Отречение или отрешение? Часть 2. Февральская революция

sergeytsvetkov — 05.02.2023

Часть 1

Первый тревожный звонок прозвенел в январе 1917 года, во время весьма успешной для нас Митавской операции. Германский фронт был прорван сразу в трёх местах, передовые части немцев были переколоты, трофеи составили тысячу пленных, 33 орудия, 18 миномётов и 40 пулемётов.

Развить успех помешал солдатский бунт во 2-м и 6-м Сибирских корпусах. Сразу несколько полков отказались продолжить атаки. Командование действовало решительно. Бунтовщики были обезоружены, зачинщики (92 человека) преданы военно-полевому суду и расстреляны, несколько сотен сослали на каторгу. Однако столь крупные беспорядки серьёзно затруднили управление войсками и помешали своевременному вводу в прорыв русских резервов. Наступление захлебнулось.

В Ставке Митавскую операцию посчитали хорошим началом кампании 1917 года. Генерал Брусилов выразил общее настроение, заявив 12 января военному корреспонденту одной из газет: «Я не пророк, но могу сказать, что в 1917 году мы победим немцев».

Тогда ещё никто и представить не мог, что Русская Императорская армия только что разыграла в заснеженных дюнах своё последнее сражение.

Когда-то, ещё в начале войны, министр иностранных дел Сазонов твёрдо заявил, что «революция никогда не будет нашим оружием против Германии».

Немцы не были столь щепетильны в выборе средств политического воздействия на противника. Подрывная деятельность против Российской империи велась ими через международного авантюриста Александра Гельфанда, известного в кругах немецкой и русской социал-демократии под партийным псевдонимом Парвус (от лат. parvus — малый).

Парвус

Гельфанд считал, «что русские демократы смогут добиться своих целей только при полном уничтожении царизма и разделе России на более мелкие государства», а, стало быть, интересы русского революционного движения совпадают с интересами германского правительства. В 1915 году он предложил германскому министру иностранных дел фон Ягову системный план выведения России из войны и получил под это крупные суммы. Главная ставка делалась на разжигании рабочих беспорядков, особенно в Петрограде и черноморских портах — с расчётом на то, что они перерастут во всеобщую политическую забастовку, которая приведёт к падению самодержавия, развалу Российской империи, а с нею и русской армии.

9 января 1916 года Гельфанду при помощи неких русских посредников, оставшихся неизвестными, удалось устроить в Петрограде массовую забастовку в память о «Кровавом воскресенье». Число демонстрантов, вышедших в этот день на улицы, по некоторым данным, достигало ста тысяч.

Следующая волна рабочих беспорядков прокатилась по столице в феврале, в связи с забастовкой на Путиловском заводе. И хотя эти волнения не переросли во всеобщую стачку, они стали своеобразной репетицией более грозных событий, разыгравшихся в Петрограде спустя ровно год.

С началом февраля 1917 года к властям вновь стали поступать доклады о забастовках. На Путиловском заводе вызванная полиция была встречена «градом железных обломков и шлака».

Родзянко

Председатель Думы Родзянко во время своей последней встречи с императором 23 февраля уже не сдерживал себя. «Я вас предупреждаю, — заявил он Николаю II, — я убеждён, что не пройдёт трёх недель, как вспыхнет такая революция, которая сметёт вас, и вы уже не будете царствовать». «Ну, Бог даст», — ответил государь. «Бог ничего не даст, — дерзил Родзянко, — вы и ваше правительство все испортили, революция неминуема».

Однако в последующие дни забастовки пошли на убыль, и накануне отъезда императора в Ставку министр внутренних дел Протопопов заверил его, что порядок в столице полностью восстановлен.

Утро 8 марта Николай II встретил в Смоленске, в вагоне царского поезда. Снаружи было ветрено, но ясно. Несколько часов, остававшихся до Могилева, царь провёл за чтением французской книги о завоевании Галлии Юлием Цезарем.

В Ставке государя встретил генерал Алексеев с обычным часовым докладом о положении дел на фронтах. Верховный главнокомандующий не был настроен на работу. По сути, он совершил побег из столицы с её утомительным круговоротом политических интриг, ежедневных аудиенций и министерских запросов. «Мой мозг отдыхает здесь, — написал он жене вскоре по приезде в Могилев. — Здесь нет ни министров, ни беспокойных вопросов, заставляющих думать. Я считаю, что это мне полезно…». Достичь полного душевного покоя мешало только отсутствие сына, оставшегося в Царском Селе. «Пусто показалось в доме без Алексея», — записал царь в своём дневнике вечером 8 марта. В письме к супруге также посетовал: «Мне очень не хватает получасового пасьянса каждый вечер. В свободное время я здесь опять примусь за домино». И ещё — немного досаждал кашель.

Демонстрация женщин в Петрограде 8 марта 1917 года

В Петрограде в этот день было неспокойно. Руководители рабочих организаций решили отметить Международный день работницы митингами, шествиями и забастовками. Поверх многотысячных толп колыхались алые полотнища транспарантов с требованиями: «Хлеба!» и «Долой войну!». Власти не придали уличным беспорядкам большого значения. Протопопов занёс в дневник: «Не произошло ничего особенного». Беспокоить царя по пустякам не стали.

О происходящем в столице Николай II узнал только на следующий день из телеграммы императрицы Александры Фёдоровны. Спустя ещё сутки от неё же пришло успокаивающее письмо: «Бесценное, любимое сокровище! Восемь градусов, лёгкий снежок — пока сплю хорошо, но несказанно тоскую по тебе, любовь моя. Стачки и беспорядки в городе более чем вызывающи... Это — хулиганское движение, мальчишки и девчонки бегают и кричат, что у них нет хлеба, — просто для того, чтобы создать возбуждение, и рабочие, которые мешают другим работать. Если бы погода была очень холодная, они все, вероятно, сидели бы дома. Но это все пройдёт и успокоится, если только Дума будет хорошо себя вести... Забастовщикам прямо надо сказать, чтобы они не устраивали стачек, иначе будут посылать их на фронт или строго наказывать. Не надо стрельбы, нужно только поддерживать порядок и не пускать их переходить мосты, как они это делают».

Этот субботний день, 10 марта, царь провёл, разрываясь между суетным и вечным. Он позволил себе встать позже обычного. Утренний доклад Алексеева был тревожным: снежные бури, бушевавшие несколько дней, занесли железнодорожные пути, поставив армии в критическое положение. Нужно было срочно разгрести снежные заносы, иначе через три–четыре дня в войсках мог разразиться настоящий голод. После обеда Николай заехал в Свято-Никольский монастырь, чтобы приложиться к иконе Божией Матери, потом, по обычаю, совершил пешую прогулку — по шоссе на Оршу. Вернувшись в город, он отстоял всенощную в кафедральном соборе Трёх Святителей.

В рабочем кабинете его дожидались деловые бумаги, которым пришлось посвятить весь вечер. Среди прочего государь ознакомился с донесениями командующего войсками Петроградского военного округа генерала Сергея Семёновича Хабалова и дворцового коменданта генерала Владимира Николаевича Воейкова. С их слов выходило, что положение в столице намного хуже, чем следовало из описаний императрицы. Хулиганствующих «мальчишек и девчонок» считали уже под двести тысяч, они громили лавки и полицейские участки, избивали приставов и полицмейстеров. Войска пока что разгоняли бушующие толпы без применения оружия, хотя одиночные выстрелы с обеих сторон уже раздались.

Нерешительность городских властей показалась Николаю недопустимой, и он приказал генералу Хабалову «завтра же прекратить в столице беспорядки, недопустимые в тяжёлое время войны с Германией и Австрией».

Получив царскую телеграмму, Хабалов окончательно растерялся. «Она меня хватила обухом», — вспоминал он впоследствии. Этот «тыловой» генерал, проведший почти всю войну военным губернатором спокойного Урала, не мог взять в толк, как возможно «завтра же» разогнать по домам двести тысяч людей.

Поздно вечером на внеочередном заседании правительства трое министров выступили за подавление волнений вооружённой силой, хотя военный министр Беляев и сокрушался о том, какое «ужасное впечатление произведёт на наших союзников, когда разойдётся толпа и на Невском будут трупы». Под их давлением генерал Хабалов отдал приказ войскам Петроградского гарнизона при необходимости стрелять в восставших, но только после троекратного предупреждения.

Между тем союзники России по Антанте действовали в подобных случаях без колебаний. 24 апреля 1916 г. полторы тысячи ирландских повстанцев во главе с Патриком Пирсом подняли в Дублине восстание против британского владычества. Их действия были поддержаны 200 членами профсоюзной милиции и Ирландской гражданской армией. Повстанцы захватили дублинский почтамт, вывесили на нем ирландский флаг и провозгласили независимость провинции. Спустя неделю английские войска взяли Дублин. При штурме активно применялась артиллерия, безжалостно громившая жилые кварталы города. Потери дублинцев исчислялись следующими цифрами: 450 человек убитыми (из них 300 горожан), 2614 тяжело раненых и умирающих. 15 руководителей восстания был приговорены к смерти.

Разрушенный Дублин

Во Франции весной 1917 г. вспыхнул мятеж на фронте. В целом имело место 250 случаев мятежа в 152 полках (примерно 60% действующей армии). Впрочем, никто из офицеров не был убит, и только к одному генералу было применено рукоприкладство.

Восстанавливать порядок правительство доверило маршалу Петену, герою недавней Верденской битвы.

Петен приказал провести массовые аресты. 3335 человек предстали перед военно-полевым судом. 449 человек были приговорены к расстрелу; 27 из них действительно расстреляли, остальным казнь заменили каторгой. Всего наказание понесли около 24 тыс. солдат.

Революционный Петроград

Вернёмся в русский февраль 1917 г.

В понедельник 27 февраля вышла из повиновения последняя сила, удерживавшая Петроград от сползания в хаос, — армия. Войска Петроградского гарнизона были перенасыщены запасными гвардейскими батальонами, причем невероятно раздутого состава — от полутора тысяч до 12–15 тысяч человек. По сути, эти подразделения не были боевыми частями гвардии. Обучавшиеся в них молодые солдаты только готовились к переводу в полки, чьи названия носили их батальоны; многие не были даже приведены к присяге. Необстрелянное пополнение, не привыкшее к дисциплине и содержавшееся к тому же в отвратительных бытовых условиях, становилось лёгкой добычей революционной пропаганды.

Итак, два-три дня войска созерцали анархию, держа ружья к ноге. Редкая команда «пли!», подававшаяся на свой риск и страх отдельными мужественными офицерами, принималась безотказно.

Так, Лейб-Гвардии Финляндского полка подпоручик Иосс одним метким револьверным выстрелом усмирил весь Васильевский остров, наповал уложив вожака демонстрантов на казённом трубочном заводе. Беспорядки после этого там сразу стихли.

Но 27 февраля стало роковым днём. Случилось худшее, что могло случиться: военный бунт. Унтер-офицер Кирпичников учебной команды одного из запасных полков убил своего начальника выстрелом в спину и, взбунтовав часть, вывел её на улицу. Временное правительство чествовало предателя, как «первого солдата, поднявшего оружие против царского строя». (Впоследствии Кирпичников был арестован в Ростове добровольцами и расстрелян.)

На следующий день из 160-тысячного гарнизона у генерала Хабалова осталось чуть больше тысячи. Он вверил их полковнику Кутепову, а сам совершенно отстранился от руководства.

Таким образом, главная причина успеха революции — отсутствие преданной армии. В этом разительное отличие февральских событий от ситуации 1905—1907 годов, когда армия в целом сохранила верность присяге.

Растерянные министры собрались у Председателя Совета министров князя Н.Д. Голицына, догадавшегося — на пятый день революции — объявить осадное положение. Военный министр генерал Беляев предложил «запретить демонстрантам выходить после 9 часов вечера...». Это было последнее государственное распоряжение последнего военного министра Российской империи...

К вечеру большая часть министров была арестована.

Отряд полковника Кутепова, в котором считалось ещё 1100 человек, 12 орудий и 15 пулемётов, занял было Зимний дворец, но был вынужден его покинуть по требованию великого князя Михаила Александровича, опасавшегося за целость культурного достояния России. Полковник Кутепов занял тогда Адмиралтейство, но должен был покинуть и эту позицию по настоянию адмирала Григоровича, тоже опасавшегося за целость здания и своей в нем квартиры. Есть вещи поважнее монархии, согласитесь. Наконец, отряд Кутепова явился в Петропавловскую крепость, где военный министр Беляев приказал ему разойтись — и разрыдался от полноты чувств…

Между тем в Ставке в революцию всё ещё не верили, полагая, что в столице происходит «голодный бунт» (в Петрограде по непонятной причине были закрыты многие хлебные лавки и магазины, несмотря на то что хлебных запасов в городе хватало по крайней мере на 10-12 дней). Царь относился к поступающим донесениям и предостережениям с крайним «фатализмом», по выражению генерала Дубенского. Один только свитский адмирал Константин Дмитриевич Нилов твердил: «Все будем висеть на фонарях, у нас будет такая революция, какой ещё нигде не было».

К вечеру 28 февраля, после получения свежих известий из столицы, настроение Ставки резко изменилось. Слабого Хабалова решено было заменить более энергичным боевым генералом. На эту роль был выбран Николай Иудович Иванов, известный своими успехами в подавлении солдатских волнений во время смуты 1905-1907 годов.

В Харбине он успокоил мятеж без единого выстрела, а в Кронштадте действовал жёстко, не останавливаясь перед репрессиями. За обеденным столом у государя Иванов узнал о своём назначении в Петербург главнокомандующим с диктаторскими полномочиями «для водворения полного порядка в столице и её окрестностях». В помощь ему были отряжены снятые с фронта боевые части, численностью около 50 000 штыков и сабель (на самом деле, когда Иванов спустя два дня приедет в Царское Село, выяснится, что он вооружён только своей длинной бородой, по словам современника, — направленные ему в подчинение полки взбунтовались).

Той же ночью Николай II и сам выехал в Царское Село в сопровождении немногочисленной охраны, чтобы лично руководить наведением порядка в столице. Одновременно Родзянко была послана телеграмма, в которой выражалось Высочайшее согласие на создание ответственного перед Думой министерства. «Я берег не самодержавную власть, а Россию, — так объяснил царь своё решение окружающим. — Я не убеждён, что перемена формы правления даст спокойствие и счастье народу». Затем он указал, что теперь считает необходимым согласиться на это требование Думы, так как волнения дошли до бунта, противодействовать которому он не в силах.

Николай II в окне вагона царского поезда

1 марта царский поезд прибыл на станцию Малая Вишера. До столицы оставалось каких-нибудь 200 вёрст, но выяснилось, что дальше ехать нельзя — подъезды к Петрограду перекрыты революционными войсками. Свита убедила царя ехать в Псков, в штаб Северного фронта, возглавляемый генералом Рузским.

Генерал Рузский

Это была последняя ошибка. По прибытии в Псков выяснилось, что царский поезд фактически оказался в ловушке. Рузский открыто перешёл на сторону новой власти. Войдя в вагон государя, он заявил обомлевшим от неожиданности свитским генералам, что «теперь надо сдаться на милость победителя» и соглашаться на полную конституцию, иначе анархия будет расти, и Россия погибнет. Затем он имел долгий разговор с государем, убеждая его в резкой форме, что ответственное министерство теперь уже не удовлетворяет Государственную Думу и Временное правительство, и что для спокойствия России, для удачного продолжения войны, государь должен передать престол наследнику при регентстве своего брата великого князя Михаила Александровича.

Николай II слушал его, не возражая, и в конце сказал: «Если я помеха счастью России и меня все стоящие ныне во главе её общественных сил просят оставить трон и передать его сыну и брату своему, то я готов это сделать, готов даже не только царство, но и жизнь отдать за родину. Я думаю, в этом никто не сомневается из тех, кто меня знает».

Все дальнейшие переговоры происходили через Рузского, который побудил Алексеева запросить мнение высшего генералитета об отречении. Больше никто, даже государь, не мог пользоваться телеграфом и телефоном.

2 марта, во второй половине дня, Рузский снова пришёл к царю, чтобы ознакомить его с телеграммами, полученными от главнокомандующих фронтов: Брусилова (Юго-Западный фронт), Эверта (Западный фронт), Сахарова (Румынский фронт), великого князя Николая Николаевича (Кавказский фронт) и командующего Балтийским флотом адмирала Адриана Ивановича Непенина. Командующий Черноморским флотом адмирал Колчак отмолчался. Вся остальная армейская верхушка, «рыдая» и «коленопреклоненно», единодушно призывала самодержца принести жертву «во имя родины и династии» и отречься, поскольку «иного выбора нет».

Выслушав Рузского, царь объявил о своём желании оставить престол и подписал телеграмму соответствующего содержания на имя генерала Алексеева: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России, я готов отречься от престола в пользу моего сына. Прошу всех служить ему верно и нелицемерно. Николай». Сделано это было затем, чтобы отречение не выглядело уступкой думской депутации, приезда которой ждали в ближайшие часы.

Рузский, по словам министра Двора Фредерикса, оказывал на Царя явное давление: «...Государь колебался и противился, (...) подпись под отречением была у него вырвана насильно грубым обращением с ним генерала Рузского, схватившего его за руку и, держа свою руку на манифесте об отречении, грубо ему повторявшего: "Подпишите, подпишите же. Разве вы не видите, что вам ничего другого не остаётся делать. Если вы не подпишете, ‒ я не отвечаю за вашу жизнь".

Сам же Рузский так трактовал свою роль в отречении Государя: «Я убедил его отречься от престола в тот момент, когда для него самого ясна стала неисправимость положения».

Известие об отречении молнией разнеслось по царскому поезду, вызвав общее смятение. Одних оно заставило в изумлении замереть, других, как, например, полковника Мордвинова, — «вскочить с места». Комендант Воейков попытался получить объяснения из уст самого государя. Николай, показав ему стопку телеграмм командующих фронтами, произнёс только: «А что мне осталось делать — меня все предали, даже Николаша» (великий князь Николай Николаевич).

Члены царской свиты были поражены спокойствием Николая II. Казалось, что государь не разделяет боли и скорби своих верных слуг. Спустя полчаса после отречения он уже как ни в чем не бывало гулял между поездами, беседуя с дежурным флигель адъютантом герцогом Лейхтенбергским и весело поглядывая по сторонам. Отрёкся, «как сдал эскадрон», недоумевал генерал Дубенский, наблюдавший из окна вагона эту сцену в сильнейшем волнении.

Такое странное поведение объясняется тем, что Николай плохо представлял себе последствия своего отречения. Своими видами на будущее он поделился с придворным хирургом Сергеем Петровичем Фёдоровым, который с удивлением услышал, что бывший самодержец надеется жить в России как частное лицо и воспитывать наследника. Фёдоров вынужден был заметить, что «Вашему величеству никогда не разрешат жить в России, как бывшему императору», а цесаревичу Алексею, скорее всего, придётся остаться в семье великого князя Михаила Александровича. После этого разговора царь крепко задумался и выразил желание отказаться от престола не только за себя, но и за сына, чтобы не разлучаться с ним.

Это своё решение Николай огласил поздно вечером, перед прибывшей из Петрограда депутацией, состоявшей из двух лиц — Гучкова и Шульгина, которых Временный Комитет Государственной Думы уполномочил на ведение переговоров. Все произошло «по-домашнему», в уютной обстановке царского вагона, обитого зеленоватым сукном. На государе был серый бешмет, сбоку на ремне висел длинный кинжал. Думские посланцы были одеты по-дорожному и имели «помятый» вид. Ещё не зная о произошедшем, Гучков заговорил о тяжёлой обстановке в стране и необходимости отречения в пользу наследника… Царь оборвал его речь, заявив, что уже обдумал этот вопрос и готов подписать необходимый документ, после чего поинтересовался, дозволено ли будет ему проживать в России, хотя бы в Ливадии. Гучков ответил отрицательно, добавив, что царю придётся расстаться с сыном, потому что «никто не решится доверить судьбу и воспитание будущего государя тем, кто довёл страну до настоящего положения».

На это Николай сказал, что он не может расстаться с сыном и потому передаёт престол своему брату Михаилу Александровичу. Ещё примерно час ушёл на составление и редактирование текста манифеста об отречении.

За двадцать минут до полуночи семнадцатый царь из династии Романовых подписал отречение — за себя и своего малолетнего наследника Алексея в пользу старшего брата Михаила. В то же время своим последним указом он назначил Верховным главнокомандующим русской армии великого князя Николая Николаевича.

Вернувшись в своё спальное купе, Николай занёс в дневник краткое описание пережитого дня и завершил его словами: «Кругом измена, и трусость, и обман!»

Действительно, во всей многомиллионной русской армии нашлись всего два офицера — командиры III-го кавалерийского и Гвардейского конного корпусов, генералы граф Фёдор Артурович Келлер и Гуссейн хан Нахичеванский, которые открыто предложили себя и свои войска в распоряжение государя для подавления «мятежа» .

В первом часу ночи царский поезд покинул Псков. На следующий день, прибыв в Могилёв, Николай заявил генералу Алексееву, что передумал и передал ему собственноручно написанное согласие на передачу престола цесаревичу Алексею. Телеграмму эту начальник штаба Ставки просто положил под сукно, «чтобы не смущать умы».

Сразу же после этого последовали перемены в военном командовании. Великий князь Николай Николаевич был уволен с должности Верховного главнокомандующего. Вместо него руководство армией принял генерал Алексеев, а начальником штаба Ставки стал генерал Деникин. Гучков занял пост военного министра.

Спустя ещё пять дней генерал Алексеев почтительно передал государю решение Временного правительства: «Ваше величество должны себя считать как бы арестованным». Последовало душераздирающее прощание государя с чинами штаба Ставки. Генерал Лукомский вспоминал: «Все были собраны в большой зале помещения дежурного генерала. Государь вошёл и, сделав общий поклон, обратился к нам с короткой речью, в которой сказал, что благо Родины, необходимость предотвратить ужасы междоусобицы и гражданской войны, а также создать возможность напрячь все силы для продолжения борьбы на фронте заставили его решиться отречься от престола... Он обратился к нам с призывами повиноваться Временному правительству и приложить все усилия, чтобы война продолжалась до победного конца... Напряжение было очень большое. Некоторые не могли сдержаться и громко рыдали. У двух произошёл истерический припадок. Несколько человек во весь рост рухнули в обморок. Между прочим, один старик конвоец, стоявший близко от меня, сначала как-то странно застонал, затем у него начали капать из глаз крупные слезы, а затем, вскрикнув, он, не сгибаясь в коленях, во весь свой большой рост, упал навзничь на пол. Государь не выдержал, оборвав свой обход, поклонился и, вытирая глаза, быстро вышел из залы».

Перед отъездом из Ставки Николай подписал обращение к войскам:

«В последний раз обращаюсь к вам, горячо любимые мною войска. После отречения мною за себя и за сына моего от Престола Российского власть перешла к Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему. Да поможет ему Бог вести Россию по пути славы и благоденствия. Да поможет Бог и вам, доблестные войска, отстоять нашу Родину от злого врага.

….Эта небывалая война должна быть доведена до полной победы.

Кто думает теперь о мире, кто желает его — тот изменник Отечеству, его предатель…

Твёрдо верю, что не угасла в ваших сердцах беспредельная любовь к нашей Великой Родине. Да благословит вас Господь Бог и да ведёт вас к победе Святой Великомученик и Победоносец Георгий».

Отставленный от дел самодержец и Верховный главнокомандующий под конвоем был препровождён в Царскосельский Александровский дворец, где он, наконец, воссоединился со своим семейством, также взятым под стражу.

Такова фактическая сторона дела. Давайте теперь поразмыслим о формальной стороне.

Продолжение следует

На носу 23 февраля!

Милые женщины, традиционно предлагаю оригинальный подарок для ваших мужчин — мою книгу «Последняя война Российской империи» с дарственной надписью! Великолепное типографское качество, вклейка цветных карт.

Поверьте, они оценят. У этой книги нет недовольных читателей.

Описание книги можно посмотреть здесь

https://sergeytsvetkov.livejournal.com/476612.html

Заказ оформляйте на мой мейл [email protected]

Оставить комментарий

Популярные посты:

pertinax

Секреты популярности: почему сумки Pinko завоевали сердца модниц

valeriy-osipov

ДА ! دع

rivka381

Принца Гарри госпитализировали.

staroveraleksiy

Прощай, Анжелика!

booky_moussy

Контрольная точка: Полночь

dymontiger

Забавное видео с реакцией девушек, решивших покормить животных из машины в

sverc

Сколько это будет в попугаях?

id77

Знаменитости и коты. Пару фото

matsam

Панаманаш

• Ранее
• Архив