез винные сорта, которые вообще в продажу не поступают. Это было что-то! А литр простого виноградного вина стоил 95 копеек.

Мы писали письма домой и свекрам, и успевали получать ответы. Свекор хвалил мой эпистолярный стиль. И я с удовольствием писала длинные письма на пляже под жарким наконец солнцем, зеленой пастой почему-то. 

Мы ждали субботние газеты и журналы с единственным кроссвордом в каждой, особенно васильевские в Гудке. Отгадывали всей семьей. Вечно не могли найти их через неделю, чтобы проверить ответы. 

Это было последнее такое счастливое лето. Оно тянулось долго, дни были длинные и неспешные. Но все же они кончались, надо было возвращаться домой.

Дорога к Учкуевскому пляжу

На лавочке под окнами у родителей

Митеньке не нравится плавать на катере. А на яхте теперь нравится)

1983

2013. У того же памятника. На ручки взять Митеньку уже не получилось

2013. Митя свою дочку держит

У Морского музея. Пушки, которые Митя запомнил.

Оставить комментарий

Популярные посты:

titus

Как сделать день рождения незабываемым: идеи и советы

excalibur2

В Донецке ударили по коллцентру

bull_terier

Интервью

elena_3_14

Сможете ли вы найти 3 спрятанных предмета на этой картинке?

klyos

Гениальный Юрий Анненков — этот день в блоге

nicolaitroitsky

Необязательные мемуары. Густав-Гребнев

anna_bpguide

Фотографы по четвергам. 33. Ласло Мохой-Надь. Модернист

melissa_12

Земля пухом тебе, дорогой товарищ. Рассуждение о Ленине и духовной сущности

dpmmax

Воскресная пирожковая

• Ранее
• Архив