
О "Пармской обители" Стендаля


«Пармскую обитель» я читал когда-то давно, выловив потёртый томик в пыльных недрах городской библиотеки, а недавно решил прослушать её через динамик мобильного телефона.
А фильм 48-го года видел только мельком и сохраняю желание его пересмотреть. В главной роли там снимается Жерар Филип. Он всегда меня веселит и поднимает мне настроение, когда случается увидеть замечательный «Фанфан-тюльпан».
Роман господина Стендаля напомнил мне игрушку, какая часто попадается в разных голливудских фильмах — домик, заключённый в стеклянный шар, внутри которого, если его встряхнуть, начинает идти снег.
Вот и Стендаль создал такой маленький мирок, который приятно рассматривать.

Нам, живущим в большой стране с централизованной властью, непривычны эти маленькие итальянские герцогства со своими монархами, или карликовые немецкие княжества из рассказов Гофмана.
Стендаль создал уменьшенную копию большого мира. Парма — своего рода модель. В ней кипят нешуточные страсти. Придворные бьются меж собой за благосклонность монарха, который хочет войти в историю, несмотря на свой лилипутский статус.
Создаются и распадаются союзы. Плетутся дьявольские интриги. Хитрые планы сталкиваются с другими, не менее хитрыми, а по древним улицам Пармы крадутся наёмные убийцы с кинжалами, упрятанными под плащи, или с бутылочками отравы в кармане.
А их высокопоставленные заказчики мило беседуют друг с другом на придворном приёме, пряча за фальшивыми улыбками свои истинные намерения.

А всё завертелось оттого, что молодой итальянский дворянин Фабрицио дель Донго увлёкся Наполеоном. И едва он прослышал, что, поверженный было, император бежал с острова Эльба и вновь будоражит Европу, как тут же решил непременно к нему присоединиться.
И успел это отчасти сделать, как раз угодив в мясорубку под Ватерлоо.
Тут Стендаль не стал рисовать нам картину грандиозной битвы, а очень хорошо и просто описал приключения пылкого и восторженного юноши на поле боя. И даже не на самом поле, а где-то на его окраине. Сражение как бы остаётся за кадром, но мы видим отступление наполеоновских войск, царящую неразбериху, и какая опасность грозит в ней человеку неопытному не только со стороны неприятеля, а даже и от тех, с кем он бился на одной стороне.
И на этом история Фабрицио могла бы вполне и оборваться, но Стендаль ещё имел на него планы. Поэтому молодой аристократ отделался несколькими ранами и, благополучно избежав пленения, вернулся к себе на родину.

А там его ждала неприятность.
Приверженность императору Наполеону и выезд из страны по чужому паспорту были достаточно вескими обстоятельствами для заключения молодого человека в зловещую тюрьму, быть может, до конца его дней.
И неизвестно чем бы всё это окончилось, если б не тётя Фабрицио — блистательная и умная графиня Джина Пьетранера, ставшая вскоре герцогиней де Сансеверино и под этим именем и действующая в большей части романа.
Герцогиня питает к своему племяннику не только родственные чувства. Отнюдь.
В силу обстоятельств (а вернее будет сказать — создав эти обстоятельства по своей воле), она вступает в фиктивный брак, сходится с графом Моска, министром полиции Пармского принца, и сама занимает видное место при монаршем дворе этого древнего города, известного нам своим сыром под названием «пармезан».

Пока влиятельные персоны заботятся о будущем Фабрицио при Пармском дворе, тот ведёт жизнь молодого повесы. Заводит интрижку с актриской, а её прежний любовник и покровитель, тоже актёр, решает Фабрицио банально заколоть.
Но дело не складывается, Фабрицио выходит из схватки победителем, и вот он уже бежит из Пармы, скрываясь от обвинения в убийстве.
Хотя там имеется целая куча свидетелей и каждому ясно, что тут присутствовала необходимая оборона, но включается механизм придворных интриг и Фабрицио достаётся роль пешки в этой игре.
Теперь он — фигура, и от того, как её разыграют в этой партии, зависит возвышение одних, и падение других.
Фабрицио обманом завлекают в Парму, волокут в крепость и заключают в высокой башне.
«А вот, пожалуйте — 12 лет!»
И дверь на замок — клац!

И здесь Стендаль отмочил такую штуку — Фабрицио до смерти влюбляется в дочку коменданта крепости, та отвечает ему взаимностью, и они общаются между собой посредством нарисованных букв алфавита.
И Фабрицио вовсе не хочет больше выходить из тюрьмы потому, что здесь он вполне ощущает себя счастливым.
Такой вот, интересный поворот.
Верно говорит старая тюремная поговорка — главное не сколько сидеть, главное — как сидеть!
А к авантюрной линии романа подключается линия любовная.
Но дело усугубляется тем, что никто не собирается держать Фабрицио дель Донго в тюрьме так долго. Политическая обстановка складывается так, что его в любой момент могут казнить или просто отравить по-тихому, в лучших традициях дворцовых козней.

А помимо занимательности, роман представляет собой небольшое исследование на тему: «Нравы и обычаи при дворах тиранов и общие тенденции деспотизма».
И об этом тоже хорошо у Стендаля сказано.
И у меня сложилось ощущение, что упёртая приверженность старым традициям, отказ от скептицизма, недоверие ко всему новому и преследование либеральных идей — это неотъемлемые признаки деспотизма.
Так мне, по крайней мере, показалось.
А чем там дело кончилось я рассказывать не стану. Но в романе было ещё много чего. И, наверное, мне и говорить не стоит, что он мне понравился, и так понятно.
А в заключение выложу-ка я одну цитату.
Вернее, правила поведения для молодого человека, которому никак нельзя быть заподозренным в каком-нибудь вольнодумстве.
Вдруг кому пригодится?
«Фабрицио во время его добровольного изгнания в Романьяно необходимо:
1. Неуклонно ходить каждый день к обедне; взять себе в духовники человека хитрого и преданного монархии и на исповеди высказывать только вполне благонадёжные чувства.
2. Не знаться ни с одним человеком, который слывет умником, и при случае говорить о восстаниях с ужасом, как о совершенно недопустимых действиях.
3. Никогда не бывать в кофейнях, никогда не читать газет, кроме двух правительственных листков – туринского и миланского, и вообще выказывать большую неохоту к чтению, а главное, не читать никаких книг, написанных после 1720 года, – самое большее можно сделать исключение для романов Вальтер Скотта.
– И, наконец, – добавил каноник с некоторым лукавством, – ему следует открыто ухаживать за какой-нибудь местной красавицей, разумеется благородного происхождения; это покажет, что он не отличается мрачным и беспокойным складом ума, свойственным будущим заговорщикам».
Стендаль «Пармская обитель»