Ледяная крошка.

ya_exidna — 14.03.2010 Очередной невеселый рассказ в духе "Мимозы".
Я его писала для того же цикла - должно получиться что-то вроде "Времен года" - но тут выяснилось, что по теме он вполне подходит для конкурса, который организовала моя френдесса m_petra .
Тема конкурсных рассказов - "Преодоление", условия (если кто-нибудь захочет принять участие) - здесь.
Итак, рассказ.
Поступили жалобы, что текст якобы не разбит на абзацы: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. У меня он, конечно же, разбит; почему это не у всех видно, я не знаю. :(
 
Ледяная крошка.

Взрослые всегда говорили: "Ты, конечно, любишь кататься..." - и было непонятно, вопрос это или они просто так.

Взрослые же часто говорят с детьми просто так. Таким специальным тоном.

"Ты, конечно, знаешь много стишков..." - это вопрос или уже приказание?

"Ты, конечно, слушаешься маму..." - это вопрос или подозрение, что нет? А если никакой мамы нет - что отвечать?

"Ты, конечно, любишь школу..." - это вопрос или... зачем вообще?

Конечно, я люблю школу. Многие дети не любят, им там скучно, они не умеют работать... да-да, я вижу, как им трудно писать буквы. Мне тоже трудно, но я с удовольствием вожу ручкой по строке - хоть сто раз.

Это же не школу катать.

Ту школу я ненавижу. Я мерзну. А в классе тепло и уютно.

Я люблю школу - и ненавижу катать школу. Выезжаешь на лед с огромным деревянным циркулем, выбираешь место, втыкаешь гвоздь одной ножки, чертишь огромный круг гвоздем второй - сыплется ледяная крошка... потом циркуль нужно отвезти к бортику или просто к сугробу, а вернувшись, найти свою только что вычерченную восьмерку. И провести ось симметрии углом конька... я еду через всю огромную восьмерку, надо держаться очень прямо, выставив конек буквой У, летит ледяная крошка... главное - не сбиться.

Школу катают часами. На наружнем ребре, на внутреннем. Вперед, назад. Тройки, параграфы, петли.

Ноги в коньках мерзнут. Бабушка вяжет мне самые толстые носки, она добывает мне у знакомых собачью шерсть, она шьет из обрезков меха специальные чехлы на мои пальцы - в жестких ботинках ноги мерзнут нещадно.

На произвольной мерзнут -  а на школе просто немеют.

"Шевели пальцами", - советует бабушка. Но если начать шевелить - можно сбиться с линии: надо чертить восьмерку точно, попадая каждый раз след в след... я люблю писать буковки в тетради и промокать их промокашкой: в классе тепло. Я могу обводить буквы сто раз. Никто не может, всем скучно и хочется играть в снежки и на каток.

А я не понимаю, как это - хотеть на каток.

Взрослые спрашивают: "Ты, конечно, любишь кататься?" - я понимаю, что надо что-то ответить. Но как ответить, люблю ли я дышать, или спать ночью, или мыть руки, - это просто надо, об этом не спрашивают, что за вопрос.

Я молчу.

"Какая она у вас... ледяная крошка!" - как-то сказал кто-то из них, не дождавшись ни слова.

Я - ледяная крошка, да.

Я - девочка-зима.

Девочка-январь. Я люблю январь. Из всей долгой зимы - только январь.

В январе каникулы и почему-то светлеет - снега, что ли, больше выпадает?

Трудно сказать, но декабрь мне кажется темным, а январь сразу светлым... серым, как часы столовые.

Февраль - сырой, ветреный, опять почему-то темный.

На граните ограды Парка культуры, куда дедушка водит меня в свободные от официальных тренировок дни, появляется намерзший белый бархат инея - на нем интересно оставлять отпечаток ладони, только вот рука быстро мерзнет, и надо быстрее возвращать ее в мокрую варежку, и уже в варежке царапать по тому бархату какие-нибудь рисунки. Нет, не успеть, дедушка уходит вперед, я бегу, на красноватом, покрытом снежным мхом граните я оставляю лишь тонкую линию, она тянется за мной, летит снежная и ледяная крошка... завтра я буду искать отпечаток своей ладони, но его, конечно, уже не будет... и в феврале как-то особенно мерзнут щеки.

Ноги и руки мерзнут всегда.

Иногда, уже на хореографии, в теплом зале, ногу сводит судорогой. Вида подавать нельзя: старая строгая балерина Кира Георгиевна прохаживается мимо нас с тонкой тросточкой в руке - ею она указывает на подъем-колено-локоть-кисть... только указывает, едва касаясь, но кажется, что может и ударить. Нет, она никогда, но... когда ногу сводит судорогой, трудно тянуть подъем - указующий перст тросточки около моего подъема, я слежу за лицом, я уже знаю, как закусить губу изнутри так, чтобы было не очень заметно и чтобы эта боль уравновесила и заглушила боль в ноге. Тросточка следует дальше, я пытаюсь пошевелить ногой... неужели это мое лицо в зеркале? на нем же слезы, а я не плакала.

Я ледяная крошка, я не должна плакать, плакать - значит таять, а я должна преодолевать трудности.

Так говорит дед: преодолевать.

В зале судороги проходят быстро. Я люблю танцевать: судороги и боль настигают меня только у станка, особенно если движения медленные. Я люблю быстрые жете, резкие большие батманы, я обожаю ролеве: на носочки и вниз, на носочки и вниз - боль проходит, можно отпустить губу. Я люблю хореографию: в зале тепло.

А кататься... а разве можно не кататься? Я думала, все ходят на каток и катают школу. И у них тоже мерзнут ноги.

Самое приятное - начало, разминка: выходишь на лед, не успев замерзнуть, на разминке можно просто быстро ехать... ехать и ехать... ах, как я люблю скорость, за эти минуты свободного скольжения я иногда готова забыть о той боли, которая потом будет... ведь когда ноги согреваются и оттаивают, это очень больно.

Гораздо больнее, чем судорога. Однажды в автобусе - мы едем с тренировки, мне лет семь, я стою, мои ноги уже обуты в сапоги и оттаивают... привычная боль. Передо мной сидит пожилая женщина, я невольно упираюсь в нее взглядом, но стараюсь смотреть в окно, чтобы она не заметила, как мне больно.

"Какие у вашей девочки глаза! - вдруг говорит она деду. Я невольно отмечаю это "девочка" - не "дочка", не "внучка": конечно, откуда ей знать, кто я ему? и кто я вообще... я просто девочка, я никому никто? - Такая крошка - и такие глаза! Какие-то... ледяные! красавица будет!"

У меня ледяные глаза. Конечно, я же ледяная крошка.

Я ненавижу ледяную крошку - этот хрустящий звук захода на сальхов, этот резкий удар зубцом для тулупа и флиппа... ледяная крошка преследует меня во время моего личного кошмара - прыжков.

Одиночники - я одиночница, то еще словцо, если вдуматься... я всегда вдумываюсь в слова: девочка, крошка, одиночница, - одиночники должны хорошо катать школу. И хорошо прыгать. Остальное - скольжение, вращения, артистизм - дело наживное, любую научить можно.

Одиночницы были нашим слабым местом. Не могли завоевать золото.

Знаменитый тренер искал способных девчонок повсюду, я еще маленькая, я крошка, меня минует его стальной взгляд, меня не выберут... он придирчиво осматривает вычерченные мной петли.
Разметает ногой в валенке ледяную и снежную крошку. Петли - самый трудный элемент, но я вчера два часа катала их в Парке Горького, дед неумолим, он вечно твердит о преодолении трудностей.

Петли это трудность, и их надо преодолеть.

Я ненавижу катать школу в Парке Горького. Сюда приходят те, кто любит кататься: мальчишки и девчонки постарше останавливаются около меня и с любопытством смотрят на мои странные неторопливые проезды по одной и той же линии. Они портят мне восьмерку: резко притормозив, засыпают ее ледяной крошкой... восьмерка для петель маленькая, ее проще разместить где-нибудь в уголке, и я вру деду, который гоняет мешающих мне мальчишек, что нам задали катать петли.

Мои петли под ногой тренера почти безупречны, я знаю.

Мне восемь лет, но я многое знаю совершенно точно. Просто смотрю, вдумываюсь - и знаю.

Я хорошо катаю школу - я обречена. На одиночество и прыжки.

Я боюсь прыгать двойные. Я очень тоненькая, мне не хватает сил.

"Спину держи! Толчок! Да группируйся же!.. вставай - еще раз!"

Прыжок - это преодоление, говорит дед.

Прыжок - это заход, группировка, толчок, выезд, твердит тренер.

Прыжок - это... это одиночество. Почти как смерть, так понимаю я. Удался выезд - жизнь продолжается до следующего прыжка, не удался - падение, лед, страх.

"Соберись! Сильней! Вставай - и на заход!" - холодная сталь в глазах тренера тверже моего ледяного взгляда.

Сталь коньков тверже льда, я знаю: она превращает лед в мерзкую ледяную крошку.

Я не поддамся - я прыгну. Я боюсь, но я...

"Вставай! Резче! Поехала!" - резкая боль в ноге, хуже судороги - черт, опять плохой выезд... лед под руками.

"Вставай! Еще раз! Соберись! Вниз не смотри!" - лед под руками, ледяная крошка на щеке... это она тает, я же никогда не плачу.

"Как же ты каталась-то, девочка моя? - спрашивает врач, рассматривая черно-серый квадрат рентгена. - С переломом... хорошо, ботинок жесткий, зафиксировал. И не плачет ведь... ты поплачь, милая, тебе легче станет, вот я сейчас гипс... Все будет хорошо: через пару месяцев опять сможешь кататься, не расстраивайся, все пройдет!"

Я никогда не плачу, но... эти "девочка моя" и "милая", этот добрый голос... нет-нет, я должна преодолевать трудности.

Я ледяная крошка, у меня ледяные глаза, если я заплачу, я растаю, как Снегурочка.

Моя нога никогда не срастется, твержу я.

Я преодолею эту трудность, я смогу.

Моя трудность - это лед и прыжки, это одиночество и беспомощность перед неизбежностью прыжка, когда понимаешь, что после еще нескольких шагов разбега ты должна взлететь, преодолев страх... мне много ночей снятся стальные глаза, хруст крошащегося под коньком льда и то, последнее падение.

Я должна это преодолеть.
Моя нога не срастется, твержу я, я больше не смогу выйти на лед. Ногу под гипсом сводит судорогой.

Я должна... да, я победила: она срослась неправильно.

..ему казалось, что она постоянно преодолевает боль.

Ему хотелось спросить, что у нее болит, но он не решался.

Она улыбалась, говорила, быстро стучала каблучками, ловко управлялась с машиной, варила кофе, мыла посуду, обнимала его ночью - она была с ним уже несколько месяцев. И все это время в ее светлых глазах был какой-то лед - так ему казалось. Иногда она странно закусывала губу изнутри - почти незаметно, но он замечал.

Иногда она вздрагивала во сне, как будто падала. Иногда съеживалась, как от холода, даже если в спальне было тепло. Она была с ним, она принадлежала ему, она гладила его рубашки, она говорила, что любит его, но...

Он чувствовал ее боль. Он не знал, где она, эта боль, но чувствовал ее так ясно, как, говорят, чувствуют фантомные боли. Которых вроде бы не должно быть по всем физическим законам. Вот сейчас... что с ней?

..ногу свела привычная судорога. Она попыталась убрать ее с педали газа - хотя ах, как она любила скорость и скольжение, чтобы просто ехать и ехать по этой пустынной загородной дороге, но эта ледяная крошка, летящая навстречу в стекло... и судорога... надо осторожнее. Никаких рывков, никакого риска - точные, четкие движения, как будто катаешь школу. И помедленнее бы... черт, как же больно!

Нога срослась неправильно, она больше никогда не каталась - она всегда носила каблуки, потому что на плоской подошве нога болела сильнее. Она преодолевала все трудности, она закусывала губу изнутри, чтобы никто не заметил, она никогда не плакала... она была совсем одна.

Она же... одиночница, да.

Все фигуры своей жизни она вычерчивает в одиночку. Иногда даже совершает удачные прыжки.

Ледяная крошка вилась на дороге, но это ерунда, она справится с машиной... только вот судорога...

Он видел, что она вдруг сжала руль и привычно закусила губу. Сейчас они приедут домой, и он будет целовать это место на ее губе, которое он как-то особенно любил и жалел.

Больше всего на свете ему хотелось, чтобы она хоть раз сказала ему о своей боли. Пожаловалась бы, поплакала - как любая женщина.

Но она не любая. Она любимая.

Иногда ему казалось, что у нее болит нога. Он гладил и целовал маленькие ступни с нежными гладкими пятками - на них не было ничего, что указывало бы на боль, и она всегда, даже дома ходила на каблучках, но он чувствовал: есть что-то, что мешает ей жить. И говорить с ним. Еще он точно знал, что у нее что-то болело  в душе - может быть, с самого детства?

Надо было самому сесть за руль: снег усилился, она может не... нет, она, конечно, справится, она так любит скорость, так красиво и точно ездит... что она делает, господи? Под колесами же лед, и видимость уже никакая... она никогда не рисковала, зачем ей такая скорость?

"Я не могу убрать ногу, - с трудом, сквозь сжатые зубы выговорила она. - Судорога..."

Он быстро отстегнул ремень, наклонился и взял рукой ее щиколотку.

"Держи руль - удержишь? Вот так... не больно? Сейчас я потихоньку... не бойся. Держись! - он потянул ее ногу, почти убрав ее с педали газа. Скорость упала, он принялся как мог растирать ее подъем сквозь тонкую кожу сапога. - Где? Здесь или ниже? Подъем, да? Или ступня? Сейчас, девочка моя, сейчас, милая... все пройдет... так лучше?"

..да, лучше - как будто оттаиваешь: больно, но точно знаешь, что скоро пройдет. Она смогла пошевелить пальцами и чуть потянуть подъем на себя, она уже легко могла контролировать педаль - все прошло, машина ехала медленно.

"Все, спасибо, - сказала она, - я справилась. Извини, что я тебя напугала. Это иногда бывает, ничего страшного!"

..Я и не с таким справлялась. Если говорить этим насмешливым ледяным тоном, то... было больно внутри - нет, судорога совсем ни при чем, это внутри что-то оттаивает... как больно, господи!

"Девочка моя", "милая", "все пройдет" - эти слова, этот добрый голос, эта любовь - не может быть, чтобы это было для нее, она никогда такого не слышала... только тот врач... так давно.

Она остановилась около дома - удачный выезд, без помарок, я справилась, прыжок получился.
Только вот слезы в глазах - или это потому, что внутри что-то оттаяло? как же больно, что это?!

Он обнял ее, не дав ей выйти.

"Девочка моя, любимая... ты поплачь, пожалуйста. Все хорошо, видишь? Я с тобой, я всегда буду с тобой, если вдруг опять... судорога. Милая моя, хорошая, я же знал, что у тебя что-то болит, я так хотел... как-то преодолеть все это, понимаешь? Ты была как чужая, а ты же моя девочка, да? Ты плачь, ты потом мне все расскажешь - про эти судороги, про ногу, про всё... девочка моя любимая... так нельзя - все время одной... мы же вместе, да? всё пройдет, и... скоро январь, посветлеет..."

Он целовал ее мокрые щеки и говорил какие-то простые, ласковые слова, которых она не слышала никогда.

Внутри что-то болело - но она знала, что, когда оттаиваешь, всегда больно, а это, наверно, оттаивала душа? И поэтому болела - это пройдет... как он сказал? Все пройдет, моя девочка.

Моя любимая девочка.

По стеклу стучала ледяная крошка, но ей было все равно... пусть себе.

Лед, снег, зима - это страшно, только когда они у тебя в душе и некому растопить их.

...скоро январь - посветлеет.
   

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив