Хроники коронавируса 52

inkogniton — 05.05.2020 — Коронавирус Тюльпаны, которые подарил Ыкл на день рождения дитяти, несколько дней назад завяли окончательно и бесповоротно, я вздохнула и выбросила этот, некогда прекрасный, а ныне невероятно тоскливо выглядящий, букет в мусор. Нетерпеливо думала о том, что долго ждать не придется, ведь вчера он точно должен был подарить мне еще один букет, как иначе-то. Но утро закончилось, после прошел обед, уже закончился ужин, начало темнеть, а ни о каком букете не было и речи. Я даже не сдержалась и пробурчала во время ужина о том, как я никому не нужна и никто меня не любит, ни одного цветочка, ни одного! Я хотела побурчать еще, но передумала -- вдруг у него не получилось, а он хотел, и тут я, со своим бурчанием. Но в душе продолжала бурчать -- ведь если бы действительно хотел, то сумел бы, конечно. Так я бурчала еще целый час, потом перестала об этом думать. За окном уже стемнело, когда вдруг раздался звонок в дверь. Я отворила дверь, в паре метров от меня стоял симпатичный бородатый господин, улыбающийся так счастливо, словно пришел в гости к самым близким людям.

Я хотела было спросить к кому он пришел, как посмотрела на ступеньки -- на них стоял пакет, в котором красовался огромный букет нежно-фиолетовых тюльпанов. Господин спросил как меня зовут, сверился со своими записями и недоверчиво сообщил, что у него написано другое имя. Он назвал имя, я радостно подтвердила, что это не я, конечно, но это мой друг, а тюльпаны именно мне, кому же еще?! Я зашла в дом, осторожно прижимая тюльпаны к груди, и позвала Ыкла. Он спустился, делая вид, что не понимает что происходит, и спросил что мне надо. Я же стояла счастливая, но недоверчиво спросила не заказал ли он их сразу же после моего бурчания, так как на самом деле забыл. Ты что! -- обиженно вскинулся он, -- я еще вчера заказал, но у них столько заказов, столько! Они же по всему Лондону возят, чуть ли не единственный нормально работающий цветочный магазин! И они пообещали доставить сегодня, но не сказали когда, откуда же я знал, что они привезут так поздно?! Я держала тюльпаны и не хотела с ними расставаться. Но мы пошли ставить их в вазу, в которую предусмотрительный Ыкл бросил несколько таблеток аспирина.

Вчера чадо успела перемерить все мои подарки. Гулять она пошла в одном комбинезоне, после переоделась в другой (мама, не могу же я ходить по дому в том же комбинезоне, в котором ходила на улицу!), на обеде она красовалась в новой юбке (мама! в комбинезоне я была в школе, а теперь праздничный обед, мне же надо было переодеться!), а после обеда опять надела комбинезон. Только вторая юбка продолжала лежать не распакованная, но чадо сообщила, что обязательно пойдет в ней завтра, то есть сегодня, гулять. Чтобы той не было обидно и она не думала, что о ней забыли. Сегодня она надела и вторую юбку, не на прогулку, нет, но в школу, в смысле села учиться, переодевшись в красивое.

Вдруг подумала, что карантин -- это истинно как беременность, уж простите меня, уважаемые джентльмены, вам придется мне верить на слово. У некоторых, к примеру, как начинается токсикоз в первый же день, еще до того, как тесты вообще согласны с тем, что там что-то есть, еще тогда, когда чувствуешь себя идиотом и всё пытаешься понять что же не то ты съела вчера, а также позавчера и неделю назад, так и не заканчивается до самого поступления в аспирантуру ненаглядного ребенка. И соседка Валя, носящая под сердцем седьмого за шесть лет, лузгающая семечки и повторяющая, счастливо улыбаясь -- да что там ваша беременность, это же раз плюнуть, придумали какой-то токсикоз-шмоксикоз, всё от лишней интеллигентности, точно -- нисколько не утешает, нисколько. Она лузгает семечки, а тебя выворачивает только от вида, потому ты поскорее сбегаешь домой, чтобы лечь на кровать, подышать и забыть об этой счастливой Вале, которая и близко не понимает что с тобой происходит. И не то чтобы завидуешь, нет, но скорее мучаешься тем, почему у нее так просто -- раз плюнуть, а тебе все эти мучения?! У других же, к примеру, у Вали -- всё хорошо. Они вообще о беременности вспоминают только потому, что в туалет хочется чаще обычного и что время от времени приходится ходить в поликлинику. А так-то -- кто вообще помнит об этой беременности, когда вокруг коровы не доены, яйца не собраны, квартира не убрана, сопли у младшего, двойки у среднего, переходный возраст у дочери, а старший сын вдруг пришел давеча и точно от него тянуло то ли табаком, то ли еще чем похлеще. И когда об этой беременности думать-то?

Одной, несмотря на предполагающееся после счастье -- истинно тюрьма: строгий режим без права переписки. Ведь как иначе назвать состояние, когда с трудом можешь отойти от дома метров на двести, так как то в туалет хочется, то тошнит, то вдруг просто тоскливо стало так, что хоть вой. И не стоит спрашивать почему тоскливо, ответ один -- потому. Потому что тоскливо! Потому что дерево криво растет, потому что хотелось омаров под сливочным соусом, а дома опять только курица, сколько можно курицу, уже не могу курицу, омаров тоже не могу, кто вообще видел этих омаров, ничего не хочу, хочу лечь и чтобы никто не трогал! Ну обними же, наконец! И пожалей! Но не надо так сильно, всё, хватит. И невозможно позвонить и пожаловаться, потому что уже всем, кому только можно, пыталась, а они тебе -- это же счастье, это же просто ух какое счастье! Что они понимают в счастье? Если это счастье, то что тогда несчастье? Обалдели вы все что ли? Что вы такое говорите? Да когда же, господи, это всё кончится?! Больше никогда, ни за что, вообще никогда! И иногда это прорывается и тогда, конечно, сочувственно кивают и говорят -- ну потерпи, дорогая, ведь это же не навсегда, это же скоро кончится, совсем скоро, заметить не успеешь! И ты, конечно, знаешь, что именно это скоро кончится, но начнется ведь другой кошмар, ты точно знаешь -- либо сама видела, либо читала, либо добрые люди подробно рассказали -- и как ночами не спишь, и как двадцать килограммов за год вдруг вырастают на всех стратегически важных и не очень местах. И вырастают, заразы, просто так! Не понимают, что ты ешь не для них, а потому, что больше ничего не осталось, иначе взорвешься, как ядерная боеголовка и унесешь за собой всех в радиусе километра. Не подходите ко мне, я психическая!

Для другой -- самый счастливый период. Ей-то нормально, а вот вокруг все носятся -- то чай поднесут, то табуреточку под ноги поставят, чтобы удобнее было, чтобы ноги не затекали. И сидит она дома на удобном кресле с табуреточкой под ногами, с чашкой горячего чая, кофе (одна чашка в день, не больше, конечно, ведь она сознательная, очень сознательная) или чего другого, что душа пожелает, и не понимает как вообще можно жаловаться -- ведь самый прекрасный в жизни период! Она сидит, мечтательно улыбаясь, она точно знает -- это у других такие кошмарные дети, которые спать не дают, у которых газы, зубы, уши, что там еще бывает, а у меня такого вообще никогда не будет, потому что не может быть такого никогда. Ведь мой ребенок, как родится, будет спать по двенадцать часов и аккуратно сообщать тихим голосом: дорогая мама, если вам, конечно, не очень сложно, когда у вас выдастся свободная минута, не торопитесь, не волнуйтесь, делайте что делали, но когда, всё-таки, получится, не соблаговолили бы вы меня покормить, а то я уже немного проголодался. И она будет умиленно на него смотреть, а он будет улыбаться прямо с первого дня и будет аккуратно есть, а после, конечно, сразу опять засыпать, кроме как если ей захочется с ним немного поиграть. И она читает откровения первой и никак не может понять почему той так плохо. Что значит просто тоскливо? Надо взять себя в руки, думает она, и опять счастливо улыбается -- вот я беру себя в руки, потому у меня никаких просто тоскливо не бывает, вообще никогда. Весь вопрос только в самообладании и умении держать себя в руках. А то ноют-ноют, потому им и плохо, потому что всё время ноют и ноют.

Одна всю беременность летает словно на крыльях -- работает до последнего дня, а рожать ее забирают буквально посреди очередного важного совещания, да и то, только потому, что уже голова почти на свет появилась, а так-то она осталась бы, конечно. И все, кто ее осторожно спрашивают о самочувствии, восхищаются -- я прекрасно себя чувствую, отвечает всегда со спокойной улыбкой, давайте лучше делом заниматься! Во время родов она продолжает руководить, дает ценные указания, последние распоряжения, спокойно себе рожает и опять занимается делами и прочим необходимым. Никогда не забуду восхитившую меня историю об одном математике, которая доказала одну из своих лучших теорем непосредственно во время родов, чтобы отвлечься. Ей не нравился процесс, она пыталась занять себя чем-то осмысленным и пока она рожала, всё думала и думала, ну и придумала -- записывала, говорят, сразу как отошло действие обезболивающих.

Другая -- ходит сгорбленная, всё считает если не дни, то недели, боится подходить к весам и старается никого не видеть -- чего на них смотреть? Себя не покажешь, ужас какой, не надо смотреть на меня в таком виде, на других толком не посмотришь -- раздражают уже после второй фразы, и не важно о чем эта фраза была, что ни скажут, так какой-то ужас. Как вообще можно всё это говорить? И самый главный вопрос -- как, как всё это можно считать счастливым периодом? Какой идиот сказал, что женщина в это время становится красивее, лучше, выше, сильнее, ловчее? И, главное, умнее! Ведь эти беременные мозги -- это же кошмар. Ничего не помнишь, ничего! Вот какой сегодня день недели? Сегодня -- это завтра от вчера и вчера от завтра, а какой точно день и число -- так то просто: очередной день этого кошмара, какая, в сущности, разница, ни конца им ни края и все одинаковые.

И мучения, конечно, разные, ведь одна стонет -- господи, полцарства за бокал вина, но не когда-нибудь, а сейчас! Не нужны мне ваши когда-нибудь, кто сказал, что это самое когда-нибудь вообще когда либо наступит, если мне сейчас очевидно, что оно не наступит никогда? А другая удивляется -- кому это вино вообще нужно, когда есть такой изумительный и полезный настой из ромашки?! Выпьешь, и сразу чувствуешь прилив бодрости, сил, да и здоровье сразу же становится просто богатырское! Одной -- на бал, на турнир, на поединок, как без этого жить вообще?! А жить приходится, ведь бал не двухстах метрах от дома, а даже если бы и в двухстах -- как на нем танцевать и веселиться, когда все силы уходят на то, чтобы не разреветься горючими слезами, пугая всех окружающих, прямо сейчас. Другой -- посидеть бы дома, поразмышлять над причудами бытия, в тихий лес сходить, трели соловья послушать.

И с работой, конечно, у них по-разному. Ведь какая тут работа, когда не то что соображать, даже дышать можешь только через раз. И как сидеть на этой работе, когда там все эти запахи, звуки, что-то от тебя хотят, неуклюже шутят, говорят не пойми что. А как уйти -- никто не Ротшильд, окромя самого Ротшильда. А у другой, конечно, прекрасно -- у нее, можно сказать, второе дыхание открылось от счастья и от прочего творящегося. Она не только не потеряла, но ей прибавку дали -- за особенное рвение и усердие.

Они, конечно, понимают друг друга, но очень приблизительно. Готовы сочувствовать, это завсегда, ведь в одной лодке плывут, но говорят на разных языках.

И зря я, наверное, сказала, что джентльменов это не касается. Ведь на них это всё отражается. И когда ты сходишь с ума, потому что что бы ты не сказал, что бы не сделал, оно всегда не то -- то не то с обидами, то не то с криками, то, о ужас, с горькими слезами. И ходишь на цыпочках и только мечтаешь увидеть снова ту, которая было до того, как временно сошла с ума. И да, все вокруг говорят -- потерпи, брат, это не навсегда, скоро всё закончится, скоро опять станет по-прежнему, но кто сказал, что оно закончится, когда этому ни конца, ни края? И, главное, даже когда закончится, кто сказал, что всё будет по-прежнему?!

Так что, надо терпеть, мы все сейчас немножечко беременные.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив