Русская колонизация Астрабадской провинции (2/2)

Равнина по левому берегу Гюргена издавна входила в сферу туркменского влияния, почему все земли, вплоть до предгорий, иомуды естественно считают своей собственностью. Как выше сказано, предгорная полоса грубых трав и кустарников, используемая ими в качестве зимних пастбищ, является родовым достоянием, а удобная для распашки степная часть равнины частью уже перешла в мюльковое, т. е. личное владение. В свою очередь, шахское правительство никогда не теряло своих номинальных прав на значительную часть этих земель; время от времени шахи жаловали отдельные участки за какие-либо услуги ханам и другим лицам; при этом нередко случалось, что один и тот же участок разными шахами в разные периоды был пожалован разным лицам; многие участки, захваченные самовольно (что весьма часто случалось), служили предметом неоднократных судебных процессов и на них у претендентов сохранились противоречивые судебные решения, объясняемые продажностью персидского суда. К этому нужно прибавить, что никакого понятия о планах в Персии не имеют и определение границ, в виду массы одноименных урочищ и неопределенности последних, всегда вызывает нескончаемые споры. Таким образом, к югу от Гюргена, за исключением прибрежной полосы бесспорно туркменских земель, сплошь и рядом, однако, являющихся спорными между самими туркменами, в Астрабадской низменности нет ни одной пяди земли, на которую не заявляли бы притязаний сразу несколько хозяев.

Эта путаница усложняется тем, что в Персии нет никакого гражданского уложения и все земельные сделки, как и вообще весь уклад жизни, нормируются шариатом. А последний представляет собою нагромождение мелочных, устаревших и противоречивых догм, допускающих широкое толкование и сплошь и рядом неприложимых к запросам современного жизненного обихода. Так, по шариату земля сама по себе не может служить предметом купли-продажи; отчуждаться может лишь труд, вложенный в нее, т. е. мелиорация; между тем, мусульмане преспокойно продают невозделанные и неорошенные земли. Из этого правила логически вытекает другое положение шариата: земля принадлежит тому, кто первый ее обработал, т. е. вложил в нее известный труд. Но, вместе с тем, тот же шариат не признает давности; благодаря этому, никакой собственник земли, владеющий ею хотя бы и сто лет, не гарантирован от появления другого претендента, который с документами в руках докажет, что сто десять лет тому назад земля принадлежала его прямым предкам и затем была самовольно захвачена предками теперешнего хозяина. Эти противоречивые правила усуглубляются еще тем, что персидский суд всегда является игрушкой в руках более влиятельной богатой стороны.

Таким образом, в сфере земельных сделок описываемая провинция является страной полнейшего произвола, где безусловно царит девиз: сила есть право. Многие из лиц, писавших о переселении в Персию, да и сами переселенцы, склонны видеть в этом один из главных тормазов русской колонизации. Но все, кто имел возможность ближе вникнуть в местные условия, согласны, что подобный порядок благоприятен сильному, т. е. нам. Мы тоже готовы признать справедливость этого положения при непременном условии, если русские власти в провинции будут действительно иметь возможность и желание твердо отстаивать интересы переселенцев.

В 1907 году двое поселенцев молокан с. Самсоновского Асхабадского уезда, занимавшиеся скупкою скота у иомудов и персов Астрабадской провинции, высмотрели к северу от устья р. Кара-Су на берегу моря удобные для переселения земли. Они не намеревались заниматься земледелием, а надеялись, что обилие свободных пастбищ и соседство богатых рыбных промыслов Лианозова даст им возможность заниматься скотоводством, продажей молочных продуктов, извозом и другими подсобными заработками. Тогдашний наш консул в Астрабаде (Вольф) весьма сочувственно отнесся к этой мысли и посоветовал им без всяких сношений с персидскими властями и местным населением просто приезжать и начать строиться, обещая им полное содействие и защиту. Переселенцы это исполнили, и таким образом было положено начало русской колонизации северной Персии, с основанием поселка Кара-Су.

Земля, захваченная переселенцами в Кара-Су, принадлежала туркменам, границею владений которых с персами издавна считалась речка Кара-Су. Но к этому времени последние, благодаря прекращению набегов, уже настолько осмелели, что начали даже производить запашки на бесспорно туркменской территории. На месте, где новоселы решили строиться, были в тот год посевы хлопка, произведенные персами из селения Курд-Махалле Кустанайского уезда Тургайской области, пока еще не устроившихся в земельном отношении (они находятся в том же положении, как уже описанные русские поселки района г. комиссара). О своем прибытии сюда переселенцы рассказали так. Прочитав статью Эверта о персидских землях в какой-то немецкой газете, они немедленно послали Эверту запрос, ответ которого настолько их удовлетворил, что они немедленно поехали со всеми пожитками и семьями на новые места. В июле месяце, когда я посетил этих переселенцев, они жили еще в шалашах. Они мне рассказали, что начали вести переговоры с комиссаром о цене и прочих условиях, которые еще не установлены. Очень просили меня похлопотать пред комиссаром о наиболее льготных условиях. Свой поселок кустанайские немцы предполагали назвать Александровским. По соседству с поселком Александровским, Эверт положил основание еще одному немецкому поселку. При его помощи компания немцев-менонитов из Ставропольской губернии купила у Шейх-Мамед-Багира 2700—2800 десятин. Летом на участке жила пока лишь одна семья; менониты выписывали для себя из России землемера, который и обмежевал участок. Земля со всеми расходами обошлась, по их словам, около 40 рублей десятина. Из них 4 рубля получил Эверт. Переселиться на участок собирается 20—30 семей.

Наконец, в половине июля Эверту при помощи агентов-туркмен удалось приобрести еще один участок земли вблизи аула Ходжа-Нефес на берегу моря; ни размеров его, ни покупной цены узнать не удалось; еще прежде, чем эта сделка зарегистрирована была в нашем консульстве, Эверт уже остолбил участок и намеревался вступить в действительное владение им.

Все вышеизложенное о деятельности Эверта достаточно ясно рисует ту опасность, которая грозит здесь не только русской колонизации, но и русскому влиянию вообще. Правда, до сих пор переселяются в район лишь русскоподданные немцы, но можно ожидать, что газетная агитация Эверта достигнет пределов Германии. С другой стороны, кто может поручиться, что и русские немцы при их известном душевном тяготении к Германии и ко всему вообще немецкому (которое в пределах России они стараются скрывать) не проявят здесь его более осязательным образом, хотя бы переходом обратно в германское подданство. Возможно, что это будет затруднительно для менонитов, как известно, не несущих у нас воинской повинности; но едва ли и германское правительство поскупится для них этой льготой, лишь бы только со[блю]дать немецкие интересы на севере Персии.

Во всяком случае нужно иметь в виду, что немецкая колонизация в Астрабадской провинции в короткий срок делает значительные успехи. Являясь в край с сравнительно большими средствами, более активные и интеллигентные немецкие переселенцы всегда могут вырвать хороший участок у нашего безденежного темного мужика.

Таков в общих чертах ход крестьянского переселения в Астрабадскую провинцию.

<�…>

Удобная для нашего переселения полоса Астрабадской равнины по левому берегу Гюргена на востоке не оканчивается у Гумбет-Кобуза, а может быть протянута и далее, верст на тридцать, в земли туркмен-гокланов, где тоже есть избыток свободных пригодных для распашки площадей. Таким образом, общая длина колонизационной площади в провинции с запада на восток определится приблизительно в 130 верст. Ширина ее, конечно, не поддается мало-мальски точному учету в виду полнейшей невыясненности и спорности землевладения. Чтобы избегнуть преувеличения, можно принять в расчет лишь полосу нейтральных между персами и туркменами земель, которую характеризовали как самый удобный колонизационный фонд. Минимальная ширина этой полосы 10 верст; следовательно, минимальная площадь, которую возможно реализовать под русское переселение, определяется в 1300 кв. верст или 135000 десятин. Исключив 10% этой площади на неудобные земли и ⅓ на частновладельческие имения, получим 80000 дес. для крестьянской колонизации. Если определить средний переселенческий надел в 20 десятин, то окажется, что в Астрабадской провинции можно будет устроить 4000 семей переселенцев, т. е. около 23000 душ русского населения. Но, как уже сказано, величина эта минимальная. К северу и югу от нейтральной полосы вполне возможно и будет, разумеется, продолжаться приобретение земель туркмен и персидских землевладельцев. Наконец, русская оседлость может появиться и на правом берегу Гюргена, что доказывается концессией на 100000 дес., просимой там отст. войск. старшиной Святополк-Мирским, с обязательством отвести 25% этой площади для переселенцев. Едва ли поэтому будет ошибкою исчислить колонизационную площадь провинции (для крестьянского переселения) в 100000 десятин А. М. Никольский. Поездка в северо-восточную Персию и Закаспийскую область
• А. М. Никольский. Летние поездки натуралиста
• С. В. Чиркин. Двадцать лет службы на Востоке
• Б. В. Бессонов. Русские переселенцы в Северной Персии (готовится к публикации)