Хроники коронавируса 63

inkogniton — 19.05.2020 — Коронавирус Если еще несколько лет назад я не имела ни малейшего представления что такое загадочный "лытдыбр", то теперь я знаю -- уважаемый козел сообщает мне под каждым текстом, что то, что я написала -- он и есть. Загадочный прежде лытдыбр. Спорить я не буду, конечно, буду продолжать тихо удивляться.

Вчера за ужином вдруг разговорились про варенье. А что такое варенье? -- недоуменно спросила чадо, мне же вдруг стало невероятно смешно. Не то чтобы она действительно не знала что такое варенье, но забыла, наверное. Со мной же варенье навсегда. Каждое лето мы закатывали на зиму всё на свете, по кухне витали ароматы всего что только можно. Мама готовила целый таз баклажанной икры, папа солил капусту в огромной кастрюле, закатывали помидоры, огурцы; делали вырвиглаз: перекручивали на мясорубке помидоры с чесноком и острым перцем (чтобы было что-то свежее, пахнущее летом), после мясорубку мыли и перекручивали фейхоа с сахаром. Но главное -- мама варила варенье. Целые тазы разного варенья. Мое любимое кизиловое, папино любимое -- из айвы, и то, которое любили мы все -- из винограда. Как-то раз мама пришла и сообщила, что в этот раз виноградное варенье будет совершенно особенное, ей, как оказалось, раскрыли главный секрет правильного виноградного варенья -- варить до тех пор, пока косточки не станут мягкими.

Мама варила его целый день, всё варила и варила, косточки отчего-то не смягчались, но продолжали упорствовать и оставаться твердыми. Мама не сдавалась и продолжала варить. Косточки не сдавались и продолжали оставаться твердыми. В какой-то момент папа не выдержал и аккуратно спросил не хватит ли его варить. Мама очень упрямая, но эти маленькие косточки ее переупрямили. Мама выключила огонь, массе дали немного остыть и перелили ее в банки, которые планировали открыть ближе к зиме. Когда же мы открыли первую из банок, мы обнаружили, что никто, кроме папы, не в состоянии извлечь из нее это варенье. Это было не варенье -- это была какая-то застывшая лава. Папа не растерялся -- он аккуратно вбил ложку в банку (молотком), после принес плоскогубцы, всё аккуратно вертел и вертел ложку, чтобы на нее набралось как можно больше варенья. Когда ему показалось достаточным, он, так же аккуратно, вытащил ложку из банки всё теми же плоскогубцами. Я никогда не ела варенья вкуснее. Но его невозможно было извлечь! Всякий раз приходилось звать папу с его ящиком с инструментами. Мы, кажется, ни разу не подавали его гостям, но съели мы его, несмотря на все сложности, быстрее любого другого. Постепенно и я научилась этой премудрости -- забивала ложку отбивным молотком, изо всех сил крутила ее, а потом как-то доставала -- эту ложку варенья можно было есть полчаса, она всё не кончалась и не кончалась. Чуть горьковатое из-за косточек, душистое виноградное варенье.

Однажды мама решила сварить варенье из розовых лепестков. Мне оно очень нравилось, но мы его никогда прежде не варили. Мама достала где-то целую гору лепестков и начала варить. Когда варенье начало закипать, на поверхность начали всплывать мелкие червяки, которыми кишмя кишели лепестки. Мама упрямо доставала и выбрасывала, доставала и выбрасывала, продолжая кипятить. Тут следует отметить, что мой папа, в отличие от всех нас, невероятно брезглив. Он не видел всего процесса, мама поставила перед ним блюдце с готовым продуктом. Варенье было изумительное, папа ел и закатывал глаза, но мама не смогла сдержаться и елейно спросила -- вкусно? Очень, -- промычал папа. Ага! -- торжествующе добавила мама, -- а там, между прочим, были червяки! Только, кажется, папина любовь не дала ему выбросить варенье, которое, следует отметить, действительно было необыкновенно вкусное. Но самое вкусное варенье, из всех, которые я ела в жизни, мы никогда не варили дома -- варенье из молодых грецких орехов. О таком не слышала не только чадо, но и Ыкл, который всё удивлялся и спрашивал что я имею в виду. Это было очень вкусное варенье -- чуть терпкое, чуть горьковатое, в меру сладкое, нежная мякоть грецких орехов оттеняла горьковатый привкус еще зеленой и мягкой скорлупы. Варить его, конечно, было очень тяжело -- сначала требовалось засыпать орехи известью, чтобы убрать из них страшную горечь. Эту известь надо было менять и держать в ней орехи, как минимум, три дня. После над ними надо было продолжать колдовать -- счищать какую-то часть мягкой скорлупы, другую же оставлять нетронутой. Такое было под силу только опытным хозяйкам, мы такого не делали. Но, к счастью, у нас были друзья, которые варили это варенье и всегда приносили нам в подарок одну или две банки. Это было самое вкусное варенье, кроме, пожалуй, того самого виноградного.

После моей истории о червяках, мы, конечно обсудили как это делалось у других. Ыкл со смехом вспоминал, что всё его детство прошло в переборе крупы -- из нее надо было удалить камушки, неочищенные зерна, грязь и прочее. Мы очень редко перебирали крупу. Мама всё объясняла, что у камушков, к примеру, удельный вес больше и потому они неминуемо осядут -- если просто помыть. А у шелухи удельный вес, наоборот, меньше, потому она всплывет. Мама действовала по науке, опираясь на свой богатый химический опыт. Следует отметить, что камушки действительно оседали, шелуха действительно всплывала и никому не приходилось работать Золушкой. Этот опыт прошел совершенно мимо меня. Я и сегодня никогда ничего подобного не делаю, не понимаю для чего -- что тяжелее осядет, что легче всплывет, а что посередке -- именно то, что мне и надо. К тому же, как выяснилось, большинство воспоминаний касаются именно гречневой крупы, которую я никогда не любила и не люблю по сей день. Запах гречки я узнаю везде, даже если ее добавили всего лишь горсть на огромную кастрюлю. Гречка забивает всё, положи одну крупинку куда угодно и это что угодно потеряет вкус -- у него будет только вкус гречки. Я не знаю как у гречки это получается, но ничего более доминирующего я не припомню. Что угодно другое оставляет пусть и небольшой, но шанс остальным ингредиентам, гречка не оставляет ни малейшего шанса никому. Иногда мне кажется, что гречневую диету придумали для таких как я -- если меня заставить есть гречку, я похудею молниеносно. Лучше я ничего не буду есть, чем гречку.

Погода всё больше и больше напоминает летнюю. Сегодня я в первый раз в этом году надела летнее платье и сандалии. Практически все на улице одеты похоже. Всё еще небольшой ветерок, смягчающий приближающуюся жару, но, судя по прогнозу, уже в ближайшие два дня здесь начнется то самое ужасное лето, когда не спасает практически ничего. Помогает только не открывать ни окна, ни жалюзи днем, чтобы ни в коем случае на позволить дому нагреться, ночью же, распахивать всё, что можно, пытаясь запустить в дом как можно больше прохлады. И, конечно, надеяться, что этой прохлады хватит на то, чтобы пережить солнечный день.

Сегодня впервые заметила признаки ослабления карантина. Автоматическая госпожа в автобусе перестала увещевать о пользе нахождения дома, вернулась к своим прежним прямым обязанностям -- объявлениям остановок. В автобусе было достаточно много людей -- я насчитала пять на первом этаже и четверых на втором и это количество внезапно кажется огромным, по сравнению с предыдущими двумя месяцами, когда в автобусе было не больше троих одновременно. Теперь автобусы останавливаются чаще и высаживают и принимают пассажиров. Приезжают, естественно, медленнее -- сегодня я торопилась и всё мечтала, чтобы автобус, как во всё последнее время, проезжал мимо остановок и ехал быстрее. Но автобус останавливался -- то высадить какого-нибудь пассажира, то подобрать одинокого путника, терпеливо ожидающего на остановке.

Зашла в небольшую лавочку купить бутылку воды. Я не заходила туда, кажется, вечность. Теперь на кассе установлено разделяющее стекло, через которое продавец общается с покупателями. Всё стекло оклеено памятками о важности соблюдения дистанции и о суровой необходимости всё время мыть руки. Я была в лавочке одна, но через минуту зашел еще один господин, вежливо прошел мимо меня, соблюдая дистанцию, и встал позади, соблюдая положенные полтора метра. На улице стайка подростков на велосипедах встретились, кажется, после долгой разлуки. Они стояли на тротуаре, каждый рядом со своим велосипедом, между ними положенное расстояние, но это не мешало им хохотать и непринужденно разговаривать, так быстро, что я не понимала, как они друг друга слышат и понимают.

Вчера привезли очередной заказ продуктов. На этот раз не привезли утку -- одно из наших коронных яств. Хотела было расстроиться, как немедленно подумала, что это только к лучшему -- мне как раз опять невероятно захотелось корейской еды из того же небольшого ресторана. Уже планирую когда мы ее будем заказывать, чадо и Ыкл уже сообщили что хотят они. Не расстраивайся, мама, -- утешала меня чадо, -- нам специально не привезли утку, чтобы мы опять поели бибимбап! А то потом карантин закончится и когда мы его еще закажем. Что-то в ее словах есть -- обычная жизнь настолько напряженная, что в ней практически нет свободного окна, чтобы заказать еду, подождать пока ее привезут и спокойно поесть. Зато теперь это время иногда есть. Пусть его не так много, но оно есть.

На моем любимом чисто английском пабе висят листовки -- мы просим прощения, мы закрылись в связи с экстраординарными обстоятельствами, но мы проверяем ситуацию каждые две недели и откроемся как только станет возможно! Осталось потерпеть, кажется, всего месяц. Если, конечно, дела не начнут ухудшаться. На данный момент, несмотря на страшные цифры (четверть миллиона заболевших и почти тридцать пять тысяч умерших), дела, кажется, идут на поправку. На улицах летнее оживление. По улицам гуляют люди -- все достали летнюю одежду и только редкие путники всё так же ходят в толстовках с длинными рукавами и капюшонами. Только при взгляде на них становится невероятно жарко, я не смотрю, я иду по делам.

Нам всё присылают ссылки на разные курсы, на которых нас, теоретически, должны научить искусству дистанционного преподавания, но, что значительно важнее, нам обещают, что после тысячи таких курсов мы начнем любить дистанционное преподавание настолько, что нам больше никогда не захочется стоять у доски, бегать по сцене два часа и падать в изнеможении по окончании, радуясь тому, что мы всё успели. Но мне не помогут и миллион курсов. Я не люблю дистанционное преподавание и никакие силы на свете не смогут убедить меня в его пользе. Да и студенты, чести ради, тоже не особенно его жалуют. Впрочем, на данный момент нас всех призывают готовиться к тому, что как минимум первая половина года пройдет перед экраном. А к зиме, говорят, наверное станет лучше. Ничего не обещают, конечно, только бодро сообщают, что нам никак нельзя терять надежду. Я ее, впрочем, никогда не теряю.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив