Как у этого кота да нету щастья никогда


– Как у е...
Сам даже растерялся и присел.
– Как у етово столба...
Ах же ты, вот чего не хватает: не пел я сегодня! И, на радостях, говорком:
– Как у етого столба д'нету щастья никогда!
И кантиленно:
– Как у етого столба-а-а-а да нету щастья никогда!
Он поёт лицом в стену, но никакой солист больших и малых театров не истовее его, не сильнее верит в мелодию:
– То ли ветер, то ли до-о-о-ощ, то ли дроли долго ждёшь! Ой, на горе стоит избушка...
Замолк. Посерьёзнел. Ушёл на двор чего-нибудь строгать. Через час-полтора со двора доносится прозой, уже без всякой кантилены:
– А в ней бабушка живёт.
Ну, раздухарился, сегодня к вечеру допоёт, не иначе. И действительно, менее, чем через полчаса:
– Ой, на горе-е-е стои-и-и-ит избушка, а в ней бабушка живёт...
Ох и вре... Ох и вре
А чего "охивре"? Такого и слова-то не бывает.До вечера ходит из угла в угол, бурчит себе под нос: вспоминает. О, точно:
– Ох и вредная стару-у-ушка, дочку замуж не даёт.
Там дальше уж по накатанной:
– Я куплю себе ботинки на резиновом ходу,
Чтобы дочерь не слыхала, как я к матери иду! – залихватски, во всю ивановскую выпевает наш герой и тут же с ужасом осекается: переврал. Ерунду спорол. Тьфу, тьфу, ерунду-то какую спорол! Что значит "к матери иду"? Зачем же к матери? Ведь наоборот. Ведь не так, совсем не так, ведь к дочери иду... Перепуганно вертит головой: а вдруг никто не услышал? Или услышал, да внимания не обратил? Уф. Вроде не смеются. Откашливается тихонько, и вновь:
– Я куплю себе ботинки на резиновом ходу,
Чтобы матерь не слыхала, как я к дочери иду!
Уф. Теперь правильно. Программа-минимум на сегодня выполнена. Можно угомониться.
И вроде бы угомонился, и вроде бы все улеглись, десятый сон видят. Но нет! наступает очередь программы-максимум. В три часа утра, когда уже все обо всём забыли, тишину прорезает победоносное:
– Мы вам песенку допе-ели,
Ажно заболела грудь!
Мы, наверно, надое-е-ели?
Не пора ль нам отдохнуть?
|
</> |