Кто будет пить баварское?

navlasov — 19.07.2020 19 июля 1870 года, ровно полтора века назад, Франция объявила войну Пруссии. Начался вооруженный конфликт, итоги которого оказали огромное влияние на дальнейший ход европейской и мировой истории. Но до итогов мы еще доберемся. Пока что на повестке дня стоял главный вопрос: как поведут себя "южане"?

Ведь именно южногерманские государства были главным объектом прусской политики. Война с Францией как таковая была Бисмарку абсолютно не нужна. Его задача заключалась в том, чтобы завершить объединение Германии, создав для этого благоприятный контекст: борьбу против "наследственного врага". Только ради этого имело смысл ввязываться в такое довольно рискованное предприятие, как конфликт с западной соседкой.

Идея присоединения Эльзаса и Лотарингии была поддержана Бисмарком позднее, уже в ходе войны, и в значительной степени преследовала все ту же цель. Как метко выразился один из противников "железного канцлера", глава гессенского правительства Дальвиг, "если Пруссия одержит решительную победу и возьмет Эльзас и Лотарингию, ни сам король Вильгельм, ни мы не сможем избежать провозглашения его императором". Две бывшие французские провинции должны были играть роль "стяжки", дополнительно укрепляющей германское единство.

В середине июля, однако, было еще не до конца понятно, на чьей стороне окажутся (и окажутся ли) "южане". Да, у южногерманских монархий были военные соглашения с Пруссией, и все же в Берлине испытывали определенную тревогу, а в Париже - определенные надежды. В конце концов, в войнах Нового времени те же баварцы гораздо чаще сражались бок о бок с французами, чем с пруссаками. "Пруссоскептические" настроения в Баварии, Вюртемберге и Гессене в конце 1860-х годов усиливались, на политической арене партикуляристы уверенно теснили националистов. Более-менее твердо можно было рассчитывать лишь на Баден, однако его географическое положение делало его крайне уязвимым.

При этом Бисмарку было необходимо добиться не просто сотрудничества южных немцев, а сотрудничества добровольцев. Несколько месяцев спустя прусский кронпринц заявил, что баварцев и иже с ними можно загнать в империю силой, если не хотят по-хорошему; "железный канцлер" выступил категорически против. Он понимал, что принуждение будет в данном случае иметь слишком серьезные негативные последствия - как внутри-, так и внешнеполитические; никакого реального единства не получится, основанная на насилии конструкция неизбежно будет хрупкой. "Южане" должны были сами, добровольно примкнуть к общегерманскому делу.

Надо сказать, что Бисмарк однажды уже проиграл бой за "сердца и умы" немцев из малых государств. Это было в 1866 году, когда, несмотря на все его усилия Берлина, все сколько-нибудь значимые члены Германского союза поддержали Австрию. Именно поэтому он в дальнейшем крайне осторожно подходил к развитию интеграции и старался избегать чрезмерного давления. И в данном случае существовал немалый риск того, что "южане" будут исходить из принципа "проблемы прусского короля - не наши проблемы".

Ключевое значение имела позиция Баварии, как самого крупного немецкого государства к югу от Майна. Уже 14 июля - на следующий день после публикации Эмсской депеши - состоялось заседание кабинета министров. Было предельно ясно, что предстоит война. За то, чтобы поддержать Пруссию, высказались только два члена кабинета - военный министр и (весьма примечательно) министр торговли. Остальные колебались или высказывались против. Тогда в происходящее вмешался Людвиг II; по инициативе военного министра он 16 июля, на следующий день после пруссаков и французом, отдал приказ о начале мобилизации. Одновременно националисты развернули масштабную кампанию в прессе и многотысячные демонстрации в Мюнхене, требуя солидарности с Пруссией. 18 июля глава правительства граф Брай-Штейнбург заявил в парламенте: «Природа вопроса меняется. На смену испанской кандидатуре приходит немецкий вопрос». В итоге 19 июля депутаты 101 голосами против 47 одобрили военные кредиты - правда, в сокращенном объеме. В тот же день прусскому посланнику в Мюнхене официально сообщили, что Бавария выполнит свои союзнические обязательства. 21 июля аналогичное решение было принято в вюртембергском парламенте.

Естественно, ни пруссаки, ни французы все это время не сидели сложа руки. Из Берлина в столицы южногерманских государств полетели напоминания о союзнических обязательствах. Французские дипломаты тоже не оставались пассивными. Впрочем, французский посланник в Баварии еще в первой половине июля предупреждал, что излишне агрессивная позиция Парижа может вынудить южногерманские монархии примкнуть к Пруссии. Грамон, однако, предпочитал игнорировать эту опасность и тешить себя иллюзиями. Он считал, что проблема "испанского кандидата" оставит "южан" совершенно равнодушными. В итоге, по свидетельству прусского военного атташе в Париже графа Вальдерзее, известие о вступлении в войну Баварии стало для французского руководства серьезным ударом.

Почему в конечном счете правящие круги южногерманских государств сделали именно такой выбор?
Во-первых, в силу существовавших союзнических обязательств. Объявив войну, французы тем самым буквально вынудили "южан" идти на помощь "северянам".
Во-вторых, благодаря существенной экономической зависимости от Пруссии (вспомним баварского министра торговли).
В-третьих, несмотря на рост влияния партикуляристов, националисты составляли в южногерманских государствах значительную силу, особенно в рядах городского среднего класса, с мнением которого правящие круги вынуждены были считаться, если не хотели рисковать глубоким расколом в обществе и серьезными внутренними потрясениями.
Все три пункта очень хорошо сформулировал все тот же Дальвиг, заявивший 17 июля французскому посланнику: Гессен не обладает необходимой свободой действий, к тому же французы действовали так грубо и неумело, что умудрились пробудить национальные чувства даже у тех, кто ненавидит пруссаков.

Наконец, в основе решения мог лежать простой рациональный расчет. Союз с Пруссией являлся беспроигрышной комбинацией. В случае победы можно было разделить с "северянами" ее плоды, в случае поражения - твердо рассчитывать на великодушие Парижа, заинтересованного в том, чтобы укрепить южногерманские государства в качестве противовеса Берлину. А вот вариант "остаться в стороне, когда пруссаки победят" грозил неприятными и непредсказуемыми последствиями. Брай, к примеру, полагал, что в этом случае Баварию "постигнет судьба Ганновера" - то есть аннексия Пруссией.

Разумеется, на юге (как и на севере) Германии перспектива вступления в войну не вызывала у многих энтузиазма. В конце июля Мюнхен в рамках своего "тура" по южной Германии посетил прусский кронпринц. Князь Хлодвиг цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрст писал в своем дневнике: «Публика дружелюбно приветствовала его и кричала «ура», но не слишком мощно. Было много людей из низших классов, рабочих и так далее, а они в Мюнхене не особенно воодушевлены начавшейся войной и не склонны чествовать прусского принца». Тем не менее, дело было сделано: "южане" поддержали Северогерманский Союз. По большому счету, основная цель Бисмарка в этой войне была больше чем наполовину достигнута еще до того, как прозвучали первые выстрелы. Теперь дело было за малым: не проиграть.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• По теме
• Архив