О политике, к сожалению
chipka_ne — 29.10.2020Это очень израильское — предупреждаю.
...Лет 15 назад — нет не лет 15, а точно 15 лет, потому что была
как раз 10-я годовщина убийства Ицхака Рабина, я решила проверить,
могу ли я реализовать своё право на свободу мнения хоть в
небольшом, но публичном пространстве.
Я тогда училась в Тель-Авивском колледже «Альма». «Изучение еврейской философской мысли и культуры» — так он себя позиционировал. Хоть мы и учили многое, в том числе и Талмуд, колледж был заведением совершенно светским, и народ там тусовался самый разнообразный, мне он этим, кстати, и нравился. Приятно было видеть типично шенкинскую развесёлую публику, своим умом дошедшую до того, что духовность можно поискать не только в Гоа за хорошим косячком. Более того, в отличие от меня, репатриантки, большинство из них за учёбу, не сулящую в будущем никаких доходов, платили живые деньги, что не могло не вызывать уважения. Ребята там были разные, но в основном — доброжелательные и любопытные. С большинством из них мы находились по разные стороны политического спектра, но как-то умудрялись ладить.
И вот наступают ТЕ САМЫЕ дни. 12 хешвана по еврейскому календарю и 4 ноября — по европейскому, не всегда эти даты совпадают. Управление телерадиовещания начинает дозволенные речи примерно за две недели до знаменательного юбилея. Декларируется недопустимость насилия, мирное преодоление политических разногласий и призывы к диалогу. Диалог заключается исключительно в проклятиях целому сектору населения, всем правым партиям и всей семье убийцы Игаля Амира, без различия пола и возраста, включая двоюродных, троюродных и четвероюродных. Ах, да — ещё зовут продолжать «дело Рабина». Оно, кстати, успешно продолжается нашими заклятыми друзьями. Не прошло и трёх лет, как закончилась самая кровавая из всех интифад, унесшая больше тысячи жизней. В августе того же года выселен десяток тысяч евреев из цветущих поселений сектора Газа. На носу Вторая Ливанская, скоро весь Север Израиля, включая Хайфу, на несколько месяцев засядет в убежища — дело САМИ ЗНАЕТЕ КОГО живёт и побеждает!
А у нас в «Альме» висят объявления на чёрных листах бристоля — вечером знаменательного дня соберёмся в самой большой «талмудической» аудитории, погасим свет, зажжём свечи, поговорим, помянем добрым словом, споём.
Далеко не все желают в этом действе участвовать и некоторые просто уходят молча, а то и вовсе в этот день не являются на занятия.
А я решаюсь отказаться вслух. Нет, я уважаю право тех, кто желает помянуть покойного незлым тихим словом, если такие слова у них есть. У меня про него незлых слов нету, а портить траурную церемонию злыми словами не в моих правилах. К тому же, когда речь идёт о человеке, убитом без суда и следствия, что само по себе есть крайне нехорошо, кем бы я его не считала. Но сидеть с постной физиономией час при свечках — не хочу. Пою — плохо и фальшиво. И до деревни своей мне ехать вечером далеко.
Один старый кибуцник, вздумавший на пенсии поучиться чему-ничему необременительному, невнятно пообещал со мной «разобраться». Один из преподавателей, главный докладчик, имевший счастье несколько раз встречаться с Рабиным, вздохнул: «чего, мол, ожидать от этих...» хотел сказать «русских» или «религиозных», но вспомнив, что он либерал, вовремя спохватился, так что «эти...» так и остались неназванными.
Но меня по-настоящему тронули несколько моих однокурсников, которые не то, чтобы обиделись, а просто очень искренне расстроились — ну почему я не понимаю, что Рабин был очень-очень хороший человек и настоящий герой, погибший во имя светлых идеалов!
Не в моих правилах было проводить воспитательные беседы, если это по должности не положено. Я для этих детей была не мама, не училка и не пионервожатая — а такая же студентка, как они, просто годами постарше. Но на следущий день такую беседу всё-таки пришлось провести, потому что одна из самых симпатичных девчушек просто рвалась в бой — ей самой страсть, как хотелось мне объяснить, что я неправа.
Я терпеливо выслушала её сбивчивые объяснения о том, что даже при своих заблуждениях Рабин был герой, погибший за свои убеждения. Первый настоящий герой, отдавший жизнь во имя мира! И неважно, что с этим «миром» что-то пошло не так!
Я не стала взрывать хорошей девочке мозг и подробно рассказывать обо всём. что предшествовало этому убийству, и обо всех странностях, которые происходили после него.
Я выбрала в качестве ключевой фразы «Первый настоящий герой, отдавший жизнь во имя мира!» Сказала, что это не первый герой — а первый распиаренный герой. А настоящие герои были и до него — и о них почему-то забыли. Ужасно, несправедливо забыли — ты не хотела бы вместе со своими друзьями это исправить? Нет, не перебивай, детка, я расскажу тебе о ВАШИХ героях, о настоящих отважных ребятах левых убеждений, готовых рисковать жизнью во имя мира с палестинцами — ты о ком-нибудь из них слышала? Хоть одно имя знаешь, а ведь это были твои ровесники? Не знаешь? Не слышала? Сколько тебе лет — 21? Рассказать тебе об отважной 18-летней девушке, 17 лет назад, в 1988-м году погибшей от рук религиозного фанатика за то, что она хотела мира с арабами и собиралась выйти замуж за палестинца?
Моя визави аж задохнулась — о ком ты? кто это? имя, сестра,
имя! расскажи. конечно!
И я рассказала ей о славной и очень возвышенной героической девушке, которая ещё в школьные годы твёрдо решила бороться с израильской оккупацией. Выучила арабский. Вступила в Социнтерн, потому что тогда это была единственная возможность на конгрессе Социнтерна за границей встретиться с молодёжью из ООП — контакты с членами ООП были в Израиле под запретом. Ещё больше прониклась идеей освобождения Палестины. Наклеила на сумочку палестинский флаг и так ходила по израильским улицам — а в это время шла первая «война камней» — интифада — представляете, как реагировали на эту её эскападу израильтяне? Рассказывают, что однажды одноклассники пригрозили за это закидать её камнями — чтоб почувствовала что такое интифада — не сдалась и не испугалась. Флажок не сняла.
Более того, начала ездить на контролируемые территории. Бесстрашно садилась в палестинские автобусы и тремпы. Собирала, где могла, деньги и, приезжая в арабские деревни, спрашивала, где есть нуждающиеся, чтобы помочь. Рассказывают, что могла подойти на улице, например, к курящему мужчине и сказать:«Брат, не кури «Ноблесс», это израильские сигареты — не поддерживай экономику оккупантов — вот тебе деньги, купи египетские сигареты».
Однажды в попутке познакомилась с красивым арабским юношей, который оказался сыном мухтара большой деревни. И вскоре получила предложение руки и сердца.
Израильские родители, конечно, этого не поняли. Отговаривали, плакали, водили к психологу. Психолог была уже современных убеждений — посоветовала им вспомнить про Монтекки и Капулетти, сделать глубокий вдох, досчитать до ста и готовиться к свадьбе.
Но свадьба не состоялась. Её, как я уже упомянула, убил фанатик, возмущённый тем, что еврейка собралась замуж за араба. Камнем, кстати, убил — голову проломил, а тело сжёг. Опознали останки только по единственному украшению, колечку, подаренному женихом.
А преступника быстро поймали. Судили, конечно. Вроде дали пожизненное, но как-то странно, потому что через несколько лет он вдруг получил короткий отпуск за хорошее поведение. А из отпуска, конечно, в тюрьму возвращаться не стал — чего он там не видал? Да ты не возмущайся так — несколько лет спустя его всё-таки нашли, случайно причём. Искали убийцу другой девушки, он попал в число подозреваемых, а как стали разбираться — ба! — старый знакомый! Так что сейчас он сидит — но не так, как Игаль Амир — не в одиночке и свидания с семьёй имеет — и вот никого это не волнует, кроме несчастных её родителей...
Моя собеседница сначала почти что плакала, но вот в этом месте вдруг насторожилась, высморкалась и сказала почти спокойно:
— Это плохая шутка. Я тебе сначала почти поверила, а теперь
вижу, что ты всё выдумала. Если бы это так и было — мы бы не могли
этого не знать! Наши ребята в пикетах стояли бы под тюрьмой, чтобы
убийца сидел в одиночке! Чтобы никаких-таких свиданий!
И каждый год делали бы в её честь церемонию поминовения!
Это очень жестоко — так шутить.
— Ты серьёзно, — говорю, — про пикеты у тюрьмы и про поминовение? Так вот тебе имя-фамилия и все подробности, вот тебе адресок могилы на кладбище в Холоне — вот тебе ксерокопия старой газеты, где про всё это написано — и когда пикет будешь организовавывать, не забудь меня пригласить, я тоже пойду. Я без шуток считаю эту девушку чуждых мне убеждений героиней.
Девочка жадно схватила газету, быстро пробежала глазами текст на родном языке, потом ещё раз уже внимательнее, потом ещё... Потом сказала мне с упрёком:
— Так нечестно! — почему ты сразу не сказала, что убийца был араб и приятель жениха!
— Что ж нечестного? — изумилась я, — я правду сказала — фанатик, не желавший, чтоб еврейка вышла замуж за араба. Ну, забыла национальность указать, а разве это имеет значение?
— Конечно, имеет, — ответила хорошая девочка, — понимаешь, араба в этом смысле как-то можно понять...
...И это всё, что я в данный момент имею сказать об идеологии нынешних левых.
Ни на пикет, ни на митинг меня, конечно, никто не позвал и вообще беседовать со мной стали чрезвычайно осторожно — всё больше о Талмуде.
А девушку, о которой я рассказала, звали Зива Голдовски. И да — я считаю её хорошим человеком, о котором стоит поплакать. Бедная бабочка, полетевшая на огонь. А огонь оказался смертоносным — в прямом смысле слова.
P. S. Нашла двухгодичной давности заметку о том, что убийца
Зивы подал прошение о сокращении наказания. Жалуется на
дискриминацию — умный адвокат (наш, еврейский) ему подсказал, что
осуждённые на пожизненное гражданским судом могут такое прошение
подать, а вот если суд был военный, как в данном случае — то нет.
Несправедливо! Он после тридцати лет отсидки ещё хоть куда мужчина
— домой хочет!
Но пока вроде сидит. Хотя адвокаты и не теряют надежды
|
</> |