После Горлицы

Поражение у Горлицы привело к "моральному кризису" среди российского генералитета. Седобородый командующий Юго-Западным фронтом Н.И. Иванов отправлял в Ставку панические донесения, призывая готовиться к сдаче Киева, одновременно приказав начальнику Киевского военного округа взять заложников из числа местных немцев. Ему вторил начальник штаба великого князя Н.Н. Янушкевич, видевший в еврейском населении западных губерний Российской империи исключительно симпатизантов Германии и Австро-Венгрии.
Между тем, в штабе Фалькенхайна с некоторым опозданием, но все же оценили размах достигнутого в Галиции успеха и теперь начальник германского Генерального штаба решил пойти навстречу замыслу своих генералов Восточного фронта. Дивизии Гинденбурга должны были нанести удар с севера, а Макензена - с юга, окружая выступ Русской Польши и значительную часть войск великого князя. Однако после вступления в войну Италии Фалькенхайн стал еще более осторожным и решил приберечь резервы, а потому наложил вето на оперативные планы Людендорфа, предусматривающие куда более широкий охват русских армий.
Макензен атаковал в Галиции, освободив 9 июня Львов и разом лишив Россию всех завоеваний этой войны, а войска Гинденбурга прорвали русскую оборону на Нареве. Ставка создала новый Северный фронт, но не смогла остановить ударные немецкие группировки. Необходимо было сделать выбор: сражаться ли за Польшу и, вероятно, потерять армию, или же начать стратегическое отступление.
Признав необходимость вывести войска из завязывающегося "польского мешка", Николай Николаевич и командующий Северо-Западным фронтом М.В. Алексеев решили прикрыть отход упорной обороной крепостей. Их огромные гарнизоны, насчитывавшие десятки тысяч солдат, сознательно приносились в жертву, поскольку Ставке требовалось время на осуществление избранной тактики "выжженной земли". Оставляемые немцам территории необходимо было полностью разорить, а проживавшее там население - эвакуировать.
Великий князь и его подчиненный переоценили возможности своих крепостей, не осознав изменение ситуации по сравнению с 1914 годом, когда у немцев не было достаточного количества войск и тяжелой артиллерии, а русские гарнизоны действовали в локтевой близости с полевыми войсками. На этот раз все было по-другому: Новогеоргиевская крепость пала после недельной "осады", дав немцам только пленными девяносто тысяч человек (и миллион снарядов, в которых так нуждались русские войска), а не менее грозная цитадель в Ковно была захвачена за десять дней, причем немцам досталось почти полторы тысяч пушек. Коменданта крепости генерала В.Н. Григорьева военный суд отправил на каторгу, но положения на фронте этим исправить было нельзя.
Росли потери. В летних боях около миллиона солдат сдалось врагу, вызвав негодование у штабных генералов Ставки, усмотревших в этом не провал собственной стратегии, а недостаточно патриотический настрой. Для поднятия последнего был принят ряд карательных мер, включавший в себя, в том числе, прекращение выплат семьям сдавшихся в плен; но число "сконфуженных", как тогда иронически говорили (отсылка к "контуженным"), солдат и офицеров продолжало стремительно расти. 22 июля немцы вошли в Варшаву, а 13 августа заняли Брест-Литовск.
"Великое отступление" сопровождалась масштабными грабежами и насилиями в отношении местного населения: традиционно слабая структура военной полиции в царской армии дополнялась присутствием казачьих частей, для которых грабеж являлся неотъемлемой частью войны. Прежде русские войска уже успели снискать себе мрачную славу во время недолгого похода в Восточную Пруссию и почти годичной оккупации Галиции, теперь же изначально слабая дисциплина наложилась на расстройство порядка в отступающих частях, вызвав у солдат ощущение вседозволенности, поощряемое к тому же распоряжением Ставки оставлять за собой пустыню. Все, что нельзя было разграбить - безжалостно уничтожалось, а вслед за армией тянулись бесконечные вереницы "эвакуируемого" населения.
(с)
|
</> |