Секреты успешных админов: как зарабатывают на рекламе в Телеграм без вложений 
С Праздником, дорогие товарищи! Ура! 
Пополамщики. 
Мнения послов и не только 
12 кадров. Встречные 
С Праздником, дорогие товарищи! Ура! 
В оранжереях 
Весь пассажирский подвижной состав Швеции 
Памяти архиепископа Евгения (Казанцева)
14.01.2023 —
СыРоТДеЛ
КТоЧТы
likushin — 14.01.2023
Во время
искушения
слабый ищет виноватого, сильный ищет Бога
Иоанн Златоуст
Вот открыт балаганчик
Для веселых и славных детей,
Смотрят девочка и мальчик
На дам, королей и чертей.
А.Блок, Балаганчик
слабый ищет виноватого, сильный ищет Бога
Иоанн Златоуст
Вот открыт балаганчик
Для веселых и славных детей,
Смотрят девочка и мальчик
На дам, королей и чертей.
А.Блок, Балаганчик
Кого ищут дети?
Именно – кого, а не что. Через «что».
Дети, открытые миру дети – готовы к ласке, одобрению, похвале. Это «естественно», натурально как «природно», потому к такому готовы все на свете детёныши – и человечьи, и братьев наших меньших. Дети чутки, они остро реагируют на те или иные «несостыковки», к правлению которых (над сознанием) привыкли взрослые, уже обученные иерархическому послушанию, авторитету. Для детей авторитет ещё условен, относителен (вроде надоедливой няньки), а вот чудо и тайна действительны едва ли не больше, чем сам мир, в который они «пришли». Когда ребёнок открывает в привычном для взрослых нечто выпадающее из логики его представлений об «окружающем», он спешит ткнуть пальцем в «несуразицу», в «ошибку», ожидая при этом одобрения, похвалы, ласки. «Какой ты у меня умница, глазастик!» - погладит такого по головке или одобряюще хлопнет по плечу ближний из взрослых. Если ребёнок ошибся в своей оценке увиденного, ему объяснят суть дела, поправят и всё одно похвалят – должны похвалить! Хотя бы на неформальном отношении к науке жизни – труднейшей из человечьих наук.
Представьте.
Двенадцатилетний мальчик, обученный грамоте, усаживается за уроки «Священной истории». И вот…
«Как-то однажды, всего только на втором или третьем уроке, мальчик вдруг усмехнулся. - Чего ты? - спросил Григорий, грозно выглядывая на него из-под очков. - Ничего-с. Свет создал господь Бог в первый день, а солнце, луну и звезды на четвертый день. Откуда же свет-то сиял в первый день? Григорий остолбенел. Мальчик насмешливо глядел на учителя. Даже было во взгляде его что-то высокомерное. Григорий не выдержал. “А вот откуда!” — крикнул он и неистово ударил ученика по щеке. Мальчик вынес пощёчину, не возразив ни слова, но забился опять в угол на несколько дней. Как раз случилось так, что через неделю у него объявилась падучая болезнь в первый раз в жизни, не покидавшая его потом во всю жизнь».
Граф Лев Толстой, известный анархопедагогическими экзерсисами: «Воспитание есть возведённое в принцип стремление к нравственному деспотизму. <�…> Права воспитания не существует. Я не признаю его, не признаёт, не признавало и не будет признавать его всё воспитываемое молодое поколение, всегда и везде возмущающееся против насилия воспитания».
Положим, граф прав: деспотизм. К тому же про мальчика все уж, поди, догадались: это – Смердяков, личность преотвратительнейшая, в нарицательностях. Значит – так ему и надо. К тому же услужливый г-н Рассказчик романа успел предварить представленный здесь урок коротенькой, но бьющей наотмашь присказкой: мальчик тайком вешал кошек, а после хоронил их, имитируя Православный обряд. Мерзость какая!
Реакция читателя какова? Акцент оценки урочного дела – щелчком тумблерка! – переключается с «нравственного деспотизма» с одной стороны и «innocent victim-a»* с другой, на… На что? Да на то, что это справедливая реакция старика Григория, в котором было оскорблено чувство верующего человека. С учётом того факта, что оскорбление носит публичный характер (роман читает публика!), дело могло бы потянуть на статью 148 нынешнего Уголовного кодекса (шутка, в которой доля шутки).
Но если попытаться вникнуть в дело поглубже, то на входе «в лакейскую» всплывает нечто. Начто о старике «учителе».
«… О старике Григории Васильевиче Кутузове мы, впрочем, уже говорили довольно. Это был человек твёрдый и неуклонный, упорно и прямолинейно идущий к своей точке, если только эта точка по каким-нибудь причинам (часто удивительно нелогическим) становилась пред ним как непреложная истина. Вообще говоря, он был честен и неподкупен. Жена его, Марфа Игнатьевна, несмотря на то что пред волей мужа беспрекословно всю жизнь склонялась, ужасно приставала к нему, например, тотчас после освобождения крестьян, уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки); но Григорий решил тогда же и раз навсегда, что баба врёт, «потому что всякая баба бесчестна», но что уходить им от прежнего господина не следует, каков бы он там сам ни был, «потому что это ихний таперича долг». - Ты понимаешь ли, что есть долг? — обратился он к Марфе Игнатьевне. - Про долг я понимаю, Григорий Васильевич, но какой нам тут долг, чтобы нам здесь оставаться, того ничего не пойму, - ответила твердо Марфа Игнатьевна. - И не понимай, а оно так будет. Впредь молчи. Так и вышло: они не ушли, а Федор Павлович назначил им жалованье, небольшое, и жалованье выплачивал. Григорий знал к тому же, что он на барина имеет влияние неоспоримое».
***
Что видит в этом «приоткровении» вдумчивый читатель вроде меня, известного буквояда? Что «учитель»-то – того, самую, конечно, малость, но именно – того. В понятном, надеюсь, смысле. Во-первых, этот, «между нами говоря», упёртый старик – левиафан прямобегущий, змей, которого «убьёт Господь мечом своим тяжёлым и большим, и крепким» (см.: Книга Исаии)**; во-вторых, «учитель» и муж сей авторитарен по отношению к своей жене, дерзнувшей выступить слабым бунтом на «долг» и «чувство долга»; в-третьих – жена его (для него любимого собою) «врёт», т.е. «грешит» – и в «бунте» своём, и вообще, в принципе, так сказать. Григорий и жене своей, на «невыученном уроке» устроил публичную казнь – избил за то, что не там и не то отплясала. Казнил как высший, казнил по праву. Потому что (если тут возможна причинно-следственность) «всякая баба бесчестна»; «потому что» все «бабы» суть низшие существа, «дети», которые в отсутствие должного надзора и управления-научения обречены «врать», лезть, то есть, с перманентным «слабым-бабьим бунтом»*** на…
На что?
На авторитет, чудо и тайну. Именно так.
Поясню. «Слабый бунт» Марфы Игнатьевны вызван был желанием «тотчас после освобождения крестьян, уйти от Федора Павловича в Москву и там начать какую-нибудь торговлишку». Желание законное и логичное: свобода дарована, дарована свыше. Свершилось. Бог и Царь отменили «рабов». Справедливость восторжествовала. Но!
В полный рост встаёт «долг». По мне «долг» этот не относим на сторону «барина», отчеркну – прежнего барина, по отошедшему «к праотцам» закону. Во-первых, барин отбарствовал своё; во-вторых, и это главное – Григорий «знал к тому же, что он на барина имеет влияние неоспоримое». Что есть «неоспоримое влияние»? Авторитет. Власть. Власть «раба» над хозяином. Власть учителя над «учеником». Власть взрослого над «дитём малыим». Но ведь это хозяева, господа прежнего закона были «отцами», а «рабы» их им «детьми»!
Парадоксально? По-перворимски сатурнально, т.е. раб становится господином, господин – рабом? Ещё бы.
«Долг» равно исходит из закона и направлен на закон, на Авторитет, на власть Авторитета, непреходящую. Новый закон ничтожится в сравнении с прежним, для Григория натуральным представляется поднести к стопам «умершего бога Пана» законную жертву, в которой «свобода» и «справедливость» и «хлебы» [«начать какую-нибудь торговлишку (у них водились кое-какие деньжонки)»] уступают подлинной, реальной, действующей с февраля 1861 года «существительности». Эта жертва, между тем, как представляется, столь же существенна и столь же существительна, как жертва Авеля, лёгшая «против» жертвы Каина. Или так: иудеи, авторы, как считают иные, лучшего закона «в истории», предпочли «лучше остаться» с Ветхим Заветом, с Библией, с книгами Пророков, чем с Истиной Завета нового. Да тут вся «Священная история», в одном-то уроке и в присказке к нему.
И вся поэма Ивана Карамазова о Великом инквизиторе. С «судом» над …
Оставлю. До времени.
***
Здесь, полагаю (если угодно), в Григории Васильевиче Кутузове – наступление отступлением на «Императора Наполеона французского первого, отца нынешнему» (см.: выросший Смердяков в саду «потерянного Рая»); и/или – торжество и неразличимость различия идеи как объекта-субъекта веры над образом как продуктом знания.
Впрочем – за парту!
Окончание как начало.
Граф Лев Толстой: «…преподавание и учение суть средства образования, когда они свободны, и средства воспитания, когда учение насильственно и когда преподавание исключительно, то есть преподаются только те предметы, которые воспитатель считает нужными. <�…> Воспитание есть принудительное, насильственное воздействие одного лица на другое с целью образовать такого человека, который нам кажется хорошим; а образование есть свободное отношение людей, имеющее своим основанием потребность одного приобретать сведения, а другого — сообщать уже приобретённое им».
Достоевский: «Воспитали его Марфа Игнатьевна и Григорий Васильевич, но мальчик рос “безо всякой благодарности”, как выражался о нем Григорий, мальчиком диким и смотря на свет из утла».
Нитше: «… лишь только из мира исчезнет боязливость и принуждение, - исчезнет и авторитет обычаев».
Он же: «Воспитание есть принудительное, насильственное воздействие одного лица на другое с целью образовать такого человека, который нам кажется хорошим».
Мальчик Паша Смердяков вовсе не кажется старику Григорию хорошим.
Хорошим он показался Фёдору Павловичу. Конечно, хорошее старый сладострастник узрел через болезнь мальчишки, но хорошее это не сама болезнь; хорошее – это даже, наверное, не первый проблеск мрака неверия в бастарде, или, иначе подав, - первый опыт пытки «мучения Богом», как подвёл позднее старший сын Карамазов, Митя; хорошее, вполне вероятно (как логично) предположить в том, что и сам этот урок, преподанный Григорием Смердякову, и весь, собственно, Смердяков укладываются в одну очень звонкую и очень известную фразу: Бороться и искать, найти и не сдаваться. Нет, это не В.Каверин и его «Два капитана», которые на раз вскакивают в сознаниях большинства наших современников-соотечественников, нет! Это – финал поэмы «Улисс» англичанина Тэниссона,**** поэмы, написанной в 1842 году. В этому году юный Достоевский, по окончании учёбы, поступил в службу, инженер-поручиком в Петербургской инженерной команде, где, читалось, получил от Николая Павловича хлёсткого «дурака», отчего с «дурацкой» службой-то будущий гений поспешил распрощаться.
То strive, to seek, to find, and not to yield.
Как ни странно, как ни парадоксально (а в Достоевском не бывает непарадоксального), но эти героические слова мучимого богами искателя чудес Одиссея-Улисса органично впитывают в себя образ мучимого Богом искателя чудес (отрицание – натуральная часть исканий) Павла Смердякова. «Он удавился, значит – сдался», - возразят мне. Уверен – нет. Во-первых, он унёс с собою в петлю тайну – тайну семейства русских-философов и их мучения Богом; во-вторых – он, суицидом своим, исхитрился победить братьев-искусителей: Ивана – идеолога, и Алёшу, попытавшегося купить признание Смердякова в суде, ложное признание на лживые три тысячки, те самые, которыми, как «доказательством» бывший лакей потряс обезумевающего Ивана.
***
Омерзительность Смердякова вышла в нарицательности, обратилась «общим местом», вроде общественного ватерклозета. Справедливо.
… И милость к падшим призывал. Пушкин. К мятежникам, к революционерам, к невинным жертвам режима… Известной частью – к совершенным мерзавцам, «наполеончикам». Различия в оценках – маркеры справедливого отношения судящих к справедливости.
Соотечественник Тэниссона Чарльз Диккенс. «Повесть о двух городах», 1859 год: «Это было лучшее изо всех времен, это было худшее изо всех времен; это был век мудрости, это был век глупости; это была эпоха веры, это была эпоха безверия; это были годы Света, это были годы Мрака; это была весна надежд, это была зима отчаяния; у нас было все впереди, у нас не было ничего впереди…»
Действие разворачивается в буреломе Французской революции, в царстве Гильотины. Аристократы, простолюдины, взбесившееся для власти над всем Третье сословие…
Преступления, обвинения, ложные свидетельства и… невинная жертва: Innocent Victim.
Один из персонажей, совершенно падшая личность, бывший адвокат, суицидально выходит под гильотину ради спасения ненавидимого им другого, соперника.
Любовь и голуби, английская версия.
«То, что я делаю сегодня, это лучше, неизмеримо лучше всего, что я когда-либо делал; покой, который я обрету, это лучше, неизмеримо лучше того, что я когда-либо знал».
Кому как, а по мне, это мог бы повторить Смердяков. Если бы не исходил слюной озлобления в минуту до.
Не зазорно: без озорностей трикстер.
***
Кого ищут дети?
Именно – кого, а не что. Через «что».
«Фёдор Павлович запретил наистрожайше Григорию наказывать мальчишку телесно и стал пускать его к себе наверх. Учить его чему бы то ни было тоже пока запретил. Но раз, когда мальчику было уже лет пятнадцать, заметил Федор Павлович, что тот бродит около шкафа с книгами и сквозь стекло читает их названия. У Федора Павловича водилось книг довольно, томов сотня с лишком, но никто никогда не видал его самого за книгой. Он тотчас же передал ключ от шкафа Смердякову: «Ну и читай, будешь библиотекарем, чем по двору шляться, садись да читай. Вот прочти эту», — и Федор Павлович вынул ему «Вечера на хуторе близ Диканьки». Малый прочел, но остался недоволен, ни разу не усмехнулся, напротив, кончил нахмурившись».
- Про неправду всё это.
Дети ищут правду. Дети ищут «Кого» через правду. Напарываются на справедливость.
Граф Лев Толстой, из текстов «Моя жизнь»: «Вот первые мои воспоминания. Я связан, мне хочется выпростать руки, и я не могу этого сделать. Я кричу и плачу, и мне самому неприятен мой крик, но я не могу остановиться.
Надо мной стоят, нагнувшись, кто-то, я не помню кто, и всё это в полутьме, но я помню, что двое, и крик мой действует на них: они тревожатся от моего крика, но не развязывают меня, чего я хочу, и я кричу ещё громче. Им кажется, что это нужно (то есть то, чтобы я был связан), тогда как я знаю, что это не нужно, и хочу доказать им это, и я заливаюсь криком, противным для самого меня, но неудержимым.
Я чувствую несправедливость и жестокость не людей, потому что они жалеют меня, но судьбы, и жалость над самим собою. Я не знаю и никогда не узнаю, что такое это было: пеленали ли меня, когда я был грудной, и я выдирал руки или это пеленали меня, уже когда мне было больше года, чтобы я не расчёсывал лишаи, собрал ли я в одно это воспоминание, как то бывает во сне, много впечатлений, но верно то, что это было первое и самое сильное моё впечатление жизни. И памятно мне не крик мой, не страданье, но сложность, противуречивость впечатления.
Мне хочется свободы, она никому не мешает, и меня мучают. Им меня жалко, и они завязывают меня, и я, кому все нужно, я слаб, а они сильны».
***
Иной раз смотришь на такого-то, без разницы – взрослого ли, малыша ль, но равно «со спелёнутым сознанием», и думаешь: так тебе лучше, я ведь знаю, что именно тебе и именно так – лучше. Я не открою тебе тайну, я оставлю тебя при чуде справедливости, и ты должен будешь подчиниться, потому – на моей стороне авторитет.
А он, этот «малый», этот слабенький бунтовщик – бьётся: его «Бог мучает».
Маленький бог великого мучения – малыш Великий инквизитор.
Я, вы, он, она… вместе – целая страна. Да что – целый мир. Мир человеков.
Мир, поросший чертополохом.
Джеймс Джойс, «Улисс», Часть II. Эпизод 9. Спич Стивена Дедала о Шекспире: «… Во внешнем мире он нашёл воплощённым то, что жило как возможность в его внутреннем мире. Метерлинк говорит: Если сегодня Сократ выйдет из дому, он обнаружит мудреца, сидящего у своих дверей. Если нынче Иуда пустится в путь, этот путь приведёт его к Иуде. Каждый день – множество дней, чередой один за другим. Мы бредём сквозь самих себя, встречая разбойников, призраков, великанов, стариков, юношей, жён, вдов, братьев по духу, но всякий раз встречая самих себя. Тот драматург, что написал фолио мира сего, и написал его скверно (сначала Он дал нам свет, а солнце – два дня спустя), властелин всего сущего, кого истые римляне из католиков зовут dio boia, бог-палач, вне всякого сомнения, есть всё во всём в каждом из нас, он конюх, и он мясник, и он был бы также сводником и рогоносцем, если б не помешало то, что в устроительстве небесном, как предсказал Гамлет, нет больше браков и человек во славе, ангел-андрогин, есть сам в себе и жена».
Второй «Улисс» в этом эссе, второй случай детской зоркости к «несправедливому», на фоне малосильной критики, слабенького бунта-мятежа против бога мировой литературы, всевластного невидимки Шекспира: «Тот драматург, что написал фолио мира сего, и написал его скверно (сначала Он дал нам свет, а солнце – два дня спустя), властелин всего сущего, кого истые римляне из католиков зовут dio boia, бог-палач, вне всякого сомнения, есть всё во всём в каждом из нас».
Не зазорно: без озорностей трикстер.
Нечто общее, единящее – в «иудейской» поэзии вопрошаний:
Кого ищут дети?
Именно – кого, а не что. Через «что».
* См. и сл. Innocent Victim Uriah Heep, почитывая между тем про Урию Хип Чарлза Диккенса («Дэвид Копперфилд») – злобного вора и адвоката («дьявола»), мошенника и сидельца с притворным раскаяньем. Есть в нём нечто анахронично «смердяковское».
**В Книге Еноха, Ветхозаветном апокрифе, Левиафан дан с «гендером» и с «соседом по нехорошей квартире»: «В этот день (в день суда над нечестивыми) выйдут пожирать нечестивых два чудовища, одно мужского пола, другое – женского. Чудовище женского пола называется Левиафаном; оно обитает во внутренностях моря, в источниках вод. Чудовище мужского пола называется Бегемотом; оно живет в невидимой пустыне, на востоке от сада, где жили избранные и праведные…».
«Соседа», надеюсь, все опознали: прообраз кота-демона Бегемота из «МиМ» М.Булгакова. Ну, каково «соседство», с самим-то Кутузовым Григорьем Василичем?
Который, прибавлю, «через жену» свою «дракона» родил. Родил и схоронил, потому – «смешение природы произошло».
Однако, и это «не всё»: Книга Еноха, седьмого человека на Земле по Адаму, родившегося «в первую седьмину, когда суд и правда ещё медлили» (см.: справедливость), содержит «наставление детям», для всех детей, «которые будут жить на земле, и для будущих родов, которые будут ходить в праведности и мире».
***См.: «Бабий бунт», оперетта (1975 г.) по мотивам «Донских рассказов» М.Шолохова.
****В 1884 году королева Виктория удостоила поповича Альфреда Тэниссона рыцарского титула.
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
13.01.2023 —
неЦАРи неПРИрОДЫ
12.01.2023 —
цеНА и пЛАТа
12.01.2023 —
НоРМаДЖиНа
12.01.2023 —
ЧЕКан
11.01.2023 —
ЧАСоВОЙ
11.01.2023 —
заГУлЯй-гоРОД
10.01.2023 —
ИТоГОн
10.01.2023 —
телеСКоПцы
07.01.2023 —
пRоБЛеМА крЫШи
Архив записей в блогах:
Немного фотоснимков одного из объектов "Восточного вала", сохранившейся немецкой группы укреплений в районе города Ширвиндт (современный поселок Кутузово Калининградской области). Редкая вещь в калининградских болотах - сохранившийся практически в целости и сохранности бетонный ДОТ с ...
Несмотря на все прелести нынешней жизни, всё равно мысленно возвращаюсь к прошлым временам.
Эх, думаю, жить бы в 1970-1980 года.
Да, не было этого изобилия, которое сейчас есть, жрать порою было нечего, но люди были добрые. Потому что все варились ...
Байден послал в подарок 4.000 таких палок. Шведские противотанковые средства. AT-4. Подбивают любой танк. Стоят на вооружении США с 1983 года.
Оказывается, сами США производят их ...
Обнаружил ржачный фоторепортаж в блоге у ВлСаныча Нехорошего. В принципе нормальная самарская оппозиция. Парень на коленях у Лашманкина (кста, а у него жена и детки есть, не?) короче зоркий глаз подслеповатого анализатора усиленный цифрой родил чудо. Мир увидел своих героев, ярких, ...
