Приёмы обучения детей языкам: Ложь, П-здёж и Провокация
artyom_ferrier — 06.02.2022Заезжал на днях в «Кошку», Корпоративную Школу, где состою сопредседателем попечительского совета и вообще идейным вдохновителем всей затеи с этим свободным от всяких минобразин заведением для дрессировки наших исчадий.
Посмотрел записи языковых (английских, прежде всего) уроков в младших классах. А то Кирка уж скоро пойдёт — ну вот и решил присмотреться поближе к учителям.
Они, вообще-то, все толковые, я с ними со всеми изначально знаком, но вот хотелось посмотреть, как свою толковость на практике воплощают.
Как и ожидалось, весьма неплохо.
И что особенно порадовало — взяли на вооружение кое-какие мои методические соображения.
Они же сводятся к тому, что для студента, тем более ребёнка, первоочередная задача в изучении чужеземного наречия — это «разболтаться». То есть, перестать бояться сложностей иностранного языка, перестать бояться накосячить — а просто говорить на нём, получая удовольствие.
Поэтому — не надо усердствовать с мелочными придирками. А если уж поправлять, в каких-то реально корявых случаях — то деликатно, ненавязчиво. Дать студенту докончить фразу — и только тогда переспросить, сформулировав её правильно (ну, может, с небольшим интонационным нажимом, чтобы сам понял свою ошибку).
Студент: He didn’t went there.
Тичер: Oh, I see. So, he didn’t go there, right?
Как-то так.
К тому же, можно изучать иностранный язык очень долго — и можно прекрасно знать некоторые(!) варианты того, как сказать правильно(!). И учить этому.
Но вот чтобы гарантированно отсекать какие-то варианты как заведомо неправильные(!) - может и ста лет изучения языка не хватить (ибо за это время он ещё и изменится).
Нет, ну в случае с He didn’t went – это понятно, что ни в одном мейнстримном варианте инглиша так не говорят (хотя за иные британские диалекты — поручиться нельзя).
Однако ж, есть некоторые вещи, которые и я только недавно узнал.
Например, что местоимение they (и производные) — может применяться и к единственной персоне, когда неизвестен пол (чтобы не громоздить he or she).
И я узнал это от Лёшки, своего сынка, когда услышал в его стриме что-то вроде: This is what I got from , and I thank them for the question”.
Пробил вопрос — и убедился, что, хотя в последние десятилетия такое употребление they сделалось шире (ну, на фоне этой боязни обозвать не тем гендером), но в принципе подобное имело место и сотню лет назад, и у классиков встречается. А я как-то не обращал внимания. Но Лёшка — обратил.
И в детстве, при всём добродушии, он мог быть довольно каверзным шкетом. В том числе и учителя инглиша на него жаловались.
«Вот он говорит: I’m so generous, aren’t I? – и язык тянется поправить. Пока не соображаешь, каким-то задним умом — что на самом деле так правильно».
Ну или - «Вот говорит он: It’s important that he don’t do it - и язык тянется прочитать лекцию на тему того, что, хотя в некоторых американских диалектах говорят he don’t, но это всё же не комильфо, - пока не соображаешь, что здесь-то — по-любому he don’t, когда имеется в виду пожелание, а не констатация факта, ибо тогда — сослагательное».
Да, наши учителя — они толковые. Они просекают такие фишки, даже когда их подобным образом «ловят» такие ушлые детишки, как Майн Шкет (ну, сейчас-то Лёшка уже не совсем шкет, уже восемнадцать лет и метр девяноста ростом, но ушлый был и во «шкетстве»).
Поэтому, хорошее правило для тичера — не лезть с поправками, когда не уверен стопроцентно, что критика уместна.
А если и лезть — то очень деликатно. Типа, I’d rather say… like this, but – tastes differ, you know.
Вообще же, чем меньше давления на школярскую психику — тем лучше.
Поэтому, ещё одно полезное правило, на языковых уроках: можно вообще не морочиться достоверностью и правдоподобием того, что ты несёшь. Да неси хоть полный бред, вываливай охапками хоть самые отвязные фантазии из своей головы — но делай это легко и непринуждённо.
Говорить на иностранном языке, покуда его не освоил — это по определению стресс.
Следить же при этом за «правильностью фактуры» - двойной стресс.
Ну, ей-богу, в школе полно других предметов, где значение имеет достоверность излагаемых научных фактов.
И это на уроке географии важно, что «Лондон — столица Великобритании». Но нахера талдычить сию банальность на уроке английского?
London is the capital of Great Britain? Really? I don’t think so. I’d rather think some imaginary city is. Maybe Hogwarts, maybe some other place. And let me describe this imaginary city as I see it in my dreams...
Это реально хороший педагогический приём — позволять детишкам включать фантазию, не морочась сухими фактами.
Фантазировать — дети обычно любят. А вспоминать, как оно «на самом деле», рискуя облажаться, — не так любят. Во всяком случае, это требует изрядного умственного напряжения — в дополнение к тому, которого требует иностранная речь per se.
Особый же момент — когда человека, детёныша, просят рассказать о себе, о его семье, о его биографических фактах (типа, «Как я провёл лето»; ну и это, опять же, мой Лёшка мог в тринадцать лет ответить лаконично: Jerking off, mostly; но у многих детишек сама постановка вопроса вызывает смущение).
Ну, тут и на родном языке — некоторый «зажим» обеспечен.
Вот честно, я сам, когда уж далеко не ребёнком был, когда уж вовсю работал в Корпорации, и для этой работы должен бывал трудоустраиваться в то или иное место — просто ненавидел предложение от HR “Расскажите немного о себе».
Я понимаю, зачем они задают этот вопрос. Я понимаю и общую эту концепцию первичного интервьюирования, где задаются «дебильные вопросы от мутных людей».
Это на самом деле важно, как чел реагирует на такие ситуации, поскольку на подавляющем большинстве позиций, кто бы он ни был, — ему по-любому придётся иметь дело с дебильными вопросами от мутных людей (которые называются «клиенты»).
Но при всём этом понимании — меня ожесточали просьбы вроде: «Расскажите немного о себе!»
Я улыбался, конечно, нежно и «буддийски», но при этом думалось: «А если я на самом деле начну тебе, девочка, рассказывать о себе? А если я не смогу остановиться и наговорю слишком много правды? «Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ я загубил». И что мне с тобой тогда делать, красотуля очкастенькая ты моя? Ведь это прикол будет: пришёл внедряться в коллектив — а вместо этого расчленил кадровичку и закопал покромсанный трупец в горшке с финиковой пальмой, вот этой».
От такой мысли я улыбался ещё лучезарней — чем завоёвывал доверие психологических девочек-кадровичек.
Поэтому и в «Кошке» мы развили то условие, что на языковых уроках дети вольны «пиздеть от вольного». Мы дополнили его до такой степени, что они, детишки, отвечая у доски, вольны и вовсе надевать некую сценическую маску, изображать некоего «лирического персонажа».
И его, лирического персонажа, высказывания — вообще никак не соотносятся с убеждениями реальной личности, стоящей телесно у доски.
И этот лирический персонаж — может воображать себя кем угодно. Когда же лепит некие слишком одиозные образы — выставляет их на посмешище, заведомо и намеренно, а не то что кого-то оскорбляет.
Поэтому — вообще нет никаких причин стесняться, воплощая какой угодно образ. Хоть тирана, хоть людоеда, хоть даже и… пидараса в плохом смысле, не включающего поворотник при перестроении с понтом «я таким образом приучаю других к внимательности и ответственности вождения».
Главное, чтобы школяр «разбалтывался» на практикуемом языке, учился выражать на нём хоть какие-то мысли. И даже лучше, когда кого-то в классе «цепляют» эти мысли, и другие детишки начинают возражать, обсуждать, осуждать — и тоже на изучаемом языке, и с охотой, с огоньком, а не из-под палки.
|
</> |