Искусство вкушать искусство
artyom_ferrier — 18.09.2019Не сказать, чтобы я был противником авангардного, символического, супрематистского искусства.
По хорошему счёту, оно не сделало мне ничего такого, чтобы мы стали противниками. Да кто-то малюет, кто-то тащится; колхоз дело добровольное, а моё дело — сторона. К тому же, иногда всё-таки там проскальзывает чего-то живенькое, шизушно приятное.
Но вот что забавляет, это когда истинные ценители и знатоки «извращенческого» искусства — начинают топырить пальцы на предмет своего эстетского величия и глубинной проницательности.
«А знаешь ли ты, что «Постоянство памяти» символизируют Теорию Относительности?»
И этак восторженно-предыхательно выдаёт, как некое галактически революционное откровение, крайне важное для мира.
Думаешь: «Если это так — то я совсем разочарован в Дали. Ибо Теорию Относительности — оно как-то хуёво символизирует. Я так думал, что эта вот мазня, оладь-часы в разных местах, символизирует гораздо более глубокую мысль. А именно: где бы ты ни проснулся — носки всегда болтаются без пары, а где она — хуй вспомнишь. Это и есть «постоянство памяти».
Серьёзно, в Дали, конечно, что-то есть, и в Малевиче, возможно, что-то есть, и у Сая Твомбли, и у Энди Уорхолла проглядывает что-то небезынтересное, а уж Пьер Брассо и Конго Моррис — это безусловно очень талантливые, яркие и в высшей степени интеллектуальные творцы.
Ну и моё отношение к сюрреалистической или абстракционистской мазне очень простое. Если каким-то образом цепляет картинка, создаёт какое-то настроение — то хорошо. А если нет — ну, значит, не попал артист своим тирсом мне по голове. Бывает.
И несколько умиляет, когда рьяные поклонники надувают щёки: «В этой картине — очень тонкий смысл. Это как ребус. Не всякий может расшифровать, но я смог. Это очень символичный символизм — если знать контекст, знать канву и фабулу».
Ну, замечательно. Теперь буду знать, что такое «глубокий смысл». Это, значит, ребусы, сводящиеся к идеографике (при условии знания контекста).
Но я ребусы во втором классе где-то отлюбил, а было бы желание приторчать над аматёрской криптоаналитикой — приморочился бы глубинным смыслом китайских иероглифов. Они-то — все идеограммы, имеющие исторические обоснованный и системный смысл в своих начертаниях.
Однако ж, то была бы наука. А от искусства — я всё-таки больше жду эмоциональных, чувственных впечатлений, а не пазлов и ребусов для пережёвывания зубами мудрости, дабы от той мудрости притащиться.
Но если уж говорить о пище для размышлений, то куда больше её дают не абстрактные полотна, где возможен лишь очень примитивный какой-то, «лобовой» символизм (вот те самые ребусы, которые так нравятся умненьким первоклассникам всех возрастов), а «фотореалистичные», классические.
Вот там — неограниченный простор для действительно умных мистификаций и тонких розыгрышей.
«Каноничное» восприятие реалистических полотен — очень часто бывает ярчейшей демонстрацией того, насколько охотно люди предпочитают верить не собственным глазам, а чужим интерпретациям.
Это забавно, как они видят не то, что есть на картине, а то, что им указали там видеть. Кто указал? Да хоть бы и сам художник. Когда он пишет на какую-то социально выигрышную тему — запросто может сослаться на наиболее модную трактовку. Даже если нарисовал нечто совершенно иное. Творческие люди — бывают циничны, хитры и коварны (и всё время хотят кушать).
Вот взять, скажем, Репина, «Бурлаки на Волге».
С самого момента написания картины там призывалось видеть нещадно эксплуатируемых несчастных бедолаг, за жалкие копейки надрывающихся на непосильной работе, едва не при смерти.
Что всегда видел я?
Ну, мужики тащат баржу. В целом — рады, что у них есть подработка. Изнемогают — уж точно не больше, чем грузчики, волокущие пианино на двенадцатый этаж.
По крайней мере, грузчики не покуривают трубочку в процессе, не набивают её из кисета на ходу, не занюхивают глоток шмурдяка из фляжки рукавом. А эти — да. Некоторые.
Хотя некоторые — очевидно, действительно слегонца пришибленные не то бодуном, не то чрезмерным опохмелом. Пошатываются, их клонит в сон. Бывает.
Из коренных, идущих впереди, кудлатый что-то рассказывает бригадиру артели в бандане на голове. Судя по выражению лица слушателя: «А Васька-то надысь опять до твоей Маньки приходил».
Не исключено, что третья в упряжи — и есть Манька. Или Васька. Вопрос немножко гендерно расплывчатый, хотя физиономия такая, что здесь-то возможен припадок или обморок. Но не от тяжести работы, а от разоблачения разврата.
Да, позу молодого светловолосого парня, который распрямляется и гордо задирает подбородок, чтобы поправить лямку — обычно трактуют как «И воспрянет народ, распрямит он могучую спину».
Мне больше сдаётся, что он адресуется к впереди идущим, типа, вы задолбали уже лясы точить! Мы когда-нибудь дотащим эту посудину до места? У меня, блин, в четыре партия в вист на Доннышке».
Возможны, конечно, и другие трактовки. Но уж точно — не трагические, не печальные.
Да и чего б им кручиниться? Подвернулась работёнка, будет денежка. Если б денежка была маленькая, недостаточная за труд — наверное, пошли бы грабить корованы, с такими-то каторжными ряхами.
Но, кстати, и не исключено, что на самом деле они, втершись в доверие, увели посудину в протоку, чтобы распотрошить.
Хозяин только сейчас чухнулся, переполошился, кормчий отчаянно правит от берега, оттягивая руль всей массой.
Но что у него руль стоит сейчас к берегу — это, значит, прохлопал. Это, значит, его облапошили, попросив взять левее, чтобы войти в эту протоку, в этот секретный разбойный фарватер, где сейчас будут обувать.
И тогда понятно, почему двое закуривают, а молодой — этак распрямился и голову вскинул. Дело близится к финалу, возможно кровавому — и он целует крест на удачу (крест виден с цепочкой на кулаке). Нервничает (как и курильщики). Промысел промыслом, ан людей порешать — то грех всё же. Чай, благообразная разбойничья ватага, а не ДНР какое-нибудь.
Впрочем, тут — да, Репин оставил некоторую неопределённость в вопросе о том, кого мы видим: честных шабашников — или разбойников. Но если и второе, то мы должны понимать: судоводители тоже до поры были уверены, что видят честных бурлаков. Если маски и будут сброшены — то лишь сейчас. Потому и наше заблуждение может быть простительно.
Но вот другая классическая картина русского «досоциалистического» реализма. «Неравный брак».
Опять же, классическая трактовка: «Несчастная барышня, невинное дитя, против воли отдана на поругание напыщенному и вредному старому сатиру, хны-хны».
Но честно, я не знаю, каким органом чувственного восприятия можно увидеть такую фигню.
Для начала — вот почему эта «несчастная жертва старческого сладострастия» протягивает попу с кольцом указательный палец, «подавленная» и «растоптанная», едва не в обмороке?
Вот когда обручальное кольцо носили на указательном пальце?
Сказать, почему на самом деле художник застал её в таком положении, с оттопыренным указательным, а не безымянным?
Да потому, что они обменялись заветными словами, «согласен/согласна ли ты», и т. п., было сказано «да» женихом, а невеста — та аж прищёлкнула пальцами: «Fuck yeah!”
И вот в этот момент — указательный оказался этак «отстреленным», а большой распрямлённый, торчит в сторону. Так бывает — именно после жизнерадостного такого, смачного щелчка (где задействуются большой и средний пальцы).
И невесту можно понять: она долго шла к алтарю. Сама, сама шла.
Старикашка, с орденом Владимира второй степени — явно не настолько влиятельный чел, чтобы кого-то принуждать к свадьбе.
Тем более, что барышня, на самом деле, вовсе не производит впечатления неопытной гимназистки. Она выглядит строго на «тебе в твои шестнадцать больше тридцати не дашь», и по всему видно — тёртая.
На мордашке — смирение, но жесты — раскованны и уверенны.
Да, она добилась своего. Это не старикан её захомутал, а она его. Ибо пусть он не бог весть какая шишка даже в уездных масштабах, но может быть заманчивым женихом.
Во всяком случае — может стоить тех лет (или недель) в браке, что отпустит ему Всевышний (или не Всевышний).
И вот сейчас старикан, возможно, начинает что-то подозревать. На простоватом, «служацком» лице его — смесь горделивой нежности и укоризненного сомнения.
Может, он и не понимает ещё в полной мере, в какой переплёт попал — но явно шокирован тем, что его благоверная, душечка и скромница, щёлкает пальцами и выкрикивает «Fuck yeah!” перед алтарём.
Да, жалко старика — но теперь уж ничего не попишешь.
За спиной невесты, справа - шафер, младший брат жениха. Сильно младший, очень избалованный, не лишённый демонического шарма — и очень(!) заждавшийся своей очереди стать хозяином фамильного имения.
Он — любовник невесты. Он и свёл её со своим занудно-казённым братом-старпёром, помог охмурить, всё устроил.
А рядом — доктор. Нигилист. Интеллигент — но нарочито небрежен в наружности. Конечно, доктор. Этакий повзрослевший Базаров.
Ему, возможно, и жаль старика, что придётся сначала накормить его батальонной дозой шпанских мушек, а потом установить смерть от удара по естественным причинам. Но что делать — долги-с. И наука требует средств на полезные эксперименты. А старик — сам дурак, что повёлся на молодуху. И сам бы, верно, кони двинул на брачном ложе. Или — разбил бы его паралич, что хуже смерти. Потому живительная эвтаназия передозом афродизиака — пожалуй, будет и гуманней.
Вот какую рефлексию мы наблюдаем на созерцательном учёном лице этого доктора.
Ну а со стороны жениха-старика — морды сочувственные. Мол, угораздило ж так вляпаться, спутаться с явной аферисткой.
Вот что на самом деле можно увидеть на этом действительно замечательном полотне Василия Пукирева, если отрешиться от той банальной ахинеи, что наплели вокруг неё люди с очень странной картиной мира (такой, где бурлаки изнемогают за гроши, а в проститутки барышни идут от безысходности).
Ну или — хватит русской классики, возьмём всемирную, почитаем Рембранта, «Возвращение блудного сына».
Все искусствоведы обожают рассказывать, какое трогательное там воссоединение отца и младшего сына, что ушёл, влекомый гордыней, но вернулся, гонимый нуждой.
Естественно, помянут, что картина — по мотивам евангельской притчи, и символизирует смирение юности, прощение старости, в чём и есть свет небесный, что мы и наблюдаем на полотне.
Но любой мало-мальски компетентный искусствовед в штатском, будь то и простой бодигард, скажет, что смотреть нужно не на трогательное воссоединение папаши с младшим сынком-бродягой. Смотреть нужно — на старшего сына, который обрёл реальную власть в доме.
И теперь, конечно, он изображает почтительное смирение: «Да-да, папаша, очень верно вы это говорите: мой брат был мёртв — а теперь воскрес».
Но стиснутые над пахом кисти — говорят другое. Они говорят: «И очень напрасно он это сделал, что воскрес да припёрся. Оставался б мёртвеньким на чужбине — дольше б прожил».
В общем, и навязшие в зубах классические картины —
становятся гораздо интереснее, если посмотреть на них свежим
взглядом, а не долдонить глупости вслед за людьми, чьё знание
жизненных реалий настолько мало и поверхностно, что они не сумели
устроиться в этом мире никем, кроме как
экскурсоводами искусствоведами.
Во всяком случае, в нашей Корпоративной Школе — весьма приветствуются попытки взглянуть на привычные вещи под иным углом и увидеть нечто новое.
Но что, если сам творец раскрывал свой замысел вполне однозначно, сам говорил, что хотел показать своим творением?
Ну, во-первых, «хотел» и «показал» - это две большие разницы.
А во-вторых, мы серьёзно возьмём на веру заявление Сергея Шнурова, что будто бы композиция «Дорожная» посвящена противостоянию Кремлёвских и «белоленточников»?
Нет, ну мало-мальски образованные люди — конечно же понимают, что речь идёт о Клавдии и Мессалине.
|
</> |