Кустанай и Актюбинск, наши вольные города (2/2)

Все эти меры оставались более или менее безрезультатными: бесчинные действия кустанайских поселенцев сократились лишь до некоторой степени, и только после голодовки 1891—1892 годов поселенцы эти окончательно «присмирели». Что касается до наплыва новых поселенцев, то он не только не прекратился, но наоборот — значительно усилился; многие переселенцы, правда, узнавая от администрации, что в Кустанае «приема более нет», либо перебирались из Кустаная в поселки и хутора (см. главу III), либо вовсе не доходили до Кустаная, а прямо приселялись к хуторам или поселкам. Но тысячи переселенцев водворялись в Кустанае, несмотря ни на какие запрещения, так что к концу 1889 года, по сведениям «обзора» области, население его дошло уже до 18.257 душ, а бывший переселенческий чиновник г. Дедлов, посетивший Кустанай, по-видимому, в 1890 г., определяет население его уже в двадцать тысяч душ Сырдарьинскую область и в Кокчетавский уезд Акмолинской области; в этом последнем, как кажется, из кустанайских выходцев целиком составились два поселка — Марьевский и Коноваловский.

В результате такого массового выселения, население Кустаная к 1893 году упало до 13.267 душ. Но затем очень многие из ушедших в голодный год стали возвращаться обратно, понемногу подходили и новые переселенцы из Европейской России (хотя громадное большинство последних уже не останавливалось в Кустанае и в Кустанайском уезде, а шло дальше, в приобретший особую популярность Кокчетавский уезд), — и к 1894 г. население Кустаная снова возрастает до 16.185 душ 1879.kz)

Однако убыль самых последних лет лишь в меньшей своей части может быть приписана выселению в какие-нибудь более или менее отдаленные местности: большая часть уходящих из Кустаная не выселяется за пределы уезда, а только расселяется по его площади, передвигаясь преимущественно в направлении на восток и на север: одни из кустанайцев переходят в арендаторские поселки, другие устраиваются более или менее значительными отдельными хуторами, третьи просто поселяются в киргизских аулах; независимо от этого, множество поселенцев, продолжая числиться в Кустанае и проживая здесь, по прежнему, зимою, перенесло свое земледельческое хозяйство за пределы городского отвода: одни, опять-таки, заарендовали более или менее обширные участки земли и устроились на киргизской земле хуторами, на которых вся семья или часть семьи проводит целое лето; другие, беднейшие, арендуют землю подесятинно, за деньги или из части урожая, и на лето либо переезжают в киргизские зимовки, либо просто наезжают на время пахоты, жнитва и т. п. и ночуют в шалашах или землянках; площадь земли, распаханной в черте городского отвода, по показаниям сведущих лиц, не превышала в 1896 году полуторых, много двух тысяч десятин, — все остальное пространство этого отвода — если не считать обширного выгона, представляет собой сплошные залежи, поросшие бурьяном.

Если затем обратиться к вопросу о причинах этого явления, то основную причину его надо видеть в истощении в черте городского отвода запаса целинных земель. Хозяйство кустанайских переселенцев, как обстоятельнее будет выяснено в дальнейшем, всецело основано на эксплоатации естественной производительности целин: сняв с целины все то, что с нее можно было снять, не прибегая ни к унаваживанию, ни даже к пару, поселенец переходит на другую целину, выпахав и ее, — на третью, и лишь крайне неохотно возвращается на землю, когда-либо ранее уже паханную. Понятно, при таких условиях, что, выпахав целины в черте городского отвода, поселенцы либо переселялись в какую-нибудь другую местность, либо переносили свое хозяйство на арендованные земли; кому удавалось заарендовать землю вблизи города, — тот оставался жить в Кустанае и только выезжал пахать на киргизские земли; кто заарендовывал землю более или менее далеко и кто притом не успел слишком прочно привязаться к Кустанаю, тот бросал, сдавал внаймы или продавал городской дом и переходил на постоянное жительство на хутор или в киргизский аул.

Независимо от истощения запаса целин — этой основной причины и совершенного выселения кустанайцсв, и расселения их по территории уезда, это последнее явление определялось в значительной мере причинами другого, сравнительно случайного характера. Прежде всего, немаловажное влияние в этом смысле имела обширность городского выгона: пахатные земли городского отвода начинаются, приблизительно, только в семи верстах от города, почему пользование ими связано, конечно, с существенными неудобствами; особенно ощутительны эти неудобства для более бедных поселенцев, многие из которых и предпочли поэтому перейти в киргизские аулы, где они могли, по крайней мере, иметь пахатную землю непосредственно под руками. Что касается до более зажиточных поселенцев, то их бегство из Кустаная, как мне неоднократно заявлялось при обследовании арендаторских хуторов, в последние два-три года особенно усилилось под влиянием не соответствующего их интересам порядка эксплоатации городских земель; на этом обстоятельстве, как мне кажется, стоит остановиться несколько подробнее.

В 1887 г., как уже упоминалось, из жителей Кустаная и двух при нем поселков — Константинович и Затобольского, образована была Кустанайская волость с обычным общественным управлением, — и в тоже время поселенцы разбили землю на подворные участки, площадью: в Кустанае — по 16 дес., в пос. Константинович — по 14 дес. на двор. Фактически, однако, раздел этот не соблюдался, и пользование землею городского отвода имело захватный характер. Так продолжалось до обращения Кустаная вместе с пос. Константинович в город с упрощенным городским управлением, во владение которого и поступила вся земля городского отвода. Городское управление, в лице уездного начальника с городскими депутатами, тотчас же занялось вопросом о бездоходности городской земли, большею частью состоящей в пользовании жителей, и в видах извлечения доходов нашло необходимым разбить всю пахатную землю на участки и образовать оброчные статьи; по предварительной съемке, произведенной командированным от областного правления межевым техником, городское управление предположило образовать 132 участка по 200 дес. в каждом. Но военный губернатор области, г.-м. Барабаш, не нашел возможным утвердить этого предположения, так как справедливо полагал, что при осуществлении его «малоимущие земледельцы будут лишены возможности арендовать пахатные участки», — и предписал уездному начальнику передать дело на обсуждение «жителей гор. Кустаная»

Выше я упоминал о том, что в Актюбинске не замечается такого разбредания населения, и вообще не усматривается таких признаков упадка, какие резко бросаются в глаза в Кустанае; уже из только что сказанного видно, что актюбинцы много пашут в своем городском отводе, и, напр., по сведениям за 1895 г. в этом отводе значится засеянным 1.196 сороковых, или 1.995 казенных десятин, т. е. почти по десятине на душу наличного населения, — а в бытность мою в Актюбинске, в конце августа 1896 года, я видел расположенные по всем окраинам гумна густо заставленными большими скирдами хлеба. Тем не менее расселение — и это понятно при столь же хищническом характере хозяйства — наблюдается и в Актюбинске, хотя и в сравнительно небольших размерах: из тех же сведений за 1895 год видно, что актюбинскими жителями засеяно было на киргизской земле 875 сороковых, или около 1.460 казенных десятин (действительная цифра значительно выше); это — частью запашки отдельных зажиточных лиц, снимающих у киргиз более или менее значительные участки земли, главным же образом — запашки нескольких десятков семей, перешедших на жительство по преимуществу в северную часть киргизской Актюбинской волости и образовавших здесь несколько более или менее многочисленных хуторов. По объяснению опрошенных мною переселенцев, переход их на хутора объясняется, в сущности, теми же причинами, что и расселение жителей Кустаная: некоторою «теснотою», результатом значительного, в сравнении с размерами городского отвода, наплыва поселенцев («Если мы все, — говорят хуторяне, — в Актюбу возвратимся, то и деваться некуда будет»); «малосильностью» земель отвода, которые уже в значительной мере истощены поселенским хозяйством, да и по естественным свойствам хуже земель северной части Актюбинской волости; и, наконец, тем, что «земля стала городская», т. е. прекращением прежнего свободного захвата, столь выгодного для более состоятельных поселенцев.