Чайна Мьевиль. Красный Октябрь-6.

uborshizzza — 08.11.2018
Мартов оставался в Зале Собраний на всеобщей встрече. Он все еще отчаянно желал добиться компромисса. Теперь он представил резолюцию, в которой раскритиковал большевиков за предупреждение воли съезда и вновь предложил начать обсуждение широкого, включающего все фракции социалистического правительства. Она почти полностью повторяла его призыв двухчасовой давности, с которым, несмотря на желание Ленина порвать с центристами, большевики не стали спорить.

Но за два часа многое произошло.


Когда Мартов вернулся на место, возникла неразбериха, и в зал, к удивлению и радости делегатов, протиснулись большевики из Государственной думы. Они сообщили, что пришли «победить или умереть вместе со Всероссийским съездом».

Когда аплодисменты улеглись, Троцкий начал ответную речь Мартову: «Восстание народных масс не нуждается в оправдании, – начал он. – То, что произошло, – это восстание, а не заговор. Мы закаляли революционную энергию петербургских рабочих и солдат. Мы открыто ковали волю масс на восстание, а не на заговор… Народные массы шли под нашим знаменем, и наше восстание победило. И теперь нам предлагают: откажитесь от своей победы, идите на уступки, заключите соглашение. С кем? Я спрашиваю: с кем мы должны заключить соглашение? С теми жалкими кучками, которые ушли отсюда и которые делают эти предложения? Но ведь мы их видели целиком. Больше за ними нет никого в России. С ними должны заключить соглашение, как равноправные стороны, миллионы рабочих и крестьян, представленных на этом съезде, которых они не в первый и не в последний раз готовы променять на милость буржуазии? Нет, тут соглашение не годится. Тем, кто отсюда ушел и кто выступает с предложениями, мы должны сказать: вы – жалкие единицы, вы – банкроты, ваша роль сыграна, и отправляйтесь туда, где вам отныне надлежит быть: в сорную корзину истории!».

Зал взорвался аплодисментами. Мартов поднялся среди непрекращающегося шума. «Тогда мы уходим!» – прокричал он.
Когда он развернулся, путь ему преградил один из делегатов. Он смотрел на него с выражением, мечущимся между печалью и обвинением.
«А мы думали, – сказал он, – что хотя бы Мартов останется с нами».
«Однажды вы поймете, – ответил Мартов с дрожью в голосе, – в каком преступлении принимаете участие».
И вышел.

Съезд быстро принял резолюцию с язвительным осуждением ушедших, в том числе Мартова. Такие уколы были неприятны и не нужны, по мнению оставшихся левых эсеров и меньшевиков-интернационалистов, а также многих большевиков.

Борис Камков объявил, что левые эсеры останутся, и это встретили теплыми овациями. Он попытался вернуть обсуждение к предложению Мартова, мягко критикуя большевистское большинство. Он напомнил слушателям, что за большевиками не стоит крестьянство, основная часть армии. Все еще необходимо достигнуть компромисса.

В этот раз ответил не Троцкий, а широко известный Луначарский, который ранее согласился с предложением Мартова. Он подтвердил, что задача перед ними стоит сложная, но «упреки товарища Камкова по нашему адресу неосновательны».
«Если бы мы, начав заседание, сделали какие-либо шаги, отметающие или устраняющие другие элементы, тогда товарищ Камков был бы прав, – продолжил Луначарский. – Но мы все единогласно приняли предложение Мартова о том, чтобы обсудить вопрос о мирных способах разрешения кризиса. Но ведь нас засыпали градом заявлений. Против нас вели форменную атаку… Не выслушав нас, не обсудив ими же внесенное предложение, они [меньшевики и эсеры] сразу же постарались отгородиться от нас».

В ответ Луначарскому можно было бы указать, что Ленин уже несколько недель настаивал на том, что партия должна взять власть самостоятельно. Но все же, несмотря на это циничное замечание, Луначарский был прав.
То ли в радостной солидарности, то ли в приступе воинственности, то ли в замешательстве, то ли по какой-то другой причине, но все партии, все большевики в зале поддержали призыв к сотрудничеству, к единому социалистическому правительству, когда Мартов впервые огласил его.
Вопрос Луначарского был вполне справедлив: как можно сотрудничать с теми, кто отказался от сотрудничества?

Словно подчеркивая свой отказ, покинувшие собрание центристы как раз в это время клеймили его как «частное собрание большевистских делегатов». «Центральный исполнительный комитет, – объявили они, – считает Второй всероссийский съезд Советов несостоявшимся».

В Зале Собраний дискуссия о примирении затянулась до поздней ночи. К тому времени основная часть собравшихся была на стороне Луначарского и Троцкого.

События в Зимнем дворце близились к развязке.
Ветер врывался сквозь разбитые окна. В огромных помещениях было холодно. Мрачные солдаты бесцельно бродили мимо двуглавых орлов тронного зала. Захватчики ворвались в личные покои императора, теперь пустые. Они изуродовали картины, вспороли штыками чопорный спокойный портрет Николая II в полный рост, наблюдающий за ними со стены. Они изорвали картину будто звери с когтями, оставив длинные царапины, протянувшиеся от головы до сапог бывшего царя.

То тут, то там появлялись силуэты, неуверенные, кто из них на какой стороне был. На защите правительства остался некто лейтенант Синегуб, преданный долгу. Он несколько беспокойных часов патрулировал коридоры осажденного здания, ожидая нападения, впадая в какую-то степенную оторопь, крайнее, наркотическое измождение; воспоминания воспоминания его похожи на отрывки из когда-то услышанной полузабытой истории: старичок в адмиральской форме неподвижно сидит в кресле; тусклая, пустая площадь; солдаты сидят на корточках под пристальными взглядами портретов в галерее.

Люди сражались на лестничных пролетах. Любой скрип половицы мог означать приближение революции. Вот по какому-то приказу пронесся мимо юнкер. С неестественным спокойствием он предупредил Синегуба, что мужчина, мимо которого он только что прошел – а он ведь и правда прошел мимо кого-то недавно, да – скорей всего враг. «Так, отлично! – ответил Синегуб. – Будьте внимательны! Я сейчас проверю». Он вернулся и задержал его – тот был, как увидел Синегуб, действительно из повстанцев, – дернул за пальто, будто ребенка на игровой площадке, вниз так, что тот не мог пошевелить руками.

Около двух ночи войска ВРК ворвались во дворец в неожиданном количестве. Взбешенный Коновалов позвонил Шрейдеру: «У нас всего небольшое количество юнкеров… Через несколько минут мы будем арестованы». Связь оборвалась.

Министры слышали приглушенные выстрелы, раздающиеся из коридоров. Их последняя линия обороны. Шаги. В кабинет вошел за приказами задыхающийся юнкер. «Сражаться до последней капли крови?» –спросил он.
«Никакого кровопролития! – прокричали ему. – Мы должны сдаться».

Они стали ждать. Странная неловкость. Как им предстать перед захватчиками? Точно не смущенно переступая с ноги на ногу, перекинув пальто через локоть, как ожидающие поезда дельцы.

Диктатор Кишкин принял ответственность. Он огласил два последних приказа своего правления.
«Отложите пальто, – сказал он. – Сядемте-ка за стол».

Они подчинились. И так их и нашли, – застывший слепок заседания кабинета министров, – когда в комнату ворвался Антонов с чудаковатой шляпой набекрень поверх его рыжих волос. За ним – солдаты, моряки, красногвардейцы.

«Временное правительство здесь, – сказал Коновалов с впечатляющим спокойствием, будто отвечая на стук в дверь, а не на восстание. – Что вам угодно?»
«Объявляю вам, всем вам, – ответил Антонов, – членам Временного правительства, что вы арестованы».
Еще до революции, целую жизнь назад по политическим меркам, один из присутствующих министров, Малянтович, укрывал Антонова у себя дома. Они посмотрели друг на друга, но не стали этого упоминать.
Красногвардейцы разъярились, поняв, что Керенского тут давно нет. Кому-то кровь ударила в голову, и он крикнул: «Приколоть их тут, и вся недолга!». «Никакого насилия над ними учинить я не позволю», – ровно ответил Антонов.

На этом он вывел министров, а в кабинете остались грубые исчерканные наброски воззваний, зачеркивания, как мечты о диктатуре, извивались, переходя в фантастический узор. Зазвонил телефон.Антонов вывел бывших министров наружу, но там их встретила разъяренная и взбудораженная толпа. Он встал на защиту арестованных. «Не бейте их, – некультурно».
Но рокочущий гнев улиц нельзя успокоить так легко. Лишь благодаря удаче спустя несколько тревожных секунд неподалеку раздался грохот пулеметного огня, и люди разбежались по тревоге. Антонов использовал эту возможность и ринулся через мост, подталкивая и таща за собой задержанных в тюрьму Петропавловской крепости.
Никитин, министр внутренних дел, перед закрытием двери в свою камеру нашел в кармане телеграмму от Украинской рады.
«Я получил это вчера, – сказал он и передал ее Антонову. – Теперь это ваши проблемы».


Синегуб наблюдал за происходящим из коридора. Когда все закончилось, правительство ушло, а его долг оказался исполненным, он тихо развернулся и вышел наружу под вспышки прожекторов.

Мародеры рылись по бесконечным комнатам. Они не обращали внимания на предметы искусства, забирая одежду и безделушки. Затаптывали бумаги, валяющиеся на полу. На выходе революционные солдаты обыскивали их и конфисковали сувениры. «Этот дворец принадлежит народу, – упрекнул один большевистский лейтенант. – Принадлежит нам. Не крадите у народа».
Обломанная рукоять меча, восковая свечка. Воришки сдавали свою добычу. Одеяло, диванная подушка.

В Смольном сообщил новости делегатам этот упорный скептик Каменев: «Получено сообщение, что главари контрреволюции, засевшие в Зимнем дворце, захвачены Петроградским революционным гарнизоном». Последовали радостный шум и гам.
Перевалило за три утра, но все еще были дела. Еще два часа съезд слушал поступающие отчеты: об отрядах, переходящих на их сторону, о генералах, принимающих командование ВРК. Но оставались и несогласные. Кто-то призывал освободить министров-эсеров из заключения – таких Троцкий заклеймил как ложных товарищей.

В четыре утра, в унизительном эпилоге к уходу Мартова, делегация от него застенчиво вернулась в зал и попыталась повторно утвердить предложение совместного социалистического правительства. Каменев напомнил заседанию, что те, с кем Мартов предлагает достичь компромисса, уже отвергли его резолюцию. Тем не менее, как всегда осторожный, он отложил обсуждение резолюции Троцкого, осуждающей эсеров и меньшевиков, тайно отправив ее в процессуальную Лету, чтобы никому не пришлось краснеть, если переговоры возобновятся.

Ленин этим вечером на собрание не вернулся. Он занимался планированием. Но написал документ, который зачитал Луначарский.

Обратившись ко всем «рабочим, солдатам и крестьянам», Ленин провозгласил Советскую власть и поручился немедленно объявить демократический мир. Землю передадут крестьянам. Города обеспечат хлебом, нациям империи предложат право на самоопределение. Но Ленин предупредил и о том, что революция все еще в опасности, как от внешних, так и от внутренних врагов.

«Корниловцы ‹…› делают попытки вести войска на Петроград ‹…› Солдаты, окажите активное сопротивление корниловцу Керенскому! Железнодорожники, останавливайте все эшелоны, посылаемые Керенским на Петроград! Солдаты, рабочие, служащие, в ваших руках судьба революции и судьба демократического мира!» Документ долго читали вслух, так как чтение постоянно прерывалось одобрительными аплодисментами. Одна небольшая терминологическая поправка обеспечила согласие левых эсеров. Крошечная фракция меньшевиков воздержалась от голосования, заложив основу для примирения левых мартовцев и большевиков. Не так важно. В пять утра 26 октября ленинский манифест приняли подавляющим большинством голосов.

Рев. Его эхо постепенно затихало – важность зачитанной резолюции наконец потихоньку становилась очевидной. Мужчины и женщины переглядывались. Принято. Сделано.

Они провозгласили революционное правительство.
Они только что провозгласили революционное правительство, и этого достаточно для одной ночи. Даже более чем достаточно для первого заседания, это точно.

Выдохшиеся, пьяные историей, со все еще натянутыми, как провода, нервами, делегаты Второго Всероссийского съезда Советов вышли из Смольного. Они переступили порог в новый исторический момент, новый первый день, первый день правительства рабочих, в утро над новым городом, столицей рабочего государства. Они вышли в зиму под тусклое, но уже розовеющее небо.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив