Светлана Бойм. "Графоманство как диссидентство"

philologist — 19.08.2018 Светлана Бойм (1966-2015) – филолог, антрополог, писатель, профессор славянской и сравнительной филологии Гарвардского университета. Училась на испанском отделении Ленинградского государственного педагогического института имени А.И. Герцена. В 1981 году эмигрировала в США, окончила Бостонский университет, защитила в Гарвардском университете диссертацию по сравнительному литературоведению, впоследствии стала профессором славянского и сравнительного литературоведения Гарвардского университета, преподавала в Гарвардской школе дизайна и архитектуры. Автор многих книг, в том числе «Смерть в кавычках: Культурная мифология современного поэта» (1991), «Общие места: мифология и повседневность в России» (1995), «Будущее ностальгии» (2001), «Архитектура вне-современности» (2008), «Другая свобода: альтернативная история идеи» (2010). Кроме того, Светлана Бойм написала детективный роман «Ниночка» и пьесу «Женщина, которая застрелила Ленина», которая была поставлена в Бостоне.

Ниже размещен фрагмент из книги: Бойм С. Общие места: Мифология повседневной жизни. — М.: Новое литературное обозрение, 2002.


(с) Александра Гарт

Графоманство как диссидентство

Последние смешливые графоманы сталинского времени были созданы поэтами последней авангардной группы ОБЭ- РИУ Николаем Олейниковым, Даниилом Хармсом, Александром Введенским и др. Они — поэтические двойники прозаика Зощенко. Надежда Мандельштам пишет о рано погибшем в сталинских лагерях Олейникове: «Я могу по пальцам пересчитать людей, которые сохраняли трезвую голову... Одним из таких людей был Олейников, человек сложной судьбы, ранее других сообразивший, в каком мире мы очутились». Корней Чуковский писал: «Был Олейников необыкновенно одарен. Гениален — если говорить смело. Как случается с умными, сильно чувствующими людьми, он и мыслил ясно». Почему же нам так мало известно о поэте Олейникове? Более того, все, что мы имеем, это стилизованные графоманские стихи, подписанные Макаром Свирепым. Макар Свирепый, псевдоним Олейникова, — это мягкая пародия на Максима Горького.

Олейников еще более последовательно, чем Зощенко, использует анахронизм в своем авангардном творчестве. Он пишет исключительно от лиц своих поэтических двойников. Во времена консолидации социалистического реализма с его пантеоном классиков и положительных героев Олейников утверждает, что его литературным предшественником является принц графоманов XIX века — Козьма Прутков. Олейникову принадлежит первая попытка «генеалогии графоманства». Как герой Борхеса, он придумывает своих предшественников, создавая альтернативный культурный канон классиков-графоманов. Для Олейникова Козьма Прутков является главным классиком русской литературы.

Макар Свирепый переходит на «домашнюю жизнь литературы», как некогда поэты пушкинской поры, не стремившиеся к публикации. Олейников-Свирепый воскрешает анахронистические жанры «дружеской эпистолы» и стихотворения на случай, только этими стихами на случай являются не оды к Первому Мая, а стихи, прославляющие повседневные праздники и неудачи близких друзей, как, например, «Послание супруге начальника на рождение девочки», «Послание Наташе Шварц, одобряющее стрижку волос», «Послание Елизавете Исаевне Долухановой, бичующее ношение одежды» или «Послание Генриху Левину по случаю влюбления его в Шурочку». Через эту повседневную шуточную поэзию Олейников воспевает иную форму коллективности, отличную от официального коллеюпва. Это — мир друзей, не потерявших чувства юмора и понимающих друг друга с полуслова.

Олейников резко нарушает официальный литературный этикет социалистического реализма: в эпоху «маниакальной серьезности», по выражению Льва Лосева, он пишет юмористические стихи; во времена, когда литература стала общественным орудием, он пишет несовременные, частные и, казалось бы, тривиальные стишки в альбом знакомых дам. Олейников выбирает для себя невозможную персону — старомодного писаки-любителя, графомана-непрофессионала, певца несуществующего утопического салона насмешливых интеллигентов. По словам Лидии Гинзбург, Олейников пользуется приемом «антиценности», прибегая к «гротескной стихии галантерейного языка»:

В качестве языка любви, любовной лирики галантерейный язык выражает сознание людей, уверенных в том, что на месте ценности — мерзость, но что в хорошем обществе о мерзости говорят так, как если бы на ее месте была ценность. Это язык подложной эротики, мещанского эстетизма. Антиценность в поэзии всегда соотнесена с ценностью — явной или подразумеваемой. И у Олейникова сквозь все гротескные наслоения слышится подлинный голос поэта.

Единственное, что Олейников печатает в эти годы, — это детские стихи. Благодаря хлопотам Маршака и Чуковского, детская литература в 30-е годы становится прибежищем последних авангардистов, обеспечивая их минимальной зарплатой и штампом в трудовой книжке. Олейников сочиняет многочисленные стихи о насекомых, продолжая традиции графоманов XIX века — Пруткова и капитана Лебядкина из «Бесов» Достоевского. Олейников пишет любовное стихотворение мухе — «муха, птичка моя», сатиру под названием «Жук-антисемит» и балладу о таракане. Эпиграф к балладе о смерти таракана — из стихотворения капитана Лебядкина: «Таракан попал в стакан».

Таракан сидит в стакане,
ножку рыжую сосет.
Он попался. Он в капкане.
И теперь он казни ждет.

Таракан к стеклу прижался
и глядит, едва дыша,
он бы смерти не боялся,
если б знал, что есть душа.

Но наука доказала,
что душа не существует,
что печенка, кости, сало,
вот что душу образует.

Есть всего лишь сочлененья,
а потом соединенья.
Против выводов науки
невозможно устоять,
таракан, сжимая руки,
приготовился страдать. (С 91—94)

В этом простовато-абсурдном стихотворении выражены многие страхи эпохи. Таракан очеловечен, в то время как его палачи похожи на обезьян. Таракан рассуждает о душе и ведет себя как провинциальная актриса из мелодрамы, «сжимая руки» и готовясь страдать. Конец таракана весьма трагичен; из героя-интеллигента он превращается в фольклорного неудачника:

Его косточки сухие
будет дождик поливать.
Его глазки голубые
будет курица клевать.

Именно эти насмешливо-трагические стихи о страдающем таракане в конце концов стоили Олейникову жизни. В 1935 году на Олейникова был написан донос, в котором говорилось, что стихи поэта о мухах и тараканах «порочат советскую действительность» и что его книги для детей должны быть конфискованы и уничтожены. Буквализация метафоры приводит к смерти автора. Автора ожидала судьба его книг. В 1940—1941 годах Олейников погибает в сталинских лагерях. Ироническая литературная игра, карнавал авторства и поза смешливого графомана стоили поэту жизни. Вообще насекомые играли фатальную роль в литературе сталинского времени. Достаточно вспомнить и эпиграмму Мандельштама о тараканьих усах вождя, и любимую всеми Муху-цокотуху Чуковского, и комарика на воздушном шарике, победившего наконец всемогущее тараканище. Насекомые сильно досаждали музам власти.

Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в фейсбуке: https://www.facebook.com/podosokorskiy
- в твиттере: https://twitter.com/podosokorsky
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в инстаграм: https://www.instagram.com/podosokorsky/
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив