
"Крестный отец": вы тоже врете, что смотрели этот фильм?

Известно, что фильм
«Крестный отец» Френсиса Форда Копполы возглавляет список фильмов,
о которых люди говорят, что смотрели их, хотя на самом деле не
смотрели. То есть, список фильмов, о которых люди врут. Полный
список «most Bluffed» здесь. Зритель опрашивался не наш, но это особо
дела не меняет – уверен, что не только среди моих, но и среди ваших
знакомых найдутся люди, которые грешили осведомленностью в делах
семьи Карлеоне, на самом деле понятия не имея о чем
речь.
Так вот, почему вдруг в случае «Крестного отца» взрослые человеки ведут себя как говорящие о сексе подростки? Почему фильм с довольно-таки странным для обывателя сюжетом стал настолько обязательным элементом культурного багажа, что мы не гнушаемся имитировать знакомство с ним? Вот об этом я и хочу поговорить на правах человека, который на днях перекочевал из 30 процентов, в 70. Правда-правда. Сонни подставил муж сестры Майкла.
Сразу скажу, что я ни в коем случае не сомневаюсь, что «Крестный отец» по праву занимает второе место на IMDb и 13-е на Кинопоиске в рейтингах 250 лучших фильмов. То есть, я не сомневаюсь в культовости этого фильма, но хочу понять причину популярности. А это понятия разные. Фильмы того же Кубрика, например, культовы не менее, но при этом на вопрос смотрели ли вы «Заводной апельсин», никто и не подумает врать, что, мол, да, смотрел, супер кино, а особенно мне понравился момент где Марк Уолберг говорит Ефиму Шефрину: «Astalavista baby»…
А про «Крестного отца» врут. И сорок лет назад врали, и сейчас врут, и будут врать. Почему? Какие причины делают этот фильм «must see»?
Причина первая. Сумма харизм дуэта Пачино-Брандо настолько сильна, что распространяется не только на персонажей внутри экрана, трепещущих сначала перед Вито, а потом и перед Майклом Карлеоне, но и на зрителей. Добавьте сюда молодого, талантливого, бесконечно энергичного 32-летнего Копполу в режиссерском кресле и мощную литературную основу, переработанную под сценарий не кем-то, а самим автором Марио Пьюзо, вот вам и рецепт шедевра.
Причина вторая. Ярко выраженный и талантливо сыгранный внутренний антагонизм героя Аль Пачино – с одной стороны ветерана ВОВ и милого парня, с другой – безжалостного дона, который спокойно (во всяком случае, внешне), отдает приказ об убийстве мужа родной сестры. Причем антагонизм не сам по себе, а то, как он неожиданно разрешается – не привычной победой добра, не непривычной победой зла, а неким взаимопроникновением этих двух несовместимых сущностей. Зло, со своими понятиями о добре. Такие персонажи всегда вызывали у зрителя слюноотделение. Потому что, как бы мы не хотели казаться себе и кому-то хорошими и пушистыми, внутри нас полно и прекрасных порывов, и первоклассных фекалий.
Третья причина. Нам болезненно интересна чужие боль, кровь, смерть и вообще изнанка жизни.
На днях слушал одну из лекций по искусству Юрия Лотмана, известного советского филолога и культуролога, в которой он рассуждал о том, почему преступление может и должно быть предметом исследования искусства. Приведу цитату: «Почему преступление, как предмет искусства, не делается агитацией за преступление? Почему греческие трагедии наполнены преступлениями, хотя греки не были безнравственными писателями? По одной очень важной особенности: искусство очень стремится быть похожим на жизнь, но искусство не есть жизнь. Оно – похоже, оно – вторая жизнь, но с жизнью не путается. Преступление на картине – это исследование преступления. Его изучение. А преступление в жизни – это всего лишь преступление».
И действительно, ведь мы серьезно не соотносим ужасы, происходящие на экране, (как бы реалистично они не выглядели), с жизнью реальной, в которой теряем сознание от лужи крови. И в итоге и режиссер, и зритель получают этакий тест-драйв запретного плода. Вроде бы яблоко укусил, но при этом и не грешил особо. Хотя символом смерти в «Крестном отце» является апельсин (это я в критике вычитал), этих самых яблок там тоже не один килограмм.
Причина четвертая, безусловно, существует. Существует и шестая, и седьмая…
Например, «Крестный отец» – это сага, своеобразный ответ времени на «Унесенных ветром». А саги (читай, сериалы), зритель просто обожает, ведь они позволяют жить не своей жизнью не полтора часа, а полтора года…
А еще феномен семьи, которым так восторгался сам Коппола – то, что превращает бизнес не в зарабатывание денег, а в нечто большее. В свой круг. И когда ты в этом круге – ты практически неуязвим и даже бессмертен. Но стоит выйти из него, либо задеть кого-то из членов круга... К тому же, напомню, Майкл ввязался во всю эту историю только потому, что любил отца.
Но это, по сути, мелочи, разбирая которые, я чувствую, что так и не приближаюсь к сути. Может быть значимость «Крестного отца» для искусства, кинематографа и зрителя все-таки преувеличена? Или она все-таки присутствует, но выражена в чем-то словесно невыразимом, метафизическом (это я в словаре прочитал)?
Как считаете? Давайте свои версии в комментарии. Если вы, конечно, действительно смотрели "Крестного отца";)