В жизни всегда есть месть подвигу, но...

...лучше от этого места держаться подальше.
Вот прочитала вчера пост https://roman-kr.livejournal.com/2002503.html и вспомнилось своё, в тему, запишу, пока не забыла (тем более, что давненько я не брала в руки шашек, в смысле, антисоветчиной не баловалась).
На первом году незадавшейся учёбы моей в МГУ случилось у нас на курсе ЧП, к счастью, на тот раз ко мне не относящееся — одна из студенток-первокурсниц собралась с мужем уезжать в Израиль! Фишка была в том, что девушка эта была , как Дина Рубина как-то выразилась, ну совершенно не обременена национальностью, да ещё и фамилию носила эдакую вызывающе-русскую, чуть ли не Аксакова, только вот муж попался «из этих» — бывает.
Год стоял на дворе 1973-унылый, родина-мать зачем-то всеми силами пыталась удержать предателей-отщепенцев в цепких своих объятиях, потребовав возврат стоимости высшего образования для брыкающихся, а на носу уже маячила поправка Джексона-Вэника, может, поэтому двое недоучившихся студентиков решили свалить, не дожидаясь межимперских разборок, сразу после первого семестра.
Я с этой девушкой не была знакома — во-первых, она была
москвичка, а я — общага, во-вторых, мы, искусствоведы, вообще
нечасто с историками пересекались — только на поточных лекциях.Но
поскольку в общаге мы всё-таки с иногородними историками вместе
тусовались, то были в курсе того, как комсомольский актив истфака
трясло, а он в свою очередь докапывался до тех, кто имел
неосторожность с отщепенкой общаться, не проявив должной
прозорливости.
Сильно доставали, например, стильную девочку Светочку (самые
длинные ноги, самая короткая юбка, и вообще, наполовину полька из
Литвы — подозрительно, верно?) — однажды чуть до обморока не довели
в процессе воспитательной беседы. (Светочка впоследствии стала
политологом, довольно известным, умерла несколько лет назад от
болезни почек — там была отдельная невесёлая история).
Была у предательницы родины ещё одна близкая подружка из общежития, хорошенькая девушка со смешной какой-то фамилией — то ли Стрекозкина, то ли Букашкина. Мы ее, честно говоря, всерьёз не воспринимали. С одной стороны, вроде неглупая, раз поступила без блата, продравшись через конкурс 10 человек на место. С другой — она не примкнула ни к одной из свежеобразованных тусовок: ни к прозорливым, готовым «задрав штаны бежать за комсомолом», ни к серьёзным, вступившим в НСО и пропадавшим в читальных залах, ни к тем, кто, вырвавшись из родных провинций, дорвался до свободы и пил-гулял на всю катушку. Училась она аккуратненько, в свободное время, казалось, интересовалась только адресами магазинов «Лейпциг» и «Ванда»да наличием импортных колготок в соседней «Весне», а про портрет Мика Джагера у меня на стене спросила как-то невинно: «Ой, а это кто такой страшненький?»
Может быть, поэтому её, простодушную мещаночку, комсомольцы-добровольцы и не трогали до поры до времени.
Но вот настал решающий день, когда отчёт предстояло держать всем — день, когда условную Аксакову должны были исключать из комсомола. Казалось бы — можно исключить заочно, но нет — судилище должно было состояться в присутствии обвиняемой, и попробуй не явись — один звонок в ОВИР, и не видать тебе, вроде бы уже готовой визы на ПМЖ! Ну, и разумеется, все, кто замешан в связях с агентшей израильской военщины, обязаны были присутствовать, выступить и заклеймить! — только Светочку пощадили, убоявшись довести до настоящего обморока.
Народ и старался — выступал, клеймил, некоторые по-первому разу стеснялись, а потом как-то втянулись, разговорились, помянули и американский империализм, и «над арабской мирной хатой, гордо реет жид пархатый» и много ещё чего. Наиболее образованные обильно цитировали Цезаря Солодаря — был такой пейсатель-драматург, очень талантливо описывавший ужасы жизни в Израиле и презренных «бывших», готовых на коленях ползти к советскому посольству, чтоб простили-приняли и дали честным трудом искупить вину перед родиной — у нас такие рассказы назывались «пустите взад!»
До сих пор помню душераздирающую историю про мальчика-пионэра, который втайне от сионистов-родителей привёз в Израиль глубоко спрятанную (в трусах?) книжку Тургенева «Муму» — единственную русскую книжку на весь проклятый Тель-Авив (да что Тель-Авив — небось, на весь Израиль!), и как такие же, как он, насильно оторванные от Советской Родины и Великой Русской Культуры, пионэры, записывались в очередь на «Муму», чтобы припасть и приобщиться... Как именно юные подпольщики распространяли информацию о новом поступлении в русскую библиотеку, в статье, правда, не сообщалось, но читателю предоставлялся простор для домыслов. «Муму» в качестве примера тоже, думаю, выбрана была не случайно — не иначе, как намёк на горестную судьбу пионэра-героя, которого непременно утопят впоследствии сионисты...
В таком духе всё потихоньку и шло, пока не дошла очередь до Стрекозкиной-Букашкиной. Она ведь общалась с отщепенкой немножко на предмет дефицита и посылок из-за границы, вот от неё и потребовали обличения и осуждения перерожденки, которая готова изменить родине в обмен на пресловутые материальные блага!
Букашкина со вздохом встала, шевеля потихоньку свежепокрашенными под столом ноготками, и огорошила комитет комсомола вопросом:
— Извините, я немножко не поняла — в Израиле Аксаковой будет хорошо или плохо?
— Плохо!!! — хором ответили комсомольцы, — жарко!!! её там заберут в армию, будут эксплуатировать и дискриминировать!!!
— А какой смысл её осуждать, если она самой себе делает плохо? — простодушно, но логично поинтересовалась Стрекозкина.
Комитет комсомола офигел в полном составе.
— ...Мм-да, — протянул председательствующий и добавил грозно, — и это всё. что вы можете сказать? Мы бы хотели, чтобы вы лично, понимаете ЛИЧНО — В ГЛАЗА обратились к вашей бывшей, с позволения сказать, подруге!
Стрекозкина опустила глазки долу. Полюбовалось удивительно ровно покрывшим её хорошенькие ноготки лаком цвета фуксии. Этот импортный лак — бутылочку из посылочки — подарила ей на день рождения Аксакова. Ещё раз насладившись чудесным нездешним цветом, она подняла взгляд, честно посмотрела в глаза, «с позволения сказать, подруге» и сказала очень искренне:
— Мне так жаль, что ты уезжаешь! Вот правда...
|
</> |