Я не люблю Пушкина. Пушкин - это пошло

maxim_akimov — 06.06.2010

Я не люблю Пушкина, я не люблю его так как можно не любить зодчего, которому некий царь даровал широкие возможности, выделил лучший гранит и кирпич, обделяя других, дал дорогие изразцы, витражные стекла, и чёрти чего ещё, поручив ему выстроить невиданную лечебницу и храм при ней, но зодчий построил расписной кабак и бордельчик, через переход, а напротив - памятник себе любимому.
И бордельчик получился хороший, весёлый, кто б спорил… и в жизни всё пригодится… жизнь она такая… но когда ты - верховный жрец, когда ты - первосвященник, которму поручены чужие души, то дело твоё должно быть иным, и когда нужно излечение от ран, то лечебница жизненно необходима, а кабак подождет (кабак не в жизни, кабак в идее). И если Толстой занимался лечением души, рвался, терзал самого себя, но делал что-то, то вершина Пушкина - пошлейший «Евгений Онегин» - пошлость редкостная, и тем досаднее, что сделана она из столь изысканного материала, дарованного Пушкину Всевышним.

Нелюбовь к Пушкину заронила в мою душу бабушка. Дама она была строгая, старорежимная, воспитала троих детей и меня заодно, Пушкина она любила как изящного стилиста, но всякий раз морщилась, как видала фальшь и пошлость в его строчках. Но иногда в ней прорывалось что-то вроде брезгливости, она презирала Пушкина, за то, что перед свадьбой с Гончаровой, поэт наш написал в дневнике своей кузины: «Натали была сто тринадцатой моей любовью».
Бабушка прощала Пушкину его амурные похождения: «По молодости многие себе позволяют… можно немного и погулять, - говорила она, - и даже похвастаться в мужской компании - не такой уж и грех, но вносить жену в тот список, где перебывало много самых разных персонажей… да ещё сто тринадцатым номером… да ещё с целью донести эти сведения до общественности… да ещё похваляясь этим перед дамой - это уже что-то не то - комплексами отдаёт, а то и ничтожеством. Тогда бы уж для жены какой-нибудь отдельный список завёл, где она была бы первым номером!»

Нельзя сказать, что бабушкины слова так уж уронили Пушкина в моих глазах, возможно даже наоборот, амурная изобильность придала Алексан Сергеичу некий флёр необузданной страстности. И ведь я был в ту пору подростком, который всякое слово взрослых воспринимает в штыки. Не сказать, что и после я ставил во главу угла личную жизнь Пушкина, которая и вправду не блистала порядочностью. Но личное - есть личное. На мой взгляд, это должно быть закрытой комнатой для прочих.
Хотя, со временем я понял, что Пушкин и сам очень любил спекулировать на деталях этой своей биографии, использовать всё это для «раскрутки», как сказали бы сейчас. А ещё позднее я понял, о чем говорила бабушка, ведь прочтя «Евгения Онегина» мне захотелось помыть руки с мылом и зашвырнуть эту пошлость, как можно дальше.
В «Евгении Онегине» плохо всё! Как могут быть плохи откровения бездельника-крепостника, который позволяет себе написать о крепостных: «…и раб судьбу благословил…» - за одну эту строчку я презираю Пушкина. Но не одно только крепостничество - беда романа, там всё вывернуто наизнанку, всё подложно, подло. Главный герой - растленный подонок, который убивает собственного друга, причем винит, впоследствии не себя, а некий случай, главный герой - откровенно паразитарное существо, нисколько не выполняющее аристократической функции дворянства, нисколько не стремящийся к высшей деятельности и нисколько не оправдывающий звание русского.
Этот роман я могу критиковать бесконечно, ведь речь-то идёт о том, что Пушкину вручили лучшие из возможных чернил, лучший пергамент и лучшее, зенитное время, а он… построил пошленький вертеп. Всё - мишура, порой - глупость, всё - пустенько.

Я не люблю и презираю Пушкина за многое, и как кажется, имею на это право, ведь Пушкину было слишком много дано, потому мы - потомки, можем строго спросить с Пушкина. И хотя я понимаю, что ругать его - почти неприлично, что это будто нарушение некоего табу, но я нахожу в себе смелость говорить то, что думаю.
И насколько я обожаю Есенина, насколько я боготворю Лермонтова, насколько я преклоняюсь перед Толстым, настолько я не люблю Пушкина.
Он был пошловат и в жизни, он бывал банален, он очень гнался за модой, а это в моих глазах - весьма существенный недостаток. И он следовал моде во всем - в одежде, в манерах, в образе жизни, но главное - он следовал моде дуэлянства.

Всё та же бабушка, старорежимная, эстетствующая, говорила мне что дуэль - ещё одна пошлость, причем пошлость банальная и подленькая. Никакое это не занятие для мужчины, у коего могут оказаться столь необыкновенные возможности, как у представителя высшей петербургской аристократии, что он мог бы столько сделать, горы свернуть силой своих мыслей… но слонялся по балам и дуэлям. Дуэль - подлость по отношению к тем, кто содержит дворянина, то есть к крестьянам, к крепостным, к народу. И пока они гнут спину, господа развлекаются… Дуэль - пошлость и подлость по отношению к родственникам убитой жертвы. Вблизи дуэль нисколько не красива, она есть банальная драка, ничего больше.
Дуэль - выставление напоказ всего худшего в тебе, не гордости а гордыни, не личности, а самости.

Пушкин бывает разным, есть стихи, которые и я вношу в сокровищницу мировой литературы (и, собственно говоря, одно из трёх лучших произведений, созданных на русском языке (на мой взгляд) - «Песнь о Вещем Олеге»). Сказки Пушкина - изящны, изысканно-стилистичны, этничны и тонки, в них проявляется красивая русскость.
Даже некоторые фрагменты того же «Онегина» - красивы, ярки, как спелый виноград, порой - завораживающи. И быть может, Пушкин и вправду сделал много для становления литературного русского. Но слишком уж было много дано Пушкину, слишком уж велик дар и слишком мала доля самопожертвования во имя этого дара.
Если Толстой и Достоевский брали этот горящий материал в руки и пытались делать что-то, даря своё дивное лекарское снадобье всем нам, жертвуя кровью и покоем, убивая в себе что-то, и заставляя возродиться вновь, если тот же Есенин отдавал во имя каждой строчки целую жизнь и всю кровь, не боясь ожечься о тот горящий состав священной лавы, которую ему вручал Всевышний, то Пушкин лишь ловко жонглировал этой лавой, не спеша ожечь руки, хотя дана ему была наиярчайшая, наиредчайшая красивость огня.
Пушкин - что-то большое, огромное, начавшееся, но не состоявшееся так, как может состояться русский гений, во всей той необыкновенной чистоте и огромности, будто кто-то влил в душу Пушкина дурного яду. Пушкин - это много, Пушкин - это ярко, Пушкин - это звонко и необыкновенно, Пушкин - это спорно, Пушкин - это порой незабываемо.
Но для меня Пушкин - самое больше разочарование в жизни, он не сделал в профессии того, чего мог бы сделать, он не открыл того окошка, за которым настоящий свет, которое мог бы открыть, ведь ему столько было дано!
Потому, я подхожу к тяжелой раме Толстого, открываю хрустальные створки и гляжу на свет, что исходит из источника открытого великим Львом, чтоб осветить новый поиск истинности. А возвращаясь к Пушкину, я с досадой гляжу на витиеватую и сладенькую говорильню, на расписную стену, на фальшивое окно, за которым ничего нет, на пустые потуги Онегина, на бессмысленную гордость и пошлость, и я не нахожу в себе сил любить Пушкина, я не могу.
Мне приходится платить за это, в меня частенько летят камни, ведь как это так - «Ты не любишь Пушкина!» Но я не люблю Пушкина и не могу скрывать этого.

Оставить комментарий

Популярные посты:

nero

Отопление частного дома электрическими конвекторами: практическое руководство

eirc63

региональный оператор экостройресурс и христос

rivka381

Как одеться на первое свидание? Я навыки потеряла уже.

home_and_garden

Коттеджный сад в Германии

kiowa_mike

Остались от козлика рожки да ножки, вот как, вот как, рожки да ножки...

jjnatt

Звёздное небо над головой

shpy

Новогодний поезд 2024 - 2025

home_and_garden

Земное чудо — жимолость

matsam

Идеальные выборы

• Ранее
• Архив