Наше советское детство: октябрьская революция

olga_srb — 17.06.2021 Дорогие друзья, сразу уточню: мое детство не совпало с революционными событиями 1917 года. Однако это нисколечко не помешало ему быть насквозь пропитанным ими.


Октябрьский переворот – так поначалу большевики называли вооруженное восстание, приведшее к смене власти и повернувшее в другую сторону весь ход мировой истории.

В годы моего детства переворот называли социалистической революцией, приставляя к наименованию максимально возможный пиетет с помощью слова «великая». Нет – «Великая».

Думаю, что в СССР не было ни одного нормально развивающегося ребенка, который бы не знал, кто такой Ленин и что такое «Великая октябрьская социалистическая революция». Не вникая в детали и не располагая достоверными сведениями, население верило той интерпретации событий, которую ей предлагала официальная историография. Впрочем, так случается всегда и везде, и советская идеология в этом смысле ничем не отличается от своих предшественников, преемников и соседей.

Октябрьская революция не воспринималась как историческое событие, имеющее четкие временные рамки. Она ощущалась как нечто бесконечно-безграничное (правда, в известной патриотической песне утверждалось, что «есть у революции начало, нет у революции конца»).

Действительно, рамок у революции не было – она пропитывала всю современную жизнь, и каждая ее годовщина объявлялась значимым рубежом.



Кстати, до появления подобных полиграфических шедевров поздравительные почтовые карточки выглядели вот так:



Само собой, что ее персонифицированным олицетворением был Ленин.



Если на «загнивающем» Западе 1960-е годы ассоциированы с сексом, наркотиками и рок-н-роллом, то у нас десятилетие прошло под знаменем 50-летнего юбилея революционных событий, которые считались освободительными и исключительно прогрессивными.

Сейчас, когда мною перечитано множество книг на заданную тему, я далека от однозначных оценок и воспринимаю Октябрьский переворот как закономерную стадию развития страны, оказавшейся в крайне затруднительном положении. Если честно, то мне не нравятся все: и царь, и революционеры (использую это слово в максимально обобщенном значении). Подчеркиваю: я говорю событиях, произошедших в октябре, а не в феврале 1917-го года. К Февральской революции у меня иное отношение.

И, тем не менее, на фоне в целом негативного отношения к любым мятежам, влекущим за собой кровопролитие и социальные катастрофы, я могу выделить один позитивный момент.

Если бы не октябрьская революция, мне бы пришлось обращаться к мужу «ваше благородие» (или что-то в этом роде). Представляете, как это утомительно: каждый раз говорить «купи хлеба, ваше благородие».

Нет, к счастью, мой муж не из тех буржуев, которые имели возможность пустить по ветру имение своего дядюшки, но кое-какая «голубая кровь» в нем есть. Во всяком случае, его родная бабушка, родившаяся в Российской империи, но выросшая в СССР и бывшая настоящим советским человеком в самом хорошем смысле этого слова, была крестницей царя Николая II. Но ни она, ни другие родственники моего мужа, которые могли бы сожалеть о свержении монархии, о падении царизма не сокрушались. Да и мой супруг, похоже, ничуть не опечален означенными событиями. Если бы не произошло то, что произошло, ему бы пришлось жениться на какой-нибудь фрейлине и упустить такое счастье, как я.

Все, кто до 1917 года находились по разные стороны социальной баррикады, стали единой общностью – советским народом, а революция была приравнена к священному событию, подлежащему непрерывному восхвалению и почитанию. Ей посвящались планы и результаты, ее призрак витал повсюду, начиная с детских садов и заканчивая металлургическими комбинатами.

Почитание носило отчасти искренний, отчасти показной характер, причем пропорция правды и лжи менялась. Внешними формами его выражения, доступными простым смертным, были праздничные демонстрации (не-праздничные демонстрации в стране всегда подавлялись жестко).

Попасть на демонстрацию трудящихся было мечтой любого советского ребенка, если его, конечно, правильно воспитывали. Праздничное шествие с плакатами, флагами и огромными бумажными цветами, изображавшими гвоздики, сопровождалось приподнятым настроением и завершалось домашними застольями. Как я завидую этим детям, которые попали на карнавал строителей коммунизма. В центре кадра – мой папа (в характерной для моды тех лет меховой шапке-ушанке), а рядом – его коллеги (один – с детьми). На лацкане пальто - красная ленточка, символ революционной борьбы; на лице – ни малейших сомнений в правильности избранного курса.



Посмотрите, как заботливо завернут в пакет огромный бумажный цветок.

Все эти собрания, политинформации, демонстрации и прочие атрибуты прославления социализма не воспринимались как нечто, имеющее политическую окраску. Это была часть повседневной жизни, такая же рутинная как чистка зубов.

Парадокс: несмотря на обилие лозунгов, среднестатистический советский гражданин был глубоко аполитичен. Отчуждение от власти (при постоянным напоминаниях о единстве народа и партии) было максимальным.

Достоверные подробности того, как безо всякого сопротивления большевики взяли под контроль важнейшие стратегические объекты, в СССР никого не интересовали.

А те, кого они интересовали, в итоге оказывались за пределами СССР. Для оставшихся революция - это мир во всем мире и всё правильно.

Главными символами Октябрьской революции были красная гвоздика, крейсер «Аврора» и Владимир Ильич, вокруг которого в советский период образовался обширный культ.

Тяга к культам в нашей стране была всегда, и советский период не стал исключением.

Лениниана была рассчитана на все возрастные группы: малышам предлагался их белокурый сверстник, школьникам - эталонный Володя Ульянов, взрослым – светлый образ самого человечного из всех людей носителя кепки.

Что бы ни происходило, это освещал и освящал очередной юбилей Ильича.





На октябрятском значке красовался ангелоподобный Владимир Ильич, на пионерском и комсомольском – он же, но соответствующий следующим возрастным категориям.

Чего только у нас не было ленинского: ленинские уголки, ленинские комнаты, ленинские принципы. В каждом городе - улица Ленина, в каждом кабинете – его портрет.

В формировании любви и преданности революции был задействован весь арсенал советской идеологической машины: кинематограф, поэзия, проза, скульптура, живопись. И с поставленной задачей машина справлялась успешно, пока не налетела на кочки перестройки.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив