Давайте я вам в преддверии Нового года расскажу историю чуда.

artem_r — 30.12.2009 История эта довольно известная. Ее, правда, пересказывают то так, то сяк, поэтому моя версия тем, кто знает, может показаться предвзятой. Ну и вообще, этот анекдот очень известен, и меня могут спросить, зачем я опять за него принялся. Тут я отвечу, что из истории этой, рассказывающей о тоске и немного – о гениальности, сделали какой-то идиотский детектив – я потом поясню, какой. Тогда как, на мой вкус, повествует она о такой неуловимой шутке, как вдохновение, которое, как показывает опыт, случается иногда раз или два в жизни; и больше не появляется. Ну и, в конце концов, не все же слышали этот анекдот – те, кто его не знает, могут найти его занятным. Итак, вот он.

Имя Альбинони известно слушателю, мало интересующемуся академической музыкой, в девяти случаев из десяти по пьесе, которая имеет название «Адажио Альбинони». Эта пьеса для органа и струнных кажется ультимативным выражением барочного духа, одной из его вершин – на нынешний, понятно, слух. Что уже само по себе должно настораживать – в исторической перспективе ничто не выглядит так убедительно, как подделки, об этом еще Эко рассуждал. Тем не менее, это в некотором роде поразительная вещь: семиминутный, построенный на секвенциях мотив, который кружится и кружится, как ветер у Екклесиаста. Вот здесь можно взять пьесу, если кто ее еще не слышал.

Когда авторов опуса этот именуют полным именем, то после Альбинони всплывает фамилия Джацотто (я встречал также варианты написания Джьяцотто и Джадзотто).

Ремо Джацотто, родившийся в начале двадцатого века, был фигурой весьма непоседливой – в академическом мире таких, как правило не любят. Он сочинял беллетризированные биографии барочных композиторов – Альбинони, Вивальди и многих других. Он был профессором истории музыки, он преподавал, он вел исследовательскую работу. В сороковых годах каким-то образом он разыскал в Саксонской Государственной библиотеке кусок манускрипта, на котором рукой Альбинони был записан обрывок цифрованного баса; Джацотто утверждал, что едва он бросил взгляд на бумагу, как в голове его уже зазвучала музыка. Он написал пьесу на основе баса – то самое Адажио in question.

С тех пор опус этот стал самым популярным сочинением, несущим в заголовке имя Альбинони; его исполняли абсолютно все дирижеры, включая Караяна с BPO. Адажио было визитной карточкой Альбинони; многие из тех, кто решал знакомиться с его творчеством, как правило, решали это после того, как слышали Адажио.

И здесь начинается вторая часть истории, в каком-то смысле не менее увлекательная, чем первая, и, в любом случае, куда более важная. Всякий, имеющий уши, прикасаясь к бесспорному наследию Альбинони, должен был первым делом заметить, насколько мало отношения – по письму, да и по духу – все прочее творчество композитора имеет к Адажио. Альбинони был в своем роде уникумом среди музыкантов – дилетант и оптимист, более всего в своем творчестве он избегал крайностей. Ни подлинный трагизм, ни совсем уж озорная, буйная радость не имели доступа в его сочинения, всегда балансирующие на сангвинической грани приятия жизни во всех ее проявлениях. Эта эмоциональная сдержанность Альбинони – она больше, чем просто душевная лень: она – творческое кредо, которое невозможно не разобрать с первых же тактов любой его пьесы.

И теперь Адажио, с его нисходящим басом, над которым надстроены трагические вздохи струнных, эта пьеса, полная, по выражению одного из комментаторов, «ученой скорби», решительно не желало вставать в ряд с прочими сочинениями Альбинони – ни как целое, ни даже как выделенный из целого цифрованный бас. Она казалась необъяснимой – и именно поэтому у Джацотто потребовали объяснений, а проще говоря, попросили предоставить манускрипт, на основании которого якобы была сочинена пьеса. Джацотто под тем или иным предлогом отказывался; он умер, так и не предъявив доказательств; в его бумагах таинственный манускрипт не был найден.

И теперь уже, несмотря на то, что бумажные музыкальные словари все еще повторяют прежнюю легенду, представляется несомненным, что Джацотто всю пьесу сочинил сам – и потому, что нет доказательств обратного, и потому, что Альбинони просто-напросто не мог написать ничего подобного, ни в целом, ни по частям. Он был слишком спокоен и уравновешен для такой музыки.

Как я уже сказал, история эта известная, и обычно подается она вот под каким углом: мол, Джацотто сделал Альбинони пиар, а иначе бы большинство слушателей и фамилии такой не знали бы. Некоторые авторы идут дальше и требуют, чтобы у каждого древнего композитора был свой промоутер, свой Джацотто – чтобы, дескать, привлекать к нему внимание.

И никто из конспираторов не задается вопросом, каково это на самом деле – сочинить одну из самых популярных академических пьес века и всю славу, причитающуюся за нее, отдать другому – тому, кто умер уж давно, кто при жизни уступал в славе одному только неуемному Вивальди и чье творчество иногда именуют хэппи эндом эпохи барокко.

Да, так я сказал, что это история о чуде. Чудо – штука капризная; оно случается раз, может быть два раза в течение жизни. Средней руки композитор Брух создает Первый скрипичный концерт; виртуоз и соперник Бетховена с Шубертом, забытый почти сразу после смерти, Иоганн Непомук Гуммель пишет Концерт для трубы; профессор истории Флорентийского университета Ремо Джацотто сочиняет пьесу, совершенную от начала до конца, какой-то идеально вписанный в пейзаж остров отчаяния и тоски, эпитому безнадежности. Отдает ее в мир и говорит: «Моей тут заслуги мало – я только закончил уже начатое». И больше, в самом деле, не выпускает в свет уже ничего. Только книги, только лекции.

Мне иногда кажется, что великая музыка раз за разом специально осеняет головы самых смиренных служителей своих для того, чтобы показать, насколько свободна она, насколько легко она дышит и насколько не заботится табелями о рангах.

То есть, в сущности, просто подтверждает: я – чудо. И нет мне преград.

А затем приходит Новый год.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив