Я уже прежде писал об этом, но пусть.
artem_r — 19.05.2010 Флоренский рассказывает историю о том, как на обеде сидели вместе Золя и Флобер. Золя поведал, что в будущем своем романе собирается использовать два имени (не помню, какие). После обеда взволнованный Флобер отозвал того в угол и сказал, что эти имена нужны ему, и не может ли Золя их ему уступить. Не помню, шла ли там речь о деньгах.Смысл этого анекдота на самом деле весьма глубок, хотя и не имеет никакого отношения ко всякой дури вроде астрологии с нумерологией. Я тут не буду касаться значения имен и имен говорящих – это отдельная тема; но у имен есть закон фонетической достоверности, который особенно ясно обнаруживается в их сочетании. То есть, верно подобранные имена в литературном произведении станут работать как, условно говоря, доказательство правды, тогда как имена, поставленные дурно, сделают вещь откровенно неубедительной и высосанной из пальца.
В нашем словесном пространстве эта проблема стоит особенно остро. Во-первых, потому, что имен, которые не станут казаться нарочитыми и не потребуют себе отдельного контекста и отдельного объяснения, чтобы хоть как-то начать существовать, у нас меньше, чем где бы то ни было. Во-вторых же, наши имена, особенно мужские, что называется, зашкварены советской литературой (не только, впрочем, литературой, а, в первую очередь, кинематографом). Этого не слышат графоманы, и графоманский текст на ура вычисляется тогда, когда в нем действуют Юра, Сергей, Володя и Вероника. С именем Володя труднее всего – с ним не справились, например, Вайнеры, и Володя Шарапов торчит что в книге, что в фильме как ходячая добродетель, списанная с потолка, в ряду других, отлично подобранных персонажей (там, впрочем, есть еще Варя Синичкина, что вообще тянет на высшую меру, но не будем о грустном).
Зато же и талант виден сразу. Вот всем известный абзац – «А когда стукнуло тридцать, минувшей осенью? А когда стукнуло тридцать – день был уныл, как день двадцатилетия. Пришел ко мне Боря с какой-то полоумной поэтессою, пришли Вадя с Лидой, Ледик с Володей. И принесли мне – что принесли? – две бутылки столичной и две банки фаршированных томатов. И такое отчаяние, такая мука мной овладели от этих томатов, что хотел я заплакать – и уже не мог…» Здесь даже для Володи найден удовлетворительный контекст: он определятся идиотским «Ледиком», но больше всего на целое работает анонимная полоумная поэтесса, единственная во всем перечислении без имени и оттого привносящая эффект неожиданности и некое мистическое чувство разомкнутости мира, из которого в произвольном порядке забрано несколько странных людей.
Я, собственно, к чему все это написал? а к тому, что сегодня, сидя на лавке, видел, как снимается эпизод сериала (я так понял по косвенным признакам). Там, значит, на лавке сидели два чмыря, а около них крутились люди с микрофоном и видеокамерой. Они обустроились, и режиссер произнес:
- Встреча Юрия и Тимофея, дубль один.
И сразу стало понятно, что сериал говно и что смотреть его нельзя будет под пушкой.
А тем, кто полагает, что сценарии и рассказы писать не хуй делать, если есть ручка и пять по прилежанию в школе, предлагается поупражняться в составлениях списка действующих лиц для несуществующего проекта.
Поначалу пойдут, понятное дело, Сережи и Вити. Но не исключено, что через пару месяцев такого труда у кого-нибудь откроется слух, и ему станет понятно, что Сергей и Витя рядом существовать могут только в советском фильме про то, как в магазине объявили соцсоревнование.
И тогда, может, кому-то сделается заметным, что писательство не просто труд по отбиванию клавиш клавы, но еще и системное мероприятие по составлению адекватной замыслу реальности, в которой имеются свои законы, мешающие Коле, Пете и Марусе сойтись вместе за одним столом.
|
</> |