В горах и на равнинах Бухары: Шахрисабз и его великие люди: Муканна, Тимур,

За Китабом идет дорога сплошными кишлаками, густо обсаженными вековыми деревьями; огромные карагачи, тополь тут привольно разрослись в этих богатых водою местах. Реки Кашка- и Акдарья, а также и Шахрисябский ручей питают все эти древесные породы, имея воду с большим избытком для полей, раскинувшихся вокруг на необозримое пространство. От Китаба до Шахризябса, или Шаршауза, по-туземному, считается 7—8 верст, и все это небольшое расстояние, имея вид огромного сплошного сада, положительно радует глаз своим обилием листвы и густотою ее окраски. Куполообразные карагачи, краса туркестанской растительности, эйлантусы, пирамидальные тополи чередовались с зарослями персиков, абрикосов и алчи, привольно разросшихся в шахризябских садах.

Целые площади виноградников, окруженных глинобитными оградами, наглядно подтверждали слова сартов — торговцев фруктами: «Лучше как в Шаршаузе винограда не найдете…»

— Минога виноград, ах как минога в Шаршаузе, — восторгался постоянно один из моих знакомых фруктовщиков…

Среди долины на насыпанном холме виднелись стены старой крепости, пережившей века и ныне находящейся в состоянии полного разрушения. Глинобитные стены аршин в 10 вышины окружали крепость, непосредственно примыкая к полузасыпанному землею, когда-то глубокому рву. Высокие башни осыпались и уныло глядели своими темными бойницами на современную жизнь города, не нуждающегося в настоящее время в этой старой твердыне, сослужившей населению не одну службу.

С грохотом, подпрыгивая по каменной настилке, тройка наша въехала в узкую городскую улицу, казавшуюся у́же благодаря двухэтажным домам, тесно построенным один около другого. Как в калейдоскопе, громадный базар с тысячами лавок мелькнул перед нашими глазами… Сделав два-три поворота, мы остановились перед караван-сараем — местною гостиницею для проезжающих.

Город Кеш, или, как стали его называть впоследствии, Шахризябс, известен с глубокой древности, являясь одним из главных городов земли Острушны (такое название носила до III века Рождества Христова Горная Бухара), ведя постоянно войну с Согдианою. Жители этих интересных, но почти неизвестных земель принадлежали, по сказаниям некоторых историков, к числу скифских племен, входивших в состав индо-скифского государства и исповедывавших христианство, вероятно, как и многие другие здешние племена, несторианского толка.

В 707 году арабы, под предводительством эмира Кутейбе, покорили эти страны и, после кровопролитного штурма, взяли город Кеш приступом и подвергли его разграблению. Часть жителей погибла во время осады, а некоторые, не желая покориться пришельцам и принимать новое учение ислама, ушли в горы, в восточную часть теперешних бухарских владений. Обилие воды, чудная растительность и почти совершенно закрытая долина понравились арабам, которые поселили здесь свое племя, называвшееся Бекр бин Ваиль. Город снова стал быстро расти. Пришельцы не только восстановили старые постройки, но и построили много новых, укрепив особенно сильно крепость и сделав ее самым надежным укреплением во всем крае.

Название Шахризябс город получил от арабов, назвавших так его, благодаря обилию зелени в этих местах: Шахризябс по-арабски значит зеленый холм. По сказанию современников, это был огромный торговый город с несколько сот тысяч человек жителей, обнесенный крепкими стенами и имевший четверо ворот, носивших названия: 1) Дарвазе Агенин (железные ворота), 2) Дарвазе Абдулах (ворота Абдулаха), 3) Дарвазе Касабан (ворота мясников) и 4) Дарвазе Шаристан (городские ворота). Со времени завоевания вся земля Шахризябского оазиса стала вновь быстро заселяться, и постепенно здесь возникли вновь города: Верд, Бала-Берин, Росма, Сам и др. Жители, относившиеся крайне враждебно к победителям, принуждавшим их к переходу в ислам, постепенно уходили со своих давно насиженных мест в горные, труднодоступные ущелья.

Желая возможно скорее обратить всех в магометанство, арабы путем насилий и пыток заставляли аборигенов страны принять новое вероучение, для чего в каждую семью был назначен особый араб, который, с одной стороны, должен был наставлять неофитов в обрядах новой религии, а с другой он же являлся как бы религиозным и политическим шпионом данной семьи. Новое правительство чувствовало глухое народное недовольство и, опасаясь восстаний, изыскивало всякие способы удержать повиновение жителей, но, несмотря на эти меры строгости, магометанство принималось здесь лишь внешним образом, в душе же большинство, оставаясь христианами и относясь к исламу враждебно, скрыто, в потаенных местах продолжало совершать свои христианско-буддийские обряды. Такое особое положение скоро породило много различных сект и создало благоприятную почву для народных волнений, продолжавшихся затем в этих местах с перерывами в течение несколько столетий. В это время ислам еще не вылился в окончательную форму, и поэтому в нем самом среди арабов появились одни за другими целый ряд различных вероучителей, с которыми халифы принуждены были вести кровопролитные войны.

Но самою интересною личностью из них, оставившей по себе крупный след в истории, бесспорно должен был признан лжепророк Макона, появившийся в Шахризябсе в 767 году. В действительности звали его Гашином бин Гакимом. Выдающееся положение сергенга (генерала) при халифе Эбу-Муслиме, знатность рода, исключительные способности поставили его быстро во главе сектантского движения, охватившего Шахризябский оазис, а затем и значительную часть теперешней Восточной Бухары.

Заинтересовавшись этою темной страницей истории здешних мест, я решил поговорить о ней с кем-либо из городских мулл. После долгих расспросов мне указали наконец медресе, в которой живет этот интересный знаток местной истории.

Огромное здание старинной медресе как-то хмуро высматривало среди новейших построек. Широкий мощенный каменными плитами двор был окружен со всех сторон двухэтажными постройками, в которых проживали учащиеся муллы и учителя (мударисы). У ворот виднелся вход в мечеть, своды которой были отделаны красивым орнаментом и раскрашены яркой зелено-красной с золотом краскою.

— Мулла Азад сейчас выйдет. Мулла Богу молится, — заговорил, суетясь, переводчик… — Пожалуйте, здесь можно садиться, — указал он на открытую дверь, через которую виднелось довольно значительное помещение без окон с одною лишь дверью.

Мы вошли.

Пол всей комнаты, имевшей также своды, был устлан кошмами; по стенам лежали сложенные ситцевые ватные одеяла и круглые, в виде валиков, подушки. В одной из стен виднелась другая маленькая дверь, очевидно, ведущая в другое помещение.

Не успели мы осмотреться, как дверь отворилась, и, видимо с трудом двигаясь, перед нами показалась фигура древнего старца с большой серебряною бородою и удивительно добрыми, будто детскими, голубыми глазами. Мы встали и поздоровались.

— Садитесь, прошу, — указал старик на одеяла, сам в то же время опускаясь на них.

— Рад, очень рад смиренный старый мударис мулла Азад видеть у себя высокопоставленных гостей,

— Чаю дайте… Люди! — повелительно крикнул он и хлопнул ладонями…

Два средних лет сарта тотчас же принесли на подносе достархан и чайники с чаем. Попивая зеленый чай и перекинувшись фразами вежливости, я приступил к делу. Старик, видно, был человек разговорчивый, что было мне на руку.

— Не может ли отец рассказать нам что-нибудь про пророка Макона? Вероятно, много книг прочел ученый мударис, и мы просим поделиться с нами своими знаниями…

— Про Макона? Какое далекое время хочет знать полковник. Я скажу все, что знаю… Макона, — снова повторил он, что-то припоминая и собираясь с мыслями.

Макона, по буквальному переводу, значит занавешенный или закрытый, так называли его потому, что он носил на лице маску из золота, и ни один смертный никогда не видал его лица. Он был святой человек и пророк Божий. Но только люди были злы и не хотели его признавать. У нас когда-то около Шахризябса был он, и до сих пор здесь есть люди, которые свято чтут его память. Он много воевал, много ездил по свету, покуда в нем не появился дух Божий. Тогда, почувствовав в себе великую силу, он стал говорить с людьми. Но люди его не слушали, считая безумным, а халиф Эбу-Муслим приказал надеть на него оковы и бросить в темницу.

Страшны темницы в Багдаде, толсты и крепки их стены. Много воинов охраняли их, но ангел Божий вывел святого человека и приказал ему идти в Мерв. Но и здесь люди были злы, и хазрет Макона ушел в Кеш, наш родной знаменитый Шаршауз.

Много гор вокруг Кеша, одна другой выше, одна другой неприступнее. В глухой местности на горе Сам сел хазрет Макона и построил здесь свою крепость. Много людей пришло к нему под защиту его стен. Но никто еще не знал, кто он. А он никому не открывал еще своей великой тайны. Наконец, ангел, явившись, приказал ему открыться народу. И собралось великое множество людей в Саме и вышел хазрет к ним и спросил: «Люди, знаете ли, кто я такой?»

Они ему ответили, в простоте душевной: «Знаем; ты Гашим бин Гаким», так было его имя. «Нет, люди, вы находитесь в заблуждении: я ваш бог и бог всех миров. Я называю себя как хочу. Прежде являлся я в образах Адама, Авраама, Иисуса и Магомета, а теперь в образе, в котором вы меня видите» мечеть над могилой этого великого государя полумира в Самарканде.

Пережив время религиозных волнений, Шахризябс постепенно начал возвышаться, превратившись скоро в один из самых крупных торговых городов Средней Азии.

Внимание Чингис-хана не могло не остановиться на нем, и в 1221 году войска страшного завоевателя подошли к Шахризябсу, а затем, после кровопролитного штурма, взяли его приступом. Город был разграблен и сожжен, но постепенно плодородие почвы и удобства положения местности бассейна Кашки-дарьи, защищенной отрогами Гиссарского хребта, способствовали тому, что город был восстановлен и снова стал быстро разрастаться.

В 1333 году в Шахризябсе, т. е. в Зеленом городе, так называлось предместье Кеша, давшее затем название всему городу, у правителя Кеша Тургай-бека из рода Берлас родился сын — Великий, впоследствии, Тимур. Предание говорит, что во время его рождения заколебались огромные горы Гиссарские, налетел страшный вихрь, и землетрясением было разрушено много строений. Мудрые люди, занесшие этот случай в летописи, говорили, что родился особенный человек, который будет повелевать всеми. И предсказание исполнилось.

До 20 лет провел Тамерлан в Шахризябсе и, получив выдающееся образование в медресах города, выступил в жизнь, явившись вначале как управитель отдельного селения, которым его назначил отец в день совершеннолетия.

Но не лежало сердце Тимура к скромной деятельности; сам он в свой автобиографии говорит: «Уже в 12 лет я воображал в себе след необыкновенной мудрости и величия и не менее мечтал об искусстве наездничества».

Свободная могучая воля повела его в стан воинский под знамена эмира Бухары Казгана-хана, которому юноша скоро так понравился, что он выдал за него замуж свою внучку и сделал минг-башой, т. е. тысяченачальником, взяв с собою в поход на Хоросан. В этом походе разом развернулся во всем своем блеске военный талант молодого военачальника. Но после удачного похода поднялись внутренние смуты, во время которых был убит сам эмир, а также и шахризябский владетель Тургай-бек, вследствие чего Тимур уже появляется как преемник Тургай-бека.

В короткое время сделавшись правителем и получив в удел Кеш, Тимур вскоре, благодаря смутам, принужден был бежать в хивинские пустыни, где долго испытывал лишения степного наездника, и наконец попал в плен к одному туркмену, державшему его в рабстве. Бежав из плена, он на Амударье собрал горсть своих приверженцев и с ними начал свои походы на Сеистан и белуджей, отражая в то же время натиски самаркандского эмира, преследовавшего его с армией. Разбив последнего наголову при Кундузе, он двинулся на Самарканд, и скоро вся Азия лежала у ног своего нового владыки. Далее начинаются его замечательные походы для покорения всех соседних стран, доставившие ему титул Джигангира, т. е. всемирного завоевателя.

Полмира принадлежало Тимуру, и этот, с точки зрения европейцев, варвар в действительности совершенно не был таким, каким рисуют его наши историки.

Крупная фигура его как правителя недостаточно, а во многом и пристрастно, обрисована европейцами, совершенно незнакомыми с его государственной деятельностью в Средней Азии.

— Вы не можете себе представить, — жаловался мой спутник, — прямо обидно становится за память такого великого государя и человека, каким был Тамерлан. Ведь это один из культурных людей своего времени, поднявший свой народ на высокую степень развития. По существу, государство его в отношении цивилизации стояло несравненно выше европейских государств того времени.

— Да неужели? — совершенно невольно удивился я, услышав что-то совершенно новое.

— Могу вас заверить. По-нашему, он варвар. А у этого варвара существовал и действовал в государстве конституционный кодекс Язау, в то время, когда в Европе еще не имели понятия о конституции… Дикий и неустрашимый в бою, он был кроток к врагу, молившему о пощаде. Армия его имела правильное военное устройство и была в то время лучшею в мире.

— Ну а все-таки он варвар, — настаивал я.

— Нет, это не так, по письменным памятникам можно видеть, что гражданское управление государством было очень благоустроено. Даже финансовая сторона выработана была в правильную, стройную систему. Представьте себе, что существовал у него даже подоходный налог, к которому мы так тщетно стремимся. Тимур требовал, чтобы всякий чиновник при отправлении дел действовал кротко и по закону. Употребление кнута и палок было строжайше запрещено, и неисполнение этого каралось смертною казнью. Тимур часто любил повторять: «Губернатор, который значит меньше, чем его кнут или палка, недостоин быть начальником». Назовете ли вы варваром человека, который самою дорогою частью добычи в войсках, остающеюся на его долю, считал художников и ученых? Первый в мире устроил правильное почтовое сообщение; да и всего не перечтешь. При нем Самарканд принадлежал к числу мировых городов, а Шахризябс, пользуясь его особым вниманием как место его родины, пышно расцвел, украсившись замечательными постройками и сделавшись центром мусульманской учености, в силу чего недаром город этот от современников получил титул Куббет Уль-Илм-Виэль, что значит в переводе купол науки и морали, т. е. философии. Дворец Тимура Ак-Сарай, от которого осталась теперь лишь незначительная часть, был в своем роде музеумом, где собраны были всякие редкости. А на фронтоне этого дворца красовался его герб с девизом этого варвара, а девиз интересный: «Сила в справедливости». Как вам это покажется? Вот что считал за правду сам Тимур. Мы же, не зная и не интересуясь знать, что касается истории Азии, считаем его дикарем. Эх, обидно даже, какие мы неучи.

Мой спутник так взволновался, что, сердито махнув рукою, даже отошел от меня в сторону.

— Все, что вы рассказали, это Америка для меня, — совершенно откровенно сознался я, подавленный слышанным. — Интересная личность. Но все-таки, от этого купола науки и морали ныне ничего не осталось.

— И этого не говорите. Долго спустя, Шахризябс по справедливости носил этот титул, чему способствовало еще и то обстоятельство, что здесь, кроме Маконы и Тимура, жил также и третий замечательный человек, оставивший по себе и поныне яркий след в истории цивилизации востока. Я говорю про великого мистика Ходжа-Бога-Эддина, творения и учение которого, пережив века, составляют и ныне фундамент существования мусульманских государств. Не буду утомлять вас сообщением о его учении, но скажу лишь, что он основал духовный орден Накшибендия, братство которого до сих пор является страшною силою, возводя в мусульманских государствах правителей на престолы и так же быстро устраняя с них не отвечающих его задачам. Дервиши этого ордена рассеяны повсюду: и в Бухаре, и в Персии, и в Турции, и даже в далекой Индии. А ишаны и мударисы, принадлежащие к нему до сих пор, имеют медресе, в которых слушают науки тысячи мусульманского юношества. Орден Накшибендия — прародитель ордена иезуитов, и эти последние рабски заимствовали уставы и правила первого. И теперь в тиши шахризябских медресе есть ученые люди, изучающие философские системы мира, и лишь оставившие в пренебрежении все, что явилось в Европе с X века; люди, стоящие на высокой степени цивилизации.

Джурабий (Туркестанский альбом, 1872)

— Кстати, я совершенно забыл упомянуть еще об одном крайне интересном человеке — последнем владетельном беке шахризябском Джура-бие; это также интересная личность. Принадлежа к знатной и старинной фамилии Кинигас, он, будучи беком, вел постоянно войну с эмиром и по примеру предков все время стремился к отстаиванию самостоятельности Шахризябского бекства. Воспользовавшись удачным моментом, он пошел против русских и осадил их в Самарканде в 1868 году, но затем, когда отряд Абрамова взял, в свою очередь, Китаб, он принужден был бежать. Захваченный кокандским ханом Худояром и выданный русским властям, по восточному обычаю Джура-бий ожидал смерти, но генерал-адъютант Кауфман решил сделать этого знатного человека приверженцем России и, оставив ему жизнь, зачислил его на русскую службу. Великодушие русских поразило Джура-бия, он тогда же стал просить о назначении его в экспедицию ген. Скобелева, и в начавшейся войне с кокандским ханом оказал чудеса храбрости, сделавшись самым верным слугою русского императора. Награжденный знаками отличия Военного ордена 5 и 4 ст., Джура-бий был произведен в подполковники русской службы, и затем долгая служба его протекла в Ташкенте, где он состоял при туркестанском ген.-губернаторе. Произведенный в полковники и затем генералы, этот сильный духом человек принес своей службой много пользы русскому делу в крае. Среди туземцев его слово пользовалось огромным уважением и весом. И представьте себе, несколько лет тому назад его зарезали ночью на даче, в которой он жил, около Ташкента. Ужасно странное и таинственное убийство! Многие знатоки края положительно убеждены, что причиною убийства была старинная родовая месть…

Генерал-майор Джурабек (1841?—1906)

Мы возвращались через базар. Ряды лавок тянулись по сторонам от главной улицы, образуя кое-где площадки, заваленные грудами кишмиша и сушеных фруктов. Чай-хане с открытыми котлами, в которых в кунжутном масле парился рис, распространяли на далекое расстояние свой специфический запах горелого сала и кунжута. Мясники, развесив туши баранов и конины, тут же продолжали свою работу по свежеванию и сдиранию кожи с новых туш. Кипы хлопка, затюкованные для отправки, чередовались с бесконечным количеством разной посуды и железными котлами. А среди всего этого неприглядного на вид товара кровавыми пятнами выделялись лавки с мануфактурой, в которых все бумажные ткани были преимущественно красного цвета.

Грохот барабана и резкий звук туземного оркестра смешивались с говором толпы, криками верблюдов и ишаков. Целые массы конных и пеших сновали между лавок, задевая друг друга и не обращая при этом даже внимания на толчки.

Порою среди толпы проходили какие-то люди, одетые в лохмотья, с палками в руках и необыкновенными колпаками на голове, из-под которых выбивались свалявшимися нечесаными прядями длинные волосы.

— Это дервиши того самого ордена Накшибендия, о котором я вам рассказал. Они то поют, то рассказывают, и народ охотно слушает тот бред фанатической проповеди, который так и дышит страшною тоскою по старине и нетерпимостью почти ко всему невосточному. Есть среди них замечательно талантливые проповедники-импровизаторы. Иногда несколько часов подряд говорит такой проповедник стихами, сообщая какое-нибудь предание, оканчивающееся поучением.

Насчитывая около 40 т. жителей, Шахризябс, вследствие большого количества тутовых деревьев, издавна славится шелководством, которым занимается здесь значительная часть населения. Дело это в последние годы улучшилось, благодаря тому, что в Самарканде Министерством земледелия открыта контрольная для шелковичной грены станция, откуда получается здесь грена. Здесь же изготовляются некоторые сорты шелковых и полушелковых тканей, поступающих затем на базары преимущественно для местного употребления.

В окрестностях Шахризябса широко раскинулись засеянные поля, которые, несмотря на примитивность сельскохозяйственных инструментов, прекрасно обработаны. Плодородие лессовой почвы и обилие воды способствуют развитию земледелия, причем, по сообщению местных жителей, площадь посевов с каждым годом все больше и больше расширяется. Прекрасные урожаи и сравнительная близость Самарканда создают крайне благоприятные условия для земледелия, и в то же время всегда имеется рядом рынок с обеспеченным сбытом для всех видов зернового хлеба.

За Шахризябсом местность постепенно делается волнистою. С левой стороны вдоль дороги тянется горный хребет, темнея своими вершинами и составляя собою границу Шахризябского оазиса. Засеянные поля начинают кое-где чередоваться с неорошенными землями. Далее виднеются небольшие лощины, соединяющиеся с предгорьями. Огромные стада баранов, под наблюдением чабанов, привольно пасутся на покрытых травою склонах.

Как будто бесконечною лентою впереди нас расстилается широкая почтовая дорога, ровное полотно которой, ограниченное канавами по обеим сторонам, рельефно выделяется из окружающей местности.

Караваны верблюдов, совершенно игнорируя удобство дороги, тянутся параллельно ей, протаптывая себе особую тропинку. Позвякивая громадными бубенчиками и глухо стуча железными цилиндрами, привешенными вместо звонков на шеях, медленно, шаг за шагом, идет такой караван. Пугливо озираясь и всматриваясь своими любопытными темными глазами, долго провожают нас взглядами эти корабли пустыни, привязанные длинною вереницею друг к другу и послушно следующие за своим хозяином — начальником каравана, сидящим на передовом, обыкновенно самом большом и сильном верблюде.

По мере нашего движения, впереди начинает постепенно вырисовываться и с правой стороны горный хребет, который постепенно сближается, замыкая собою долину.

Верстах в 25 от Шахризябса расположен у небольшого арыка Дербента шахризябский купец Мирза-Саиб. — Большой город. Теперь только кладбище осталось. Много, очень много на нем людей нашло себе место для вечного покоя. Аллах знает, кому и где лечь в землю суждено. Здесь он многим приказал окончить свои земные дела. Страшный Дженгиз (Чингиз-хан) здесь воевал. Много завоевал… Потом эмир Насрула-хан город разрушил. Непокорный здесь все народ жил, не хотел эмира слушать.

Мы сошли с трашпанки и направились к старому городищу. Высокий природный холм, окруженный изгибом ручья, господствовал над всею местностью. Высокие валы и большая площадь, занятая крепостью, указывала на ее значительную величину. Но валы и рвы осыпались и поросли колючкою, из которой кое-где выглядывали небольшие кучки жженого кирпича, и по всему пространству валялись обломки глиняной посуды.

— Человеческая жизнь лет сто всего как окончила здесь свое существование, а посмотрите — пройдет еще сто лет, и признаков, пожалуй, не останется. Сколько, вероятно, труда было положено, чтобы создать эту крепость. Построена она была очень давно и считалась сильною крепостью. Захотел Аллах, и стала прахом, — задумчиво проговорил Мирза-Саиб, следуя за нами.

---

Другие отрывки из книги:
• Урус-Кишлак. Китаб. Постройка дороги в Термез
• Дюшамбе

Из прочих работ Д. Н. Логофета:
На границах Средней Азии. Книга 1. Персидская граница
• Красноводск и остров Челекен
• Чикишляр, Гасан-Кули и фактория Гязь
• Укрепление Яглы-Олум
• Туркестанские кошки: тигр, барс, гепард
На границах Средней Азии. Книга 2. Русско-афганская граница
• Кушка и ее окрестности
• Кушка: южный форпост империи
• Кукушка
• Русское укрепление Керки
• На афганской границе: цепь постов в пустыне
• На Амударье: Келиф и Чушка-Гузар
• Термез старый и новый
На границах Средней Азии. Книга 3. Бухарско-афганская граница
• На Пяндже
• Золото роют в горах
В забытой стране. Путевые очерки по Средней Азии
• Саксауловый лес
• На Амударье. В Чарджуе и Фарабе
• Курильщики опия
В стране бесправия. Бухарское ханство и его современное состояние
• В стране бесправия