Миф о гонениях, ч.26

anchoret — 14.03.2023 Тут есть один забавный момент. Я перевёл просто как "риторическая сила последнего слова", хотя авторка как бы остроумно намекала на "Famous Last Words" - хит группы My Chemical Romance. Я не стал заморачиваться. "И потом, кто знает этого Оливера Кромвеля кроме нас с тобой?"

Мученичество Птолемея и Луция

Следующим после Поликарпа документом, свидетельствующим о казни христиан, является история Птолемея и Луция из Второй апологии Иустина. Как мы видели в предыдущей главе, в раннехристианской литературе Мученичество Птолемея и Луция представляет собой нечто вроде литературного исключения. Оно представлено как часть христианской «апологии» – особого рода литературы, связанной с античной философией и, в частности, с Сократом, и направленной на защиту христиан. Нет причин подвергать сомнению смерть Птолемея. Вполне возможно, что римский гражданин, застав свою жену увлеченной новым странноватым мужчиной и требующей развода, пожаловался властям. Иустин предоставляет так мало информации о том, что произошло до и после суда над Птолемеем (как и о самом суде), что вообще удивительно, как кто-то может делать выводы о его смерти. Там просто не с чем работать.

Но, несмотря на краткость описания этих святых, их история собрала множество толкований и комментариев. Иустин явно старается изобразить Птолемея как своего рода христианского философа. Он дважды отмечает, что Птолемей признал себя христианином, но даёт этому чисто философское объяснение. Во-первых, потому что Птолемей был «любителем истины» (а это всё равно что «любитель мудрости» или «философ») и, во-вторых, потому что он пришел к познанию блага через «учение божественной добродетели». Все ссылки на истину, благо, добродетель и наставничество – суть ссылки на философские принципы.

Учение Птолемея, как оно описывается Иустином, обсуждалось в прошлой главе. С античной философией у него столько же общего, сколько и с ранним христианством. Но поскольку Птолемея казнили за христианство, а не философию, мы вынуждены предположить, что в его программе было что-то сверх того, что сообщил нам Иустин. При том, что учение Птолемея сведено к банальным философским декларациям с небольшим налётом христианства, Иустин старательно выделяет именно философскую составляющую. Но вера самого Иустина не сводится к философским установкам: в его трудах есть также ссылки на Ветхий Завет, на события из жизни Иисуса, отраженные в воспоминаниях апостолов, на христианскую литургию и богословие. А вот подобной информации относительно Птолемея у нас нет, потому что Иустин не потрудился её сообщить, и мы просто должны поверить Иустину на слово, что Птолемей пострадал именно как христианин. Сам Иустин нигде не говорит, что знал Птолемея или был очевидцем описываемых событий. Возможно, он пересказывает историю, которую слышал от других, и использует её для пояснения своей апологии о праве христиан на существование в Римской империи.

Если же мы попытаемся выйти за рамки событий в изложении Иустина и проверить другие исторические источники, то всё усложнится. Выяснится, что в Риме II века и в самом деле существовал христианский учитель по имени Птолемей. И мы даже знаем, что он общался с христианками, поскольку сохранилась часть его письма женщине по имени Флора. Естественно, некоторые ученые предположили, что это те самые люди, о которых говорит Иустин.

Интересно, что согласно более поздним свидетельствам этот Птолемей был еретиком, так как принадлежал к группе христиан, известных как валентиниане. Сам Валентин тоже был христианином, и даже в какой-то момент чуть не стал епископом Рима. Он и группа его единомышленников были интеллектуалами, которым нравилось размышлять о происхождении мира и сочетать греческую философию с христианским писанием. Впоследствии их общество признали гностической сектой, и с тех пор каждое поколение ортодоксальных авторов, писавших о ересях, осуждало их как доктринальных еретиков и извратителей Священного Писания. Если Иустин описывает именно этого Птолемея, то это значит, что одним из первых христианских мучеников был еретик. В этом случае Иустин парадоксальным образом противоречит самому себе, поскольку заявляет, что мученичество – знак чистого исповедания, и среди еретиков не бывает мучеников.

Данная проблема стала головной болью и для тех современных ученых, что пытаются оправдать гностиков. Начиная с 1980-х годов ряд историков религии не без оснований называют клеветой критику гностицизма со стороны древних христианских ортодоксов. «Гностики» (если этот термин вообще уместен) были христианами-философами, которые искренне задавались вопросами о природе мироздания, личности Христа и состоянии человека, и занимались интеллектуальным поиском ответов на них. Изображение гностиков как архетипичных еретиков, стремящихся насадить оскорбительную ересь для уничтожения истинной церкви, гипертрофировано, не соответствует действительности и является следствием древней полемики, взятой из книг победивших ортодоксов. Гарвардский исследователь Нового Завета Карен Кинг продемонстрировала, что в древности на самом деле не существовало сплоченной группы «гностиков» и заявила, что наша вера в существование этой группы является продуктом параноидальных нападок ортодоксов.

При этом современные защитники гностицизма характеризуют его как более терпимую, либеральную и умеренную форму древнего христианства. Элейн Пейджелс утверждает в серии публикаций, что гностики были радикальными противниками мученичества. Её аргумент подтверждается недавним открытием т.н. Евангелия от Иуды, которое произвело фурор не только из-за своего названия, но и потому, что оно весьма критически относится к мученичеству. Хотя интерпретация Евангелия от Иуды и его подхода к мученичеству остаётся предметом для дискуссий, ученые вроде Пейджелс уже называют предложенную в тексте форму христианства оптимальной для современных христиан как более умеренную и здравомыслящую относительно древней ортодоксии. В её представлении гностики – это такие христиане, которым действительно хочется подражать. Но если Птолемей из Второй Апологии Иустина и валентинианин Птолемей – это одно лицо, то её картина гностицизма неверна: мученики с самого начала были и среди «еретиков», и среди «ортодоксов». И если еретики шли на смерть наряду с ортодоксами, то в отношении к мученичеству между ними разницы нет.

Здесь для нас важно, что Иустин и последующие поколения христиан могли конкретно ошибиться в Птолемее. Никто из христианских авторов не стал бы превозносить его как мученика, если б знал, что он гностик. И если Птолемей был адептом ереси Валентина, то многие люди оказались обмануты и введены в заблуждение. Современному христианину тут впору задуматься: сколько ещё нераспознанных ошибок могут таить в себе классические тексты?

Но если нам трудно определить личность Птолемея, то оценить историчность пошедшего за ним Луция вообще практически невозможно. Луций описывается как христианин, который присутствует на суде, замечает иррациональность вынесенного приговора и протестует, что Птолемея осуждают не как «уличенного прелюбодея, развратника, убийцу, вора или грабителя», а просто как христианина. Римский префект Урбик соображает, что раз Луций включает разврат и прелюбодейство в число преступлений, достойных смерти, то он, видимо, и сам христианин. Луций подтверждает его догадку, признав себя христианином, и отправляется вслед за Птолемеем, причём выражает удовлетворение, «что избавляется от таких дурных господ и отправляется к Отцу и Царю Небесному».

В общем, Иустин акцентирует внимание на христианстве Луция. Если судья Урбик и следовал процедуре судебного разбирательства как положено, то текст протокола практически опущен. Иустину он неважен, для него главное подчеркнуть, что все осуждены только за имя христианина. (Эта же тема проходит красной нитью через всю его Первую апологию). Вдобавок, в разговоре Луция с Урбиком присутствует одна довольно подозрительная деталь. В своей жалобе на необоснованность вердикта Луций говорит: «Не пристало ни Благочестивому повелителю, ни Философу, сыну цезаря, ни священному сенату так судить, Урбик». Вроде ничего особенного, но на самом деле здесь ловкая игра слов. На момент этой казни соправителями в Риме были Антонин Пий и Марк Аврелий. «Благочестивый повелитель» – это отсылка к имени Антонина: Пий (Pius) значит «благочестивый». «Философ, сын цезаря» относится к репутации Марка Аврелия как философа. Тот же самый двойной намек на «истинно благочестивых и любомудрых» Иустин использует в начале своей Первой апологии.

Это не просто совпадение. То, что во Второй апологии Иустин использует игру слов из своей Первой апологии, наводит на мысль, что ему принадлежат оба заявления. А поскольку Луций тематически повторяет Первую апологию и в остальном, то само собой разумеется, что устами Луция Иустин цитирует самого себя, не упуская ни одной возможности лишний раз доказать свою правоту. Хоть и обманным путем, но крайне эффективно он использовал риторическую силу последнего слова героического мученика для продвижения своей аргументации. Мы никогда не узнаем, что сказал Луций на самом деле (и существовал ли он вообще). Всё, что мы имеем в его лице – это литературный рупор собственных взглядов Иустина.

В итоге создаётся впечатление, что факт казни Птолемея и Луция достоверен. Но за их убеждения, слова на суде и сам ход событий в значительной степени отвечает Иустин. Мы не знаем, что на самом деле говорили Птолемей и Луций и что они отстаивали. Мы знаем только, что Иустин хочет, чтобы мы думали, будто христиан осудили просто за то, что они христиане, хотя христианство на самом деле было просто разновидностью философии. Мы можем симпатизировать идеям Иустина и целям, которые он преследовал, но мы не можем признать, что всё написанное им – правда.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив