Книги, август 2018 года

maiorova — 04.09.2019 Первые десять книг не самого урожайного месяца. Эмилия открыла для себя "Рассказы о Франце" и, чередуясь, читаем их до сипоты. Если бы Кристине Нёстлингер могла бы мне опротиветь... нет, Кристине Нёстлингер не может опротиветь просто потому, что она есть она, а я есть я. Под катом, впрочем, всё разнообразнее.

«Анекдоты Моллы Насреддина» – неожиданно нашлось в Беларуси, в пансионате. Издание 1964 года Впечатляющую работу проделал составитель, бесспорно, во всех жанрах излюбленного народного героя представил: от бесхитростной сельской фацетии а-ля «жена, и ты намажься скипидаром» до высокого штиля истинной философии. На одной странице и грубоватая плоская побасёнка, и комедия «тридцать три подзатыльника» и бездонно глубокая притча, над которой можно размышлять часами. Неожиданными показались беседы Насреддина с Тамерланом – с лёгкой руки Леонида Соловьёва я предполагала, что эти двое удивительных во времени разминулись. И кстати, Насреддин в азербайджанских рассказах натурально молла, законоучитель, иной раз исправляет аж должность судьи. Вот уж где доподлинно потеха...

У Тимура была такая привычка: если он видел во сне, что кто-нибудь ослушался его или непочтительно ответил, то наутро приказывал повесить того человека.
Молла Насреддин, узнав об этом, собрал пожитки и убежал в своё село. Односельчане собрались вокруг него и спросили:
— Молла, почему ты сбежал от Тимура? Пока ты был при дворе, то помогал нам: облегчал нам налоги, а кое-кого и совсем освобождал от них.
— Правда, когда Тимур бодрствовал, я ещё мог ладить с ним. Но присниться и вызвать его гнев я не хочу, а понравиться ему во сне у меня сил не хватит. Поэтому я и убежал, пока не поздно.

Николай Смирнов «Джек Восьмёркин – американец» – в начальной школе я была страстной поклонницей экранизации, причём не столько Яшки-Джека в исполнении А. Кузнецова (вернувшись, выяснила, что он буквально два месяца тому назад умер от рака, земля пухом), сколько Евстигнеевым-адмиралом и Дуровым-кулаком. И по сей день считаю: Пал Палыч Скороходов – одна из лучших ролей Дурова. Впрочем, это так, речи в сторону, к тому, что литературная основа тоже вполне достойная. Пусть не такая фарсово-искромётная, скорее в приключенческую и деловут сторону. Нравственность, впрочем, уже классовая. Пролетарская. Татьяна, сама «барыня», чего ей товарищи по коммуне так и не забыли, не выдержала, пожалела старика Скороходова, предупредила – и пала от его руки. Какой же вам ещё морали, идёт война, жить хочется. Пусть у него дети, внуки, жена-старуха, пусть он сам с третьим инсультом – враг, враг и должен быть покаран! Даровитый прозаик, Смирнов умер в 1933 году от тифа. Вполне ещё мог жить три с половиной-четыре года.

Чарльз Диккенс «Жизнь и приключения Николаса Никльби» – сразу оговорюсь, что Диккенса знаю из рук вон плохо. «Мартина Чезлвита» в отрочестве не преодолела, а в «Оливере Твисте» было так жаль Феджина, что вся викторианская дидактика пропала втуне. «Никльби», однако, пошёл на ура. Два тома не то что фейерверка – юбилейного салюта из ста пятидесяти орудий. Ладно фабульная увлечённость, я этот грех, «беги, они тебя убьют», за собой знаю не первое десятилетие, но характеры!.. Как это должно быть трудно: держать в голове и миссис Никльби, и её странного ухажёра, и мистрис Манталини с её мистером, и Смайка с его шайкой наставников, и лорда с прихлебателями, и самого Николаса, и его сестрёнку Кэт (почему Гениева называет их бесцветными? Маделайн – та может быть, но её отец, её отец!..: Мне снилось, что утро уже настало и мы с вами беседуем, как беседовали сию минуту, что я собираюсь идти наверх, как собираюсь пойти сейчас, и что, когда я протянул руку, чтобы взять за руку Маделайн и повести ее вниз...), и весь пока ещё не погорелый театр, и мисс Ла-Криви с суженым... ещё чуть-чуть, и стало бы слишком много. Вкратце: в планах «Лавка древностей» и «Барнаби Радж».

Хескет Пирсон «Диккенс: Человек, писатель, актёр» – впечатление амбивалентное. В определённый момент от цветистого стиля биографа затрещала голова. Диккенс-актёр у Пирсона, который сам пришёл в нон-фикшн из театра, получился убедительнее, чем писатель и человек, вам не кажется? Писатель застит человека, а человек – писателя, и только сцена расставляет всё по местам, выхватывая лучом прожектора его величество Драматического чтеца. Личность теряется за оправданиями, осуждениями, извинениями, разъяснениями. Почему Чарльз поступил так, а не иначе? Да потому что он был Чарльз, и никто иной! Чем больше Пирсон стремится воспеть эксцентричность гения, тем явственнее биполярное расстройство мерещится или продуманная игра умного расчётливого карьериста. Хотелось бы, чтобы в тексте было меньше «почему» и больше «зачем»... Тем не менее жэзээловское жизнеописание Вальтера Скотта уже взято в библиотеке. Будем знакомиться с Пирсоном дальше.

Маргарет Макмиллан «Война, которая покончила с миром» – «Восторг и боль сражения» Энглунда отложила до будущих времён: посоветовали «Первый блицкриг» Барбары Такман сначала изучить с карандашиком. Батальное и милитаристское, впрочем, сейчас оставляет меня в лучшем случае холодно безразличной. А в худшем я блюю. Поэтому Макмиллан – то, что надо, психологические портреты изумительные. Я, я, гибернофилка из гибернофилок, посочувствовала лорду Солсбери! Не спрашивайте, сама офонарела! Лексеич полистал про Вильгельма и сказал, что ежу понятно, мировая бойня была неизбежна. Это он про нашего обожаемого монарха ещё не долистал, хе. Получила ли я ответ на заданный в подзаголовке вопрос «кто и почему развязал Первую мировую»? Да. Оказалась ли способна его усвоить? Бог весть. Материал уж слишком новый, острый. Пожалуй, если у этой книги есть основной тезис, он звучит так: бабушки и дедушки нам не солгали, худой мир и вправду лучше доброй ссоры.

Форд Мэдокс Форд «Конец парада: каждому своё» – не поймите превратно, по «Хорошему солдату» у меня о Форде сложилось благоприятнейшее впечатление. Он модернист-Портос, я дерусь, потому что я дерусь, он иногда так тонок, что эта тонкость превращается почти в самопародию. Завязка: юная суфражистка – а чего? Вполне в духе времени! – бежит от полицейских и обращается за помощью к первому встречному, вызвавшему доверие, видимо, непреходящей растерянностью на физиономии. Это узнают. Раз суфражистка заговорила с мужчиной, следовательно, он её знакомый. Раз он её знакомый, а они не представлены, значит, они встречались тайно. Раз они встречались тайно, не приходится сомневаться, что у них интрижка. Бинго. Из этого у нас вырастет ни больше ни меньше, как тетралогия. В современной прозе атомная бомбардировка не вызовет столько эмоций, сколько в тот период девушка, заговорившая с мужчиной. К первому встречному прилагается супруга-золото, негде пробы ставить, ещё более золотая тёща, маленький ребёнок, лучший друг, чудаковатый, как и подобает лучшим друзьям. Титженс бы и рад, чтобы ни к нему, ни к Валентине никто не прилагался, ан фигос под нос. Впереди ещё три тома.

Oyinkan Braithwaite, My Sister, the Serial Killer – сюжет я коротенечко, минут на сорок пересказываю по ссылке: https://fem-books.livejournal.com/1869362.html, и сразу хочу добавить, что сюжет не главное. Детективная составляющая в (практически) детективе блистает своим отсутствием. Чем не эксперимент? Из первой главы... да что там, из заглавия всё становится яснее ясного, и расстановка сил не меняется до последних фраз. Модная смена точек зрения? Забудьте. От начала до конца мы видим происходящее одними глазами, пусть не самыми зоркими, и слышим одними ушами, пусть не самыми чуткими. Напряжение, почти триллерный саспенс достигается другим – не хочу показаться банальной, умением писать саспенс. С букеровской дистанции Брейтуэйт, как ни досадно, сошла. Видимо, посчитали, что наполовину африканский шорт-лист будет выглядеть несколько вызывающе. А в целом великолепно, тем более для дебюта молодой писательницы – возраст, к слову, нигде впрямую не упоминается.

Марион Мюллер-Колар «Маленький театр Ханны Арендт» – есть такая иллюстрированная серия у Ad Marginem, переводная с французского, называется «Платон и компания». Философия и социология для детей, причём, факт, начиная с античности: Гераклита, Сократа и Платона, Диогена. За не-Европу отвечает Лао-цзы. Германских классиков, Канта и Лейбница, представляет сам основатель серии, Жан-Поль Монген. Затем сразу идёт Маркс, потом все современные, которые на деле давным-давно уже классические: Эйнштейн, Башляр, Витгенштейн, который у меня есть, и Ханна Арендт – решили разбавить чисто мужской круг. Картинки заманчивые и разноцветные, текст страшный. На меня, по большому счёту, «Банальность зла» не такое резкое впечатление произвела, чем эта популярная брошюрка для несовершеннолетних. Ханна бросает взгляд на часы: как быстро пролетело время! Надо срочно возвращаться домой: к ужину придут гости, а она не успела приготовить еду... Оказывается, и умерла Арендт, встав принести гостям кофе. Ей шёл семидесятый год... Мила рассмотрела рисунки, похвалила лисицу, но читать пока не просит. И к лучшему.

Диана Уинн Джонс «Хранители волшебства» – а это я уже переквалифицируюсь на «условно детское-подростковое». Подчеркну – условно. Первыми-то я ухватила «Дом за порогом», до смешного увлеклась, и вместе с тем посейчас волосы дыбом. Для детей фантдопущение слишком круто и не слишком «фант», а тинейджеры смотрят «Игру престолов». «Хранители», в свою очередь, умилительно традиционный, с длинной развесистой экспозицией кельтский imram ничем не глупее и не проще «Плавания Майль-Дуйна». Даже магический кот есть, правда, не маленький и изящный, как в первоисточнике, а исполинский, ободранный и сердитый: https://fem-books.livejournal.com/1866618.html. Вообще Уинн Джонс для меня стоит в том же ряду, что Линдгрен, Янссон, Эва Ибботсон, Гарнер, Нёстлингер, Синкен Хопп, любившая аттестовать себя «толстой бабушкой, рассказывающей сказки»... Побольше бы таких бабушек. Да и дедушек.

Карл Проффер «Без купюр» – сейчас взяла в маминой библиотеке «Стоунера» и не могу отвязаться от мысли, что Проффер здорово смахивает на Стоунера. Слабо верю в персты судьбы и роковые совпадения, однако вот так: занимался бы способный парень баскетболом и занимался, но на него напала русская литература. Так поражает молния, так поражает финский нож. Извините за цитату. Второе по счёту, но не по значению. Где-то в фем-букс я отметила воспоминания жены Проффера, Эллендеи Проффер Тисли, как иронические, больше того, саркастические. Беру свои опрометчивые слова обратно. По сравнению с профферовской концентрированной жёлчью «Бродский среди нас» течёт млеком и мёдом: муж гораздо более доктринёр, чем жена. Или это болезнь роль сыграла – обидно всё-таки во цвете лет... Забавны повторяющиеся вопросы в интервью: «Может ли плохой человек написать хорошую книгу?», «Нужна ли цензура?», «Есть ли в СССР секс?» Ему бы учиться у интервьюируемых, а он их экзаменовал.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив