Имя Роджера, или Академия брата Бэкона

anairos — 28.08.2022 Прочитал я тут «Имя розы» Умберто Эко. Книга сия подобна мудрому человеку – полна блестящих мыслей, но на три четверти состоит из воды. Во время чтения не раз я был принуждён отжимать эту воду, сиречь пропускать длинные пассажи, без которых, по моему скромному мнению, повествование лишь выиграло бы. Несмотря на это, давно я не получал такого удовольствия от произведения, не принадлежащего к жанру фэнтези.

Однако же оно вполне могло бы к этому жанру принадлежать.

Главный герой романа, монах Уильям Баскервиль, не раз поминает своего наставника, мудрейшего Роджера Бэкона. А тот, в свою очередь, отлично понимал в магии – если не на практике, то в теории уж точно. И теория его была своеобразна.

Так сложилось, что я ознакомился с мировоззрением Бэкона как раз незадолго до того, как взялся за Эко, и теперь хочу поделиться им с вами.

Но вначале придётся поведать о магии слова.


Вера в силу слова – основа магических верований. Пиши я по-английски, я бы сказал, что её можно назвать the magical belief. Магия крайне редко обходится без слов. Даже закон подобия в версии Фрэзера не так уж безусловен: обычно он не срабатывает сам по себе, заклинателю всё-таки приходится при этом что-то сказать.

Однако в христианской Европе тринадцатого столетия эта вера переживала не лучшие времена. И всё из-за блаженного Августина.

Этот непререкаемый авторитет западной церкви ещё в четвёртом веке заложил основы семиотики. Кстати говоря, Умберто Эко, как и Аркадий Стругацкий, в определённых кругах был больше известен как учёный, чем как писатель. И занимался он не чем-нибудь, а как раз семиотикой.

Слова – говорил Августин – несут смысл лишь для тех, кто их понимает. Их единственная задача – коммуникация, без этого они бесполезны. А значит, если в ответ на твоё слово что-то происходит, этому может быть только одна причина – тебя кто-то слышит и делает по слову твоему. Ну а поскольку Бог и святые ангелы не станут производить чудеса по требованиям колдунов, это могут быть только бесы.

Логика этого рассуждения показалась всем настолько непререкаемой, что многие столетия никто и не пытался с нею спорить. Более того – её дополнительно подтверждали поздние учителя церкви, такие как Фома Аквинский и Гийом из Оверни.

Отец Гийом известен сейчас как главный герой одного из лучших произведений Андрея Валентинова, однако у него хватает и собственных заслуг – не зря персонажи «Имени розы» ссылаются на него в богословских спорах. Для нас интересно, что он первым (или одним из первых) употребил выражение «натуральная магия».

Это, между прочим, было уже отступление от Августина, ведь для того слово «магия» прилагалось только к заклинаниям. Всё, что делается естественными силами камней, трав, воды и тому подобного, уже поэтому магией не называется. А вот «овернский клирик» считал иначе: есть магические действия, которые в то же время естественны и потому дозволены.

Интересовался он, впрочем, и запретной некромантией. В его книгах есть примечательный рассказ. Отец Гийом общался как-то с неким колдуном, похвалявшимся, что ему известно убийственное слово. Всякий, кто услышит его, или хотя бы увидит написанным, немедленно упадёт мёртвым. Защищён, надо полагать, только сам заклинатель, который пишет или говорит.

Здесь логично задаться вопросом: а как он в таком случае умудрился выучить эту авадакедавру на стероидах? Но всё просто – наставник начертал её, букву за буквой, на воде, где не остаётся следов.

Гийом из Оверни приводит этот рассказ лишь для того, чтобы немедленно его опровергнуть. Делает он это с помощью интересного рассуждения.

Слово – пишет он – могло бы причинить смерть одним из следующих способов: либо смертоносно то, из чего оно состоит, то есть воздух, либо его форма, то есть звук, либо смысл, который оно выражает, либо же всё это вместе или в каком-то ещё сочетании.

Воздух может убить, лишь если будет наполнен ядовитыми испарениями. Но в этом случае причина смерти – яд, а вовсе не сказанное слово.

Звук может убить, если будет достаточно громким и резким. Но тогда причиной смерти будет страх либо повреждение мозга, а опять же не сказанное слово.

Наконец, смысл в теории мог бы убивать, но очевидно, что этого никогда не происходит, ибо в противном случае слово «смерть» точно так же причиняло бы смерть, «ад» – вечную муку, а «счастье» и «блаженство» были бы заклинаниями совсем иного рода. О воздействии слова «оргазм» отец Гийом, будучи монахом, благоразумно умолчал.

Ну а раз ни материя, ни форма, ни смысл слова не могут быть смертоносными по отдельности, то и в любом своём сочетании – тоже.

Это, братья и сестры, и есть высокая схоластика. Двенадцатый-тринадцатый век – вершина христианского рационализма.

Чтобы спорить с такой неопровержимой логикой, нужна была совершенно новая теория слова и его силы. И у Роджера Бэкона она была.


Основы этой теории он изложил в книге «О распространении видов». Звучит похоже на легендарный труд Чарльза Дарвина, однако же Бэкон имел в виду совершенно другое. Его «виды» (species) – что-то вроде бозонов: частицы, служащие передатчиками и переносчиками любых воздействий во вселенной.

Заметнее всего их влияние в оптике. Это из них состоят свет и цвет. Виды, распространяясь от любых вещей, попадают к нам в глаза и позволяют – внезапно – видеть. Однако мудрецам известно, что виды стоят и за всеми другими взаимодействиями в подлунном мире. Их главные источники – звёзды и планеты, свет которых от начала творения струится на землю, и виды каждого светила несут нам его свойства, силы и качества.

Если вам показалось тут что-то знакомое, то вам не показалось. Виды Роджера Бэкона – практически то же самое, что лучи аль-Кинди.

Этот арабский мудрец также походя упоминается в «Имени розы» – Уильям и Адсон замечают трактат «О лучах светил» на одной из полок монастырской библиотеки. А вот где он никогда не упоминается, так это у Бэкона – почтенный учёный, несмотря на то, что позаимствовал у аль-Кинди всю теоретическую основу, ни разу не называет его имени и не ссылается на его книгу. Это было бы идеологически рискованно.

Вместо этого он подкрепляет свои рассуждения авторитетом совсем другого арабского мыслителя – Абу Али ибн Сины, известного в Европе как Авиценна, светоч медицинской науки.

Авиценна полагал, что душа от природы наделена способностью повелевать телами. Обычно она прилагает эту способность к своему собственному телу, однако же никто не запрещает сильной душе влиять и на любые другие предметы, до которых она в состоянии дотянуться.

О магии слов в его рассуждениях нет ничего. Однако же Бэкон не единственный, кто полагал, что словесная способность – главное отличие бессмертной и разумной человеческой души, а значит, в словах эта сила должна проявляться в особенной степени.

Слова – учил он – исходят изнутри. Душа выражается в них гораздо полнее, чем в любых других действиях. В результате сказанное слово соединяет в себе сразу четыре источника видов:

– разумная, наделённая волей душа человека;
– тело, у которого есть свои силы и способности;
– планеты и звёзды, чьи виды могут усиливать или ослаблять слово;
– наконец, сам звук, то есть форма, приданная воздуху.

Если всё это совпадает – то есть слово сказано крепким здоровым человеком с сильным голосом, в подходящий момент, в нужном месте, с непреклонным намерением и горячим чувством – оно станет волшебным и сможет заметным образом изменить реальность.

Заметьте, смысл сказанного слова не входит в уравнение ни в каком месте. Таким образом, Бэкон, в отличие от неблагонадёжного аль-Кинди (у того смысл слова был по сути тождествен его силе), обходит августинов запрет. Если значение слова – по определению произвольное – не сказывается на его влиянии, то и вся магия слова вполне может быть предсказуемой и надёжной технологией, не касающейся никаких бесов.

Впрочем, не следует считать Бэкона оккультистом. Напротив, он был – по крайней мере, в собственных глазах – правоверным католиком. Его перу (возможно) принадлежит красноречиво озаглавленное «Письмо о тщетности магии» и (несомненно) три масштабных Опуса – Большой, Малый и Третий – адресованные не кому-нибудь, а лично Папе.

Все эти работы наполнены осуждениями в адрес ведьм и колдунов, использующих силу слова в эгоистических, неправедных, вредоносных целях. Всё это – магия, и она подлежит запрету. Но мудрец, обладающий верным знанием и просвещённый светом истинной веры, может использовать те же естественные принципы так, чтобы не погрешать против христианства, и таким образом, его не следует называть магом.

Вот характерная цитата из Опуса Третьего:


Как видим, хотя Роджер Бэкон жил за века до начала Эры Науки, он фактически предвосхитил формулировку, которую затем повторяли многие другие рационалисты: наука – это магия, которая работает.

В построенной таким способом картине мира не было места «чёрной магии». Была строгая технология, которую можно было применить праведно или неправедно, на пользу или во вред. И даже сверхъестественное вмешательство, в общем, для этого не требовалось.

Другое дело, что все эти уловки вряд ли кого-то обманывали. Магия слова и знака оставалась самой собой, и по-прежнему подпадала под многочисленные запреты. Но Бэкон очень рассчитывал, что Папа, впечатлённый его доводами, сможет изменить ситуацию. И у него для этого была веская причина.

Брат Уильям Баскервиль – рационалист, созданный воображением учёного – лишь грустно усмехается, когда прочие монахи начинают твердить ему о неминуемом приближении Антихриста. Однако его учитель относился к этой теме со всей возможной серьёзностью.

Бэкон был убеждён, что уже «близ есть, при дверех». Антихрист должен объявиться вот-вот, а за ним вскоре наступит и Второе пришествие, и Страшный Суд. Но до конца света нужно было ещё дожить, и это, по его прикидкам, будет непросто.

Так он говорит об этом сам в Опусе Большом:


Этому великому магу, в приходе которого Бэкон был совершенно уверен, следовало – по его плану – противопоставить усилия праведных католических мудрецов, которые смогли бы отразить его нечестивые чары собственной мудростью и силой слова. А для этого, соответственно, надлежало признать эту силу естественной и немедленно начать её систематическое изучение.


Я невольно представляю альтернативную ветвь истории, в которой Папа внял словам Бэкона.

Католическая академия заклинателей. Святые маги – монахи, священники, особо избранные миряне – осваивающие силу слова на пользу людям.

В этой академии изучали бы астрологию – звёзды и планеты придают свою силу правильно сказанным словам. Изучали бы разные языки – Бэкон полагал, что таким способом удастся обнаружить самые действенные заклинания. Практиковали бы физкультуру и медитации, чтобы укрепить тело и разум. Упражнялись бы в вокальных техниках, чтобы придать голосу должную звучность.

И при этом ни на секунду не забывали бы: всё это мастерство, вся эта сила пригодятся им, когда явится Антихрист, Тёмный Властелин, против которого им предстоит встать плечом к плечу в последней битве.

Католикам свойствен размах и упорядоченный подход. Schola Sapientiae – школа мудрости – была бы куда более впечатляющей организацией, чем японское «министерство магии» Онмё-рё, где готовили заклинателей-оммёдзи. Да и всё информационное поле католической Европы наверняка изменилось бы до неузнаваемости.

Вот такую книгу я бы почитал, конечно...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив