Про сомнения

inkogniton — 19.10.2023 Есть несколько типов людей, которые редко сомневаются и бегут на поводу любых новостей. Есть те, которые излишне эмоциональны и воспринимают любую новость на месте и сейчас в том виде, в котором она подана. Я всё время вспоминаю слова Джона Рида -- его поразила вера людей печатному слову, ведь если напечатано, оно обязано быть правдой. Есть люди, которые не хотят или не умеют думать -- для них любые новости априори верны, таким требуется только задать вектор мысли, с остальным они и сами справятся. Есть равнодушные, которые, может, умеют прекрасно думать и рассуждать на определенные темы, однако в других предпочитают не обременять себя столь сложным процессом, просто равнодушно пожимают плечами: не будут же, право слово, врать те, кто пишет. Есть идеологически-активные -- эти ищут исключительно те новости, которые укладываются в уже имеющиеся у них умозаключения, остальные отметают на корню, лениво отмахиваясь -- ложь, очевидная ложь. Объединяет их всех ровно одно -- они не сомневаются, они потребляют то, что им преподносят извне не задумываясь и не пытаясь ничего понять. Простые потребители, подобные потребителям огурцов, яиц и курицы -- тянутся к блюду, стоящему на столе, источающему столь притягательный аромат, и мысли о том, что блюдо может быть с душком или вообще отравлено их не посещает. Ни к чему это. Кушать подано.

Позавчера я вышла на обычную вечернюю прогулку, я брела по полупустым улицам, надеясь услышать какие-то звуки, оборачиваясь и цепляясь взглядом за любого проходящего мимо. Того, который оставляет ощущение обычной рутинной жизни. Я улыбалась каждому встреченному человеку и радовалась, получая взамен такую же улыбку. В тот вечер было несколько сирен, мы исправно бегали в убежище, когда же всё стихло, когда девочки легли в кровати и согласились пойти спать, именно тогда я вышла на прогулку, не в силах совладать с мыслями в собственной голове, сменяющимися столь стремительно, что я не успевала ни за одной. Я шла по вечернему городу, когда вдруг мне написали о том, что разбомбили больницу. Мне принесли истеричную пропаганду, до зубовного скрежета напоминающую ту самую советскую, которую ни один уважающий себя человек не воспринимал, но только брезгливо морщился. Ту самую, которая всегда имела посреди себя либо израильскую военщину, либо израильские зверства, либо израильскую агрессию. Меня с детства поражало такое огромное внимание такой огромной страны к маленькому кусочку земли, где нашли себе дом люди одной крови со мной. Разные люди -- хорошие и плохие, толстые и худые, умные и глупые, совершенно разные люди, с которыми меня объединяло лишь одно: происхождение.

Я читала новость о больнице с колотящимся сердцем. Что за больница? Где? Это Шуфа, под которой основные штабы террористов? Кто это сделал? Я не исключала возможности, что это наш запуск, было бы глупо ее исключать. Сейчас война, страшная война, начатая не нами, начатая теми, кто давно потерял человеческий облик, для кого люди -- наши или их -- просто мусор, для кого собственные граждане являются средством -- средством получить дополнительное финансирование, средством воспользоваться ими как защитным щитом, средством показать их в виде рекламных листовок для того, чтобы содрогнуть мир и увеличить и так уже имеющиеся финансовые потоки. Я начала читать новости, когда раздалась сирена. Поначалу она была глухой, еле различимой, но постепенно начала набирать обороты. Я прекратила читать новости и побежала в ближайший дом. Время тянулось так медленно, что казалось, что оно остановилось. Я слышала взрывы где-то вдалеке, я понимала, что это, скорее всего, работает железный купол, я надеялась, что ни одна из этих ракет не достигла цели. Наконец, всё стихло.

Я вышла на улицу и нырнула в новости. Я просматривала наши новости, я смотрела что пишет или говорит Аль Джазира, я пыталась проверить каждый кусочек информации, я не успевала за потоком, но продолжала скрупулезно следить и проверять. Нет, это не наша ракета, читала я и шла проверять то, о чем сообщали. Я смотрела случайно снятые ими и нами видео, удивительным образом Аль Джазира сослужила нам прекрасную службу, показав в прямом эфире их собственный неудачный запуск. К тому времени волну осуждения подхватили многие, новости сыпались как из рога изобилия -- порицание, зверства, остановите, так нельзя. На несколько минут большой мир забыл о том, с чего всё началось, он поверил ХАМАСу на слово и беспрекословно, не сомневаясь и не пытаясь ничего проверить. Подождите, кричала я мысленно, продолжая проверять разрозненные кусочки информации, пытаясь составить картинку, подобно тому, как дети составляют пазл из крохотных кусочков, где есть только один подходящий предыдущему и его надо отыскать посреди всей, разбросанной в суматохе, горы на столе. Я не успевала проверять, я не успевала следить, в то время как многие посчитали, что всё точно знают и понимают, и кричали что есть мочи. Они не сомневались и мне казалось, что в эти минуты сомневалась только я. Подождите, орала я снова и снова, надо всё проверить и выяснить, ведь если вы ошибаетесь, то, конечно, вы завтра об этом скажете, но завтра будет поздно, ведь все запомнят только этот дикий, заглушающий всё крик, извинения, как правило, приносятся тихо, почти интимно. Но мир не хотел ждать. Мир редко хочет ждать, когда речь заходит о нас. На Израиле ломаются если не все, то многие. Те самые многие, которые умны и гуманны в остальных вопросах, те самые многие, которые сомневаются и проверяют всё остальное, те самые многие, которые представляют не только себя, но официальные позиции целых стран. Эти самые многие почему-то раз за разом ломаются на Израиле.

-- Ты читал про больницу? -- выпалила я Ыклу, как только вошла в дом.
-- Да, читал, -- спокойно посмотрел он на меня.
-- Это наше попадание или их? -- я никак не могла унять сердцебиение, что-то пульсировало в ушах, мне казалось, что я на секунду оглохла.
-- Я проверяю, -- спокойно продолжал он, -- успокойся, -- посмотрел он на меня чуть сурово, -- это не вопрос одной минуты, не беги, не торопись, всё постепенно выяснится.

Я полночи читала новости. Читала и проверяла. Неудачный выпуск ракеты Исламским джихадом, читала я и шла проверять, искать ту информацию, в которой это еще и еще раз фиксируется. Наш военный представитель предоставил видеозаписи, подтверждающие, что это не наш запуск, продолжала читать я и шла искать те самые записи. Америка, Франция и Германия принимают наши доказательства, читала я и становилась на йоту более счастливой, итальянский министр обороны требует наказать ХАМАС за эту страшную трагедию, но почему ХАМАС, думала я, смеясь, ведь ракету выпустил Исламский джихад, решивший, видимо, присоединиться к этому "празднику жизни". Для министра нет никакой разницы, думала я и смеялась до слез, для него что одни, что другие -- и не знаешь кто хуже.

И, наконец, казалось, мир понял с кем имеет дело. Мир, казалось, понял, что это их собственный запуск, который должен был прилететь сюда и убить пятьсот человек здесь -- именно столько бы мы теряли, если бы не наш великий железный купол. Мир, казалось, понял, но поняв немедленно замолчал. Да, наверное вы правы, говорил тихо мир, наверное, это их запуск. Но в таком случае, тут почти нечего обсуждать -- случилась трагедия, погибли мирные люди, что тут дальше обсуждать-то. Заголовок, не включающий в себя определенную перестановку слов израильские, зверства и геноцид, как оказалось, представляется миру малоинтересным. Ничего жареного он из себя не представляет. Наши заложники, наше горе, наша боль внезапно ушли на второй план, ведь наши "зверства" продаются значительно ловче, расходятся как горячие пирожки, потребляются на месте, без сомнений и раздумий, из пирожков сочится жир и стекает по подбородку жаждущих сенсаций потребителей. И отирать его нет ни времени, ни сил, ведь скоро будет другая сенсация, другой сочный пирожок, который будет съеден с таким же кровожадным аппетитом. Мир, как бы цинично это ни звучало, на самом деле равнодушен, миру наплевать на тех, кто погиб в этой самой больнице, мир не хочет справедливости, мир требует наказать того, кто внезапно стал сильным.

Тот фестиваль, на котором погибли девочки и мальчики, еще не начавшие жить, тот самый фестиваль, который унес жизни стольких людей, что почти у каждого есть либо знакомый погибший, либо тот, кто хоронил своих друзей, бывших на этом фестивале, тот самый фестиваль, после которого мой племянник похоронил двух друзей -- это был благотворительный фестиваль, в фонд помощи Палестины. Они изо всех сил хотели помочь тем, на которых плевать миру и ХАМАСу. Они хотели принести в мир тепло и свет, они не были равнодушными, их волновали жизни, они хотели им помочь.

Нет, мы не одинаковые. Я не люблю понятие мы, я не хочу говорить за всех. Я не одинаковая с ними. Я ненавижу ХАМАС -- не только за все зверства, о которых мне тяжело думать, тяжело до задержки дыхания и физической боли, не только за невыносимую боль, которую он причинял, причиняет и продолжит причинять, если ему позволить, всему живому -- в том числе, своим же жителям, -- не только за заложников, о которых невозможно думать без того, чтобы понять, что ты сходишь с ума, что это настолько не укладывается в голове, что организм отчаянно сопротивляется и прерывает мысли без твоего разрешения. Я ненавижу их еще и за то, что они хотят сделать меня такой же, они хотят поселить во мне звериную ненависть и желание уничтожать. Они хотят заполнить меня ненавистью с ног до головы, чтобы ничего больше во мне не осталось. Я ненавижу их за это. И я не сдамся, я не пущу это в себя, потому что если я сдамся -- они меня победили. Меня больше не будет, несмотря на то, что я буду будто бы жива. Такая ненависть равноценна смерти.

Я не хочу перестать сомневаться -- сомнение это одно из того, что делает меня человеком.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив