Лакокрасочные материалы: виды и особенности применения 
25 июля 1929 года родился великий русский писатель, актёр и режиссёр Василий 
Старые телевизоры. 21-04-2024 
Проектирование и установка теплых полов в вашем районе Нижегородской области 
"Юность" (сезон 1, 2023) 
Лето на воде 
К двадцатилетию 
Юпитер 37А 
Особое удовольствие «прогнуть женщину», доставляющее немало проблем
23.10.2017 —
Иван-чай – как попытка импортозамещения
Котлету мне, котлету!
p_syutkin — 24.10.2017
Татьяна Толстая помимо своих литературных талантов
имеет еще и очень правильный подход к еде и ресторанам. Авторитетов
она не признает. Режет правду-матку, несмотря на звания. Но при
этом придерживается очень, на мой взгляд, «человеческих»
представлений о том, что хотелось бы получить от ресторана.
«Человеческих» в смысле того, что ждет обычный наш современник, не
отягощенный пониманием достоинств «молекулярной кухни» или
всемирно-исторического значения картузов, каш и
щей.
Про ресторан ЦДЛ я и сам как-то писал. Правда там так быстро меняются команды и шефы, что отзывы о них устаревают каждые полгода. Впрочем, я говорил и о «писательском» прошлом этого заведения, что стало уже классикой. «Русская кухня и тени совписов» - назывался тот материал. Но времена меняются и новым шефом ЦДЛ стал не так давно Анатолий Комм – один из символов новой русской кухни. Впрочем, кажется эта информация уже тоже устарела. Но так или иначе именно нем и пишет Татьяна Толстая на страницах Insider Moscow. Почитаем:
Рестораны ЦДЛ я застала еще при Брежневе; такой вот я мафусаил.
Ресторан, собственно, был там один: Дубовый зал, а остальное было - буфеты, верхний и нижний. Ну, еще Веранда для массовых попоек на случай юбилеев и приезда дружеских делегаций социалистических графоманов. Может, еще были тайные комнаты, где, не желая являть себя простому литературному народу, заливали фары коньячком и закусывали конфеточкой верховные Секретари Союза Писателей. Не могу знать.
В Дубовый зал я ходила редко – мне это было дорого. 103 рубля была моя зарплата, на руки 99, не разбежишься. Там было прохладно в жару, там были крахмальные белые скатерти, там тихо разговаривали, там руководство СП угощало важных штучных иностранных гостей; чем угощало? Силюсь вспомнить.
Должно быть, ерундой какой-нибудь, если высокомерно оглянуться на те времена с высоты сегодняшней московской кулинарной распущенности: отварной, например, язык с хреном, нарезка. Ну язык, ну и что? А тогда было: о-о-о, язык!.. Или крабовый салат, тоже мне событие! А тогда: крабовый?! салат?! – и вот всё так. Ничего же в магазинах не было. «Завтрак туриста рыбный» - да, был, вонючий такой паштет с костями. Иногда глаз попадался, белый, - не перемололся, стало быть. Вскроешь жестянку… их едят, а они глядят. Прости, брат мой неведомый, глубоководный!
Солянку ели в Дубовом зале, это точно. И рыбную, и мясную. В солянке благородно плавал лимон, и можно было выловить маслину, еще иногда встречавшуюся и за пределами заповедника, в Елисеевском. Подавали грибной жюльен. Свежий огурец вне сезона. Редиску в сметане. Мясо в горшочке. Богато ели, сейчас и не понять, в чем тут фишка! К гостям ресторана порой подсаживалась большая бессовестная женщина; «Я – якутка Надя, вы меня разве не помните?..» Непонятная якутка все что-то посмеивалась про себя маленьким усатым ртом, читала мужским баском, не понижая голоса, непристойные стишки – не решусь даже их тут воспроизвести, - или, взявшись двумя пальцами за ткань темно-синего платья в районе верхней части обширного своего туловища, трясла ее, как бы вентилируя организм, и приговаривала: «уф, в синтетицьком костюме упрела вся!» - соблазняла.
Но это все были недоступные начальственные деликатесы; мимо, читатель! Пройдя Дубовый зал насквозь, попадаешь на площадку; слева лестница в нижний буфет, дальше бар, справа какая-то административная тетка записывает какие-то таинственные записи, - заказы, что ли, аренда зала, что ли, - и, миновав все это, оказываешься в Пестром зале, он же верхний буфет, где и шумно, и пьяно, и демократично. Сюда-то нам и надо, выпить кофейку в творческой, тыкскыть, обстановке. На стенах – несложные картинки и несложные рифмованные остроты, сочиненные великими людьми еще добрежневской эпохи.
Съев блюдо из восьми миног,
Не мни, что съеден осьминог.
В чем тут фишка? Помимо игры слов и ловких полукаламбуров? В том, что если миноги доступны (у нас тут Прибалтика под боком, Рига и все такое), то осьминог – неа. Сейчас это тоже непонятно: купи да и съешь, а тогда вызывало, должно быть, у литераторов ощущение собственной социальной второсортности и завистливые мысли: а вот Нагибин, сука, а вот Евтух, поганка, ездят в Италию и жрут там головоногих, а мне опять в Дубулты ехать, в холодном море мочить холодные ноги.
Тут кофе – ужас до чего плохой, а почему? – потому что пропаренную гущу сушат и заправляют в аппарат по второму разу, если не по третьему. Почем был этот говенный напиток? уж и не вспомнить, кристалл времени темен и непрозрачен, и не видно мне, но мнится, что 12 копеек чашечка. И были пирожки с мясом и капустой по 6 копеек – отличные! И было – эпизодически - берлинское печенье, крученое-верченое, в форме сердца, залитое белой лимонной глазурью, ну просто королевское! Его можно было кусать поперек – и слоеные хлопья падали, замусоривая сладким крошевом платье и стол, а можно было раскручивать как ленту и есть в длину – так еще вкуснее!
Вот купишь два кулька – в одном пирожки, в другом печенье, - домой, чтобы самой толстеть там в свое удовольствие и семью неправильно кормить; возьмешь две чашечки двойного пакостного эспрессо из венгерской кофеварочной машины, плюхнешься на свободный стул, если найдется, и кайфуешь себе. Смотришь, как протекает писательская жизнь, слушаешь разговоры – вот небольшой старец с белой пышной шевелюрой неспешно клеит нервную молодую даму, декламирует ей свои стишата. Слышу: «солнышко распушило усы…»; дама дергается в тоске, хочет убежать, но еще не допито; вот какой-то литератор-инвалид, с забинтованной шеей, пьяный в сосиску, тянется палкой-крюком к ножке стула другого литератора, тоже не вполне трезвого; сейчас инвалид выдернет стул из-под собрата, тот грохнется об пол и тоже станет инвалидом; весело и традиционно проводят писатели свободное время!
Из Пестрого зала – обняв похудевшие пакеты с пирожками и остатками печенья - пару ступенек вверх, и вы в большом многооконном фойе, запомним его! - по стенам пальмы и диваны, на диванах пьяные поэты и, реже, драматурги. Быстро проходим мимо и насквозь; на обезьяньи крики творцов не откликаемся; стеклянные двери, ступени вниз, широкая прихожая с гардеробами в обоих торцах, ну и всякие дверцы, лестницы, барсучьи ходы, лисьи норы, Малый зал, прилавок, торгующий ненужными книгами, а по лесенке вверх – Библиотека со своим собственным спецхраном, - то одно запретят, то другое, воздух времени то сгущается, то снова разрежен, то опять сбился в тугой серый кисель; а еще ведь где-то в недрах огромного дома – Коридор с Секретарями, недоступными созерцанию, авторами невостребованных собраний сочинений на хорошей бумаге, под пахучим малиновым или сизым коленкором - великая иллюзия, великая претензия, великий хлам. На стене Коридора дар туркменских ткачей – ковер с портретом черноглазого Есенина; мрак, и бездна, и каракум в его очах.
Еще в недрах ЦДЛ, в каких-то путаных коридорах, в каких-то залах с дубовыми панелями и роскошными кессонированными потолками – где теперь эти залы, я уж, наверно, и не найду их, заросло репьём, заволокло туманами, - выдавали членам писательских семей талоны на дефицитные продукты. Нет, продукты не становились бесплатными, талоны были особыми царскими грамотами, ордынскими ярлыками, дававшими право эти продукты купить. Кофе растворимый, сайра в собственном соку (боже упаси, не в масле!), жестянка югославской прессованной ветчины, коробка зефира бело-розового, пачка чая со слоном, глинистый сыр, иногда, если сильно повезет – тресковая печень, а к Новому году – финский сервелат.
Кто сейчас это будет есть? Кто поедет на другой конец города, на чужую ветку метро, из Медведкова на Таганку, в «стол заказов», кто будет нервничать, что не достанется, что все расхватали, а как же мне теперь, но вот же мой талон, а зачем мне сахар в нагрузку, сахар и так есть в продаже; женщина, не нравится – не берите, не хамите мне, это вы не хамите, я вам не хамлю, а вы обязаны, ничего я вам не обязана, мы идем вашей организации навстречу, да вы тут все жульё, торгуете из-под прилавка; женщина, не задерживайте, вон какую очередь за собой собрали, следующий! а почему вы ей в заказ осетрину кладете, а мне не кладете?! – а это другие талоны, это от МЖД! у них другая категория! им осетрина положена! они министерство!
Чудные, далекие годы, волнения и трепыхания, юность и весна, жасмин в цвету, сирень в росе! Легкое, пустое горе: не досталось чего-то там; свежая острая радость: шла мимо, выбросили товар, - гречку, горошек, а ведь ничто не предвещало! Иногда вечерами раскрывали микояновскую «Книгу о вкусной и здоровой пище», смотрели картинки: бутылки со сказочными винами, бокалы чешского гранатового хрусталя, в вазе - черный виноград с нависанием, розовые жопы персиков: все из наших солнечных, мирных, ха-ха, республик, и никаких бананов, между прочим! все своё! Читали про небывалое: про какие-то неслыханные мясные консервы, которых мы никогда не видели (кто-нибудь встречал «паштет из мозгов и печени»? а «мясо кисло-сладкое с черносливом»? а «языки бараньи»? – отзовись, мил-человек!), про полумифические колбасы, может, когда и жившие на этом свете, но теперь полузабытые, как аргонавты; про фантастические каши, которыми настойчиво рекомендовалось кормить с утра фантастического рабочего. Или изжарить фазана, украсив маринованными сливами. Приготовить майонез из дичи. Сома с гарниром из корнишонов.
Или не просто сварить севрюгу целым куском, но «каждый кусок украсить фигурками из моркови». Да. Вот сейчас мама все бросит и не побежит сквозь сырую медведковскую утреннюю тьму на остановку, чтобы поймать набитый битком автобус, втиснуться в него, торча половиной спины и одной ногой из неплотно закрывшихся дверей, а потом полчаса в метро, а потом бегом до работы, читать близоруким глазом (минус пять с половиной) гуманитарные бумажки за 3 рубля 30 копеек в день, а потом назад в метро, а потом снова на автобус сквозь сырую медведковскую тьму, уже вечернюю, нет! Мама всего этого делать не будет, а сядет вырезать морковные фигурки для украшения несуществующего куска севрюги, и вернувшийся с работы обессиленный папа так и сдаст ее в дурку вместе с морковными фигурками, с которыми она не захочет расставаться.
Если же вы беременны, рассказывает нам микояновская волшебная книга, то вам надо питаться четыре раза в день: первый завтрак – сырники со сметаной, слабый (чтобы не возбуждаться) чай; хватит уже, навозбуждалась; второй завтрак – картофельные оладьи, кофе-эрзац; обед – щи зеленые, зразы с кашей, компот; ужин – простокваша, хлеб с маслом. «Приводимое примерное меню применялось в течение всего периода беременности для группы женщин – работниц автозавода им. Сталина и дало очень хорошие результаты: женщины чувствовали себя хорошо, роды наступали своевременно и протекали нормально; дети рождались здоровыми, крепкими, здорового роста и веса».
Что-то я не вижу ни сома, ни рябчиков в «примерном меню», и ничего не сказано про то, как сложилась дальнейшая судьба рожденных детей; а кто же затевал мордобой у пивных ларьков? не они разве? чей мат оглашал сырые, глинистые улицы Медведкова? кто заблевал лестничные площадки? кто бросал горящие окурки в мусоропровод? воистину: мать ела зразы с кашей, а у детей на зубах оскомина!
* * *
В былые времена ЦДЛ был единым зданием: хочешь – входи с улицы Воровского (сейчас снова Поварская), проходи насквозь Дубовый и Пестрый залы и выходи через пальмовое фойе на Герцена (теперь снова Большая Никитская). И наоборот, входи с Герцена, выходи на Воровского. По дороге, кстати, загляни в нижний буфет и, если у тебя связи, вступи в преступный сговор с поваром, он отрежет тебе килограммчик-другой писательской говядины, упакует получше, и ты его вынесешь по длинному кафельному подземному коридору, потом мраморные ступени вверх - и выход во двор, в сиреневый сад, где сидит, спиной к писательскому гнезду, сам Лев Толстой; мясо ему не показывай, он против.
Теперь же всё перегородили, перекрыли сквозной проход, разделили на зоны, теперь не только в самом Доме, но и в его флигелях смыслы несколько поменяли вектор. Где был журнал «Дружба народов» - теперь армянский кабак, где сидела Иностранная комиссия – кабак азербайджанский, - «кто может вместить, да вместит» (Мф.19:12), а я не вмещу, не решусь. Пестрый зал стал «Записками охотника», а Дубовый теперь называется Ц.Д.Л., - точки ему между буквами вставили. Орфографические пломбы. Пальмовое же фойе, где отлеживались поэты, не дорожа любовию народной, подвергли мощной санации и превратили в ресторан «Артистический».
То есть надо различать Ц.Д.Л. и ЦДЛ, что гостям столицы и старожилам, которые в склерозе, и не упомнят, дается с трудом и вызывает раздражение. Но в Москве ведь и всё так – две станции метро «Арбатская», две «Смоленских», две «Киевских». Синенькая и голубенькая. Умом-то Россию не понять, вам же Федор Иваныч еще когда объяснял. Хоть убей, следа не видно; сбились мы, что делать нам! В поле бес нас водит, видно, да кружит по сторонам. Вот еще раз, терпеливо, для гостей столицы и для тех, кто сбился и запутался.
Ц.Д.Л. – это дорогое выпендрежное ресторанное заведение, псевдоготический полуособняк, там панели, камины, хрустальные люстры водопадом – Дед Мороз обзавидуется; правда, элегантность мраморного входа несколько подпорчена фотографиями начальников, - со стен строго смотрят С.В.Михалков и другие важняки: «Есть идешь? А ты заслужил?..»
ЦДЛ – это остатки былого величия, писательского Дома, Клуба, Лектория, et cetera. Руины нашей исчезнувшей литературной жизни с ее скандалами, надеждами, наказанием инакомыслящих, пропесочиванием и исключением, подлизыванием к начальству, творческими вечерами, интриганством, иерархией гражданских панихид, сочинением стихов к съезду, рекомендациями к печати, выпрашиванием литфондовских путевок и вожделенных поездок за границу, пусть хоть самую ничтожную, пусть хоть в составе группы, упакованной неспящими стукачами.
Нельзя, войдя в ЦДЛ, пройти в Ц.Д.Л. Дороженька прямоезжая сегодня завалена, совершенно как при Соловье-Разбойнике. Мы сильны своими традициями.
Может быть, это и правильно. Кому велено чирикать – не мурлыкайте.
* * *
Август, сезон еще не открыт, в сенях ЦДЛа без точек, или Клуба писателей, как они теперь хотят его называть, вход с Б.Никитской, - темно. Тяжелые двери, скромная дряхлость, слабый запах тлена, движешься наощупь, обо что-то ударяешься, вроде как рамка металлоискателя, а на самом деле просто такой затруднитель входа, чтобы жизнь легкой не казалась, вы же писатели, вам не должно быть легко. Вы не врачи, вы боль.
Ступаем осторожно, чтобы не споткнуться, тьма мешает что-либо разглядеть. Я-то помню, что впереди ступеньки, а кто не знает – упадет. Держимся за руки. Гардеробы еще не работают. Объявления о вечерах и выступлениях и всяком там кино не вывешены. Даже важные писатели временно воздержались и не умерли, скорбный ватман с траурной перевязью не белеет в темноте. Все равно некому устраивать гражданскую панихиду с белыми хризантемами и горевать, ссорясь у гроба. Все в отпуске.
Туда ли мы попали? – немного тревожимся. Но глаза привыкают к темноте и становится понятно, что вон тот слабый млечный свет исходит от стеклянных зашторенных дверей, ведущих в «Артистический». Еще шаг – и мы там, ура! Доползли!
Бывшее фойе не узнать. Желтые настольные лампы, белые скатерти, тихая – тихая!!! – музыка, ни тебе шансона, ни тебе надрыва, один Таривердиев. Каждый стол деликатно отгорожен от соседнего невысокой стенкой: не заглядывай соседу в тарелку – не заглянет и он в твою. Никаких тебе хостесс с кровавой помадой, мелированными волосами и призовыми фигурами, нет: официантки тут немолодые, с человеческими лицами, в белых фартуках, внимательные, как бы всё знающие о госте и его нуждах: и что он тоже немолод, и что у него мало денег, и вот тут болит, и он хочет горячего супчика и холодного морса. И чтобы при этом не разориться.
- Карточка наша есть у вас? – спрашивает нас женщина с участливостью ночной медсестры.
- Карточка? Нет…
- Сейчас сделаем.
Пока мы листаем недорогое, не шибко богатое, но какое-то очень правильное меню, где-то там в недрах оформляется карточка на скидку в 30 процентов; да, на тридцать, и причем она вступает в силу немедленно. Тут же. А не со следующего раза. И не когда вы наедите на столько-то баллов.
Цены в меню указаны двойные: для чужаков с улицы - побольше, для нас, держателей медицинского, так сказать, полиса, работников гусиного пера, мерцающего экрана и прочего дрыгоножества - в самый раз.
Цены с картой:
Рюмка водки плюс килька на черном хлебе –154 рубля
Морс 200 грамм - 150
Селедка с картошкой – 210
Сельдь под шубой – 210
Студень с хреном – 210
Язык с хреном - 210
Паштет из куриной печенки – 210
Винегрет с килькой – 210
Салат из свеклы с грецким орехом – 210
Салат столичный – 210
Салат со шпинатом – 210
Форшмак – 245
Сало – 245
Салат овощной – 280
Домашние разносолы - 280
Борщ московский, ярко-алый, сметана прилагается – 280
Пельмени СССР - 280
Боржоми пол-литра – 280
Судачок под маринадом - 518, он такой один
Водка 300 грамм - 630
Что же это делается? Как такая дешевизна возможна? За счет чего? Там за стеной, в Ц.Д.Л. с точками, я знаю, цены совсем другие, да и блюда звучат звоном нездешних арф:
Строганина из северной рыбы - 2500
Пельмени с соусом из сморчков - 1100
Утиная грудка с гречкой - 1650
Морской удильщик - 2100
Как тут простому литератору, набравшему в ладошку 154 рубля мелочью на рюмочку и хлебушек с килькой (см. выше), не выкрикнуть протестное мотто нашей левой молодежи: «Вставай, Ильич, буржуй фуеет!» Это чувство можно понять. Но если бы буржуй не фуел, то и пролетарию килечки бы не перепало, такова правда рыночной экономики. Оба – и буржуй, и рабочий – грызли бы падшую мёрзлую лошадь, как в 1919 году.
Ничего такого особенного в нашем пролетарском меню не было, но что было, то было грамотно, правильно, уютно и вкусно. Водка была только одного сорта. Хорошая. Вода тоже одна – «Боржоми». Тоже хорошая. А ну-ка, пройдут ли они пирожковый тест? – подумала я и заказала пирожки.
С мясом – 70 рублей
С капустой – 70
С грибами – 105
Это были лучшие пирожки на всей планете Земля! Идеальной формы, из тончайшего, непонятно каким образом не распадающегося теста, с правильной полноценной начинкой, божественного смуглого цвета. Свежие и теплые. Какой микельанджело изваял их? Я заплакала и простерла руки к официантке.
- Кто ваш шеф? – спросила я.
- Анатолий Комм, - ответила женщина, опуская глаза.
Вон оно что! С этой весны шеф обоих ресторанов – и буржуйского с точками, и пролетарского без точек – великий Анатолий Комм. Сразу скажу, что о его величии я знала лишь понаслышке, - Рабинович напел. Но пел часто и много. Сама я молекулярку не уважаю, и, будучи Тельцом по зодиаку, крепко стою обеими ногами на земле и превращение еды в бренную пену строго осуждаю. Котлету мне, котлету! Но тут – с нашей, бедной стороны стены – молекулярки не было; сало честно лежало на тарелке и не исчезало при нажатии вилкой, студень тоже дрожал по всем правилам и грамотно разваливался нежной звездой, являя необычно длинные волокна прекрасного мяса. Морс был морсом, селедка – селедкой, борщ – борщом. Судачок – внезапно оторвавшись от честных кильки с селедкой и бросившись в уменьшительную форму – тоже был вполне себе судачком, неожиданно дороговатым, но семья ведь красна уродом.
Я внимательно всматривалась в меню, пытаясь уловить концепцию. Желтые абажуры успокоительно сияли, немолодые медсестры-официантки ласково смотрели издали. Сейчас – почудилось мне – принесут махровый халат и тапки и поведут в кафельные боксы, на какие-то обертывания. Может быть, грязевые ванны. Облучение гланд синим светом. Потом пару невредных таблеток. Потом прохладные простыни, приоткрытый балкон, беззвучный полет тюлевой занавески, сон. «Пельмени СССР», - всплыло в засыпающем мозгу.
Да! СССР! Ключ найден! Это советский обкомовский санаторий! Это «Книга о вкусной и здоровой пище»! Издание 1952 года, коричневая, с рельефным рисунком на обложке: слева буйство сосисок, справа – буйство баранок, на северо-западе - банки, на востоке - бутылки, в нижний правый угол уползает рыба, таща за собой вскрытую банку с черной икрой. Это она, несбывшаяся мечта простого советского человека, работницы автозавода имени Сталина, честно евшей свои утренние сырники, чтобы роды протекли нормально и дети родились здоровыми и крепкими, и чтобы не возбуждаться, и чтобы не было войны. И все такое простое, честное, вкусное и дешевое, и нашим пельменям не надо соуса из сморчков, но и ни пяди сметаны мы не уступим!
Да, Анатолий Комм сделал это, на месте развалин литературного колизея он воздвиг великую Книгу, сокращенное издание; на месте ушедшего в историю, обанкротившегося советского проекта он устроил маленький коммунизм на час; так не бывает, но вот оно, парк культуры и отдыха, особенно отдыха, какая к черту культура? – тут всё, что надо человеку: карусели, сладкая вата, колесо обозрения, эскимо на палочке, а я хочу трубочку, папа, можно мне трубочку? вы беременны, я пропишу вам зразы, у вас варикоз, носите бандаж, у вас повышенное давление, вам показан отдых в Гурзуфе, нет, там не стреляют, в Пицунде тоже не стреляют, вы должны проходить в день не меньше двухсот метров, у вас инфаркт, инсульт, паралич, пересядьте в инвалидное кресло, нет, дома творчества «Малеевка» больше нет, что значит почему? Это венок от профсоюзной организации. Сначала прощаются близкие.
- Приходите к нам еще. Спасибо вам, - говорит медсестра.
Я прошу, хоть ненадолго,
Грусть моя, ты покинь меня,
Облаком, сизым облаком
Ты полети к родному дому,
Отсюда к родному дому, - тихо поет радио.
Расплачиваемся и уходим из круга света, вниз по ступеням, в темноту. Я все-таки стукаюсь с размаху о затруднитель.
Понаставили тут.
Сохранено
|
|
</> |
Котлету мне, котлету!
Оставить комментарий
Популярные посты:
Предыдущие записи блогера :
22.10.2017 —
Колбаса в пост и революция
21.10.2017 —
Инжир - это тоже про русскую кухню
20.10.2017 —
С яблони - в бокал: как в России делают сидр
19.10.2017 —
Так русофобия или просто история?
18.10.2017 —
Реинкарнация кальмара
16.10.2017 —
То ли защищал я родину, то ли продавал
15.10.2017 —
Осень, айва и курица
14.10.2017 —
Как маршал Жуков водку на кока-колу променял
13.10.2017 —
О смерти ЖЖ, друзьях и дизайне
Архив записей в блогах:
Вчера я был на дискуссии по нашумевшим “чёрным спискам” , пригласил меня портал ivi.ru. Не часто такое бывает, но в этот раз я пришёл с одним мнением, а ушёл с другим.
Разумеется, главной причиной опасений противников закона является сомнение ...
Здравствуйте друзья, прошу поделиться со мной знаниями о специфике квартир в старом фонде. Сейчас нахожусь в процессе подбора жилья, все советуют брать новостройку, а я ничего не могу с собой поделать, люблю старьё и антиквариат, готова к некоторому геморрою со старой квартирой, но хотелос ...
Расскажите о реалиях поступления в сад, пожалуйста. Дочке будет 3 года в марте 2022. Заявление на сад изначально подала на ГКП с 2021 с расчётом, что с сентября ГКП, а потом в январе на полный день. Теперь вижу минусы: нет гарантии, что в январе переведут на полный день, дважды адаптация ...
Зампред комитета Совета Федерации по конституционному законодательству Елена Мизулина предложила ужесточить законодательство после трагедии в Керчи, где 17 октября студент четвертого курса политехнического колледжа Владислав Росляков расстрелял 15 студентов и пятерых преподавателей, а сам ...
Хочу поблагодарить каждого, кто принимал участие в обсуждении статьи "Мужчины ГП, а вы готовы встать на каблуки?" Итог этих бурных рассуждений, увы, печален: мужчины и женщины не умеют да и не хотят понять друг друга, а отсюда и трагедии в ...
