ПУТЬ НА ТУМАННЫЙ АЛЬБИОН

Diana Wiedra — 28.07.2011



Бортовой журнал,
то есть, путевой дневник.
Маршрут: Вена – Лондон и обратно,
с заходом куда придется


Лотарингия. Нанси. Невозможно не захлебнуться от счастья. А что, если бы… я жила здесь… Неужели и тогда я так часто чувствовала бы себя несчастной?
Примостившись на ступеньках памятника Станиславу Лещинскому, смотрю на прохожих. Красиво одетые женщины с чудесными стрижками. Уверенные в себе… Походки быстрые, но не торопливые. Мужчины, впрочем, тоже никуда не спешат.
Утром по радио шла передача о том, как это важно, уметь «упаковывать» свои мысли в подходящие слова, а главное, выражать их подходящим тоном. «Вы ведь не подадите к столу дорогое вино в стакане для чистки зубов!». Казалось, жители этого города в совершенстве освоили искусство «упаковывать» свою жизнь в «правильные» жесты и слова.
Ступенькой выше устроился молодой человек. На моем сиротском английском пытаюсь выяснить, где находится музей искусств. Молодой человек, указав пальцем в сторону музея, что-то объясняет, но я не понимаю. Он терпеливо повторяет фразу еще и еще раз, пока до меня не доходит, что сегодня в музее выходной. Его неторопливое великодушие тонуло меня… У людей здесь почему-то есть время.
Кто это сказал - у интеллигентных людей всегда есть время.

В этом город розовый воздух. Кружевные и золоченые решетки отбрасывают ажурные тени. В тягучих лучах заходящего солнца дворцы кажутся невесомыми.
В архитектуре этого города нет навязчивой ритмики, и это пленяет. Навязчивые ритмы убийственны.

Полюбила ездить одна! В одиночестве легче находить подходящие слова чувствам, которые возникают в тебе при виде новых кратин. В свидании с чужой страной есть нечто интимное. Третий здесь вполне может оказаться лишним. Какими бы прекрасными ни были чужие сентенции, они лишают тебя возможности услышать свои.
Когда-то в Москве получила от приятеля открытку с Колизеем. Он писал, что Колизей напоминает ему дупло испорченного зуба. Сравнение, может, и остроумное, но беда в том, что оно застряло в моем мозгу! И даже много лет спустя эти слова сумели отравить мне мое свидание с Колизеем.
Первое впечатление – самое важное. Оно должно быть только твое.

Так думала я, наслаждаясь закатными солнечными лучами на ступеньках памятника моего почти земляка.
А началось это путешествие таким образом…

6 августа, 22-30, День первый
Позади Вена, Зальцбург, Инсбрук, Брегенц
Ночевка в Гангау (Hangau), пансион фрау Модель

Проснулась в шесть утра. До семи дремала, а в восемь уже была готова к отъезду. Зазвонил будильник. Тот самый, который ровно три года назад отказался быть будильником и функционировал исключительно в роли часов. И вот, нате вам, проснулся дорогой, пора, мол, друг, пора!
Загрузив в машину чемодан с одеждой и туалетными принадлежностями, сумку с дорожной посудой, двумя кипятильниками (оба позже оказались неисправными) и остатками продуктов из холодильника, кинув туда же спальный мешок, подушку и одеяло, двинулась в путь.
Накануне всю ночь громыхало, лил проливной дождь. Люблю дожди с грозами. В них музыка Бетховена. Они драматичны. Грозы проходят! После дождя зеленеет трава и воздух чистый. Именно такой нужен для хороших снимков.

На минуту выглянуло солнцее, пожелало мне счастливого пути и снова спряталось.

До Зальцбурга неполных триста километров. Город на высоком холме, увенчанный крепостью Хоензальцбург, выныривает из-за поворота. Слишком часто приходилось возить туда русских гостей! Моцарт… Стефан Цвейг… Горы. Зальцбург, короче, давно наскучил. Помахала ему рукой, как старому знакомому, и поехала дальше.
Вскоре меня обступили темные, поросшие густым ельником горы. Ближе к швейцарской границе они становились все выше, на них исчезала растительность, и тогда возникал визуальный простор, становилось больше неба, больше воздуха…
Юго-западная гряда - это на самом деле поверженный гигантский дракон с ощетинившимся хребтом и устало поникшей мощной выей. То ли уснул навеки, то ли ждет чего-то. Вот вскинет он сейчас буйную главу, взмахнет крылами и взмоет в небо. И все вокруг затрепещет от ужаса…

В тот момент, когда я достигла вершины перевала, небеса вдруг разверзлись, и из них полило так, не лило со времен великого потопа. А мне хотелось успеть в Брегенц. Там театр под открытым небом. Зрительный зал на берегу, а сцена плавает в Боденском озере. В этом сезоне играют «Маскарад» моего любимого Верди.
Два дня назад отправила факс, заказала место в журналистской ложе.
И се же я прибыла вовремя. Пересекла за день всю страну от восточной границы до западной!
Снова полил дождь. Спектакль, не состоится.
В гостинице на площади мест нет. В любом случае, если не позабочусь о ночлеге уже сейчас, останусь на улице.

Сквозь толщу облаков сверкнуло заходящее солнце. Оно вырвало из густого сумрака Боденское озеро. Внизу засеребрился Линдау – живописный городок с каналами и игрушечными домишками, он напомнил Италию. Вскоре, однако, он исчез, трасса пошла вправо и через несколько минут я оказалась на вершине холма. Внизу окрашенное в красноватые тона озеро, синие горы на горизонте, а на том берегу – Швейцария.



Небо снова потемнело и снова полил дождь. Остатки света таяли на линии горизонта.
Трехэтажный дом с зелеными ставнями и маленькими оконцами, похожими на бойницы, показался пригодным для ночлега. Пансион фрау Модель.
Пока дотащила чемодан от машины до крыльца, на мне не осталось ни одной сухой нитки.
Хозяйка оказалась неопрятной пожилой дамой. Пока я волокла чемодан по лестнице, она сообщила, что руководит своим пансионом уже целых 52 года. Ну и что?
- Комнату не желаете посмотреть?
- А чего ее смотреть, всего-то на одну ночь, - неосмотрительно сказала я.
- Хм, другие именно в этих случаях привередничают. За одну ночь я беру больше, вы понимаете, на стирку белья и так далее. Так им за такую цену непременно лучшую комнату подавай!
Ее обиды почему-то моего сердца не тронули.
- Но постельное белье, надеюсь, свежее? - спросила я.
- О да, конечно свежее! - заверила хозяйка.
Это оказалось грубой ложью. Вскоре я осознала свою ошибку.
Электрической розетки нет, так что волосы высушить не удастся. Удобства в коридоре. Стена с раковиной и надтреснутым зеркалом оклеена коричневым линолеумом, лампочка под потолком дает ровно столько света, чтобы не споткнуться. Но самое страшенное - несвежий дух крепко приправлен дешевым дезодорантом.

Скорее на воздух! Дождь прекратился так же неожиданно, как начался. Низкое небо серело, надвигались сумерки.
Городок назывался Гангау. Он спускался террасами к озеру. Ни один дом не копирует другой, но стиль один. Германская готика. Немецкая архитектура стройнее австрийской, в ней меньше эклектики.
Ярко освещен был лишь один магазинчик.
- Неужели открыто?
- Да что вы, - добродушно возразила хозяйка, возившаяся с какими-то коробками у входа.
- А на юге в это время все открыто...
- На юге и погода другая, - засмеялась она, – а чего бы вам хотелось?
Половину полок в лавочке занимают алкогольные напитки.
- Может, бутылку вина?
Ах, да я же не обменяла деньги! Когда введут, наконец, это евро?! В кошельке завалялась куча монеток с прошлого раза... Как раз хватило на бутылку «Cote da Rhenie». Виват, ля Франс. Завтра я увижу Францию!
Вино. Это была замечательная идея. Без него я бы не выдержала эту ночь.
Напялила тренировочный костюм с длинными рукавами. Одеяло сырое. Стена тоже.

Пила французское вино из стакана для чистки зубов.
Недавно прочила роман Вольфганга Фишера. «Австрийские интерьеры». Речь в нем о «чужих углах». Повидала и я на своем веку чужих углов! Но такого неопрятного убожества в чистоплотной Германии встретить не ожидала. Ни картинки на стене, на цветочного горшка на подоконнике! Ничто в этой комнате не напомнило о существовании любви в этом мире.

Сын страдал приступами ложного крупа, врачи прописали ему морской воздух. «По большому блату» мне удалось добыть путевку в пансионат где-то под Одессой.
Покосившиеся деревянные домишки ютились на косогоре черного цвета, похожем на угольный отвал. А может, это и были бывшие шахты. Ни деревца, ни травинки вокруг. Лишь ветер носил между холмами клубы черной пыли. Убогая мебель, наспех сколоченная чьей-то неумелой рукой. Это бы ничего. Убийственным оказался запах нечистот в комнатах. Матрасы были сплошь в разводах от пятен мочи.
Следует вспомнить, что пансионатов, домов отдыха или гостиниц, в которых принимали отдыхающих с детьми, в СССР почти не было. Но почему в Европе нет ни одного отеля, в котором не принимали бы гостей с детьми, и почему ни один из них не воняет мочой?
Путевка была на две недели, но мы сбежали оттуда через пару дней. Как можно отдохнуть в условиях, где тебя тошнит?
Палатка, природа, это другое дело.

К слову, после ночевки в пансионе фрау Моделья, наученная горьким опытом, в пути стала ночевать в машине. Останавливалась либо в кемпингах, либо на больших станциях обслуживания, где обычно ночуют грузовики и «караваны». В «Шкоде» сиденья раскладываются так, что получается прекрасная, абсолютно плоская кровать.

Завтрак был накрыт в комнате узкой и длинной, как пенал. За длинным столом уже сидели три супружеские пары. Под столом трусливо жалась к ноге хозяина рыжая собачонка. Несколько мест оставались свободными.
Мое появление отчего-то насторожило жен. Они стали подкладывать на тарелки мужьям лучшие куски и сдувать с них несуществующие пылинки. Бросая при этом откровенно ревнивые взгляды в мою сторону. Их насторожило присутствие в их кругу одинокой дамы. Стоило, однако, обронить, что через час я уезжаю, как жены тотчас меня полюбили. В их взглядах появилась даже какая-то теплота, и они стали вежливо расспрашивать меня о моих планах.

Хозяин собачонки случайно оказался на лестнице, когда я тащила чемодан вниз. Он предложил мне помощь.
- Австрийские мужчины на подобные любезности не способны, - заметила я вслух.
Мужчина и его жена приняли это за комплимент.

Русская речь в коридоре... Сегодня уже весь мир говорит по-русски!

Дорога снова пошла в гору. Озеро внизу отливало цветом лаванды.
Слева возникла базилика Бирнау! Она висела над озером и казала сотканной из солнечных лучей. Жемчужиной барокко называют ее в рекламных проспектах. Сердце затрепетало от красоты.

Один знакомый писал мне однажды: «Когда в 30 км. от Кёльна с вершины холма, где на сельском кладбище похоронена наша подруга, я увидел рейнскую область, сердце замерло от ее спокойной красоты и умиротворенности. И совершенно неожиданно для себя самого вырвалось из груди: на кой леший вам нужен был этот Гитлер!»
Надолго же «этот Гитлер», очень надолго отравил наше отношение к Германии. Глядя на базилику и на серебрившееся внизу озеро, спрашивала себя, неужели мне никогда не удастся увидеть красоты Германии так, как видели их Тургенев и Чехов… Чтобы вон за тем холмом или за той рощицей не мерещилась тень крематориев Дахау…


7 августа 2000, 21.00, День второй
Кольмар, Нанси (Nancy)

Вскоре гуляла по приграничному Кольмару. Его кафедральный собор славится фестивалями органной музыки. Тесные улочки. Солнце. Праздничные толпы туристов. Под бывшими городскими воротами - базар народных поделок. Бумага ручного производства, вся в нежных разводах! Купила крошечную записную книжку.
И записала в ней: «Кольмар — живописный эльзасский город с обширной средневековой частью. «Дом голов» (Kopfhaus, Maison des TГЄtes) покрыт изваяниями более 100 голов».
Кольмар - самый сухой город Франции, здесь редко идут дожди. Зато или поэтому вино здесь отличное. Одно из знаменитых кольмарских вин - свидетель древних связей Франции и России - CuvГ©e St PГ©tersbourg.
Кольмар считается столицей эльзаской кухни. Это место кулинарных паломничеств.
И это город фестивалей. Кроме знаменитого органного фестиваля, устраиваются здесь праздники эльзасских вин, каждый раз привлекающие до четверти миллиона посетителей, джазовый фестиваль и Кольмарский кинофестиваль. Получается, этот совсем небольшой город играет огромную роль в культурной жизни Европы.
Кольмар можно считать архитектурным музеем под открытым небом. Здесь представлены все архитектурные стили - поздняя готика, ренессанс, барокко, рококо, классицизм, ампир, эклектика, модерн и даже модернизм и постмодернизм.
А старый город весь с клеточку. Вернее, в ромбик.

И вот он, мой любимый Нанси! В этот город я влюбилась с первого взгляда. Бродя по старинному парку между золоченых решеток, думала, не поеду я ни в какой Лондон. Останусь здесь до конца отпуска. А еще лучше, до конца жизни.



Столица герцогства Лотарингского. В 1766 году, после смерти последнего лотарингского герцога, тестя Людовика XV Станислава Лещинского (польского короля-изгнанника, любовника Екатерины второй), Нанси вошёл в состав Франции.
Позже, после франко-прусской войны 1870—1871 он оказался в той небольшой части Лотарингии, которая осталась в составе Франции. Тогда-то Нанси и стал одним из центров движения за реванш. Здесь был воздвигнут памятник потерянным провинциям.
Нанси состоит из старого города с узкими кривыми улицами и нового, строившегося по регулярному плану уже в XVI и XVII веках.
Главное украшение города, конечно же, площадь Станислава. Ее украшают изящные и лёгкие золочёные решетки, фонтаны и фонари. Созданы они мастером художественного литья Жаном Ламуром.
Ансамбль из трёх площадей эпохи Лещинского признан памятником Всемирного наследия.



В этом городе есть все, что полагается настоящему городу: широкие проспекты, узкие живописные улочки, уличные кафе, булыжные мостовые, парки, дворцы, похожие на воздушные замки, внушительные соборы...
Нанси сохранил себя в своей первозданной красоте. Дома, словно поседевшие от времени, хранят печать Ренессанса. Сквозь седину старинного камня просвечивают мягкие лиловые, розовые и голубые тона...
Французы практичны, как все европейцы, но отчего-то их практицизм не идет в ущерб красоте.
В парке деревья стоят огромные, могучие. Кажется, ничто не мешало свободе их роста. Посреди парка - золоченая ротонда. Гуляли здесь дамы в кринолинах и кавалеры в кружевах...

Рабочие разбивали в парке брезентовую палатку летнего театра. Цвет у палатки - блю-рояль, королевский кобальт. Она не только не портила вида, она вроде как вносила в него недостающую ноту.
Не знаю, отчего красный считается цветом любви. Для меня самый эротичный цвет – синий. Именно он вырабатывает гормон радости в моей крови.
Французы очень любят этот цвет. А французам верить можно.

Мост перекрыт из-за ремонта. Он завален строительным мусором. А посередине - бетонная чаша, полная цветов. Кто-то не забывает их поливать. Цветы растут вроде как стихийно, в полном беспорядке, кажется, ветром занесло сюда семена. Тем не менее, видно, что это непреднамеренная продуманность…
Парк Plas de le Carriere – своего рода маленький Тюильри. Ничего лишнего – сплошная геометрия. Даже деревья выстроились одинаковые, как солдаты на параде.
А стоит свернуть за угол, к собору, как снова попадаешь в буйное царство цветов. На чудовищных клумбах даже чертополоху нашлось место, и он здесь не лишний.
И я не лишняя в этом городе.
Давно забытое чувство.
Радостно растворяюсь в его закатной дымке.
Ангел Нанси прошуршал крыльями над моей головой. Пора на ночлег...



Гостиница «Альберт первый». Два года назад в Остенде ночевала я в отеле под названием «Рояль Альберт». Верно, обе гостиницы названы в честь бельгийского короля, который пропал без вести. А может, это «этапы его пути»?
Номер крошечный, зато чистенький, уютный! Голубые стены, голубые занавески, голубая душевая сияет белизной. Под потолком телевизор на штанге. На что он нужен, когда у тебя есть Нанси?!


Кале, 8 августа 2000, день третий
Реймс, Кале, отель «Пасифик»



«Не знаю! Чего не знаю? Не знаю, чего не знаю…» Вот такую запись оставила я в тот вечер в дневнике.
А днем смотрела кафедральный собор в Реймсе, «где царицы спят и цари...»
Именно здесь короновали французских королей. Здесь их и хоронили.
Реймский собор - самый совершенный из готических соборов. Если Кёльнский поражает размерами и величием, то в Реймском встречает тебя удивительное тепло. Кажется, земное и божественное слились здесь воедино. Колонны стекают вниз живыми складками каменных портьер.
В одном из алтарей витражи Шагала. Там же русская икона: копия с рублевской «Ветхозаветной троицы» (такая же висит у меня в спальне). В соборе нет ни фресок, ни икон.

Надо спасать города! И в первую очередь - французские города!

А Кале напомнил почему-то Бельгию. Чем-то он похож на Антверпен... Так мне показалось.
Моря не видела.
Самое вкусное всегда оставляю на потом. Что это, погоня за будущим?
Завтра – свидание с Англией...
А сегодня... Расскажу, что было сегодня.

На автостраде дождь то нагонял меня, то отставал, уставший.
С трудом ускользала от памяти о «меблирашках», они не желали уходить в прошлое. Омывалась летним дождем.
Стоило пересечь границу Реймса, как снова начался ливень. Летний, теплый, сумасшедший, веселый ливень! Он очистил воздух. Исчезла висевшая над землей тяжелая дымка. Очистилась душа…
Потом дождь то накрапывал, то снова лил, как из ведра.
Зонтик остался в машине. Укрылась в маленьком магазинчике. Огляделась вокруг и ахнула. Царство волшебных детских снов! Все для ваших праздников! Марципановые розы, разноцветная карамель в огромных стеклянных банках, свадебные свечи с веночками, кружевные бумажные салфетки причудливых форм, белоснежный фарфор в восхитительный мелкий цветочек... Здесь сама жизнь могла бы показаться праздником.
А может, у них найдется и кипятильник? Пытаюсь объяснить хозяйке, что мне нужно. Хозяйка – розовощекая, с круглым добрым лицом словно выпрыгнула из детской книжки. Я по-французски ни бум-бум, а она, кроме французского ни бум-бум. Пальцем изображаю спираль, надуваю щеки и пыхчу, что должно символизировать кипящую воду. Женщина смотрит на меня без улыбки. Думает, пытается разгадать шараду. Ага! Мы обе громко смеемся. Нет, кипятильника у нее нет, но вот адрес магазина...
- Ля Франс тре биен!
Хозяйка смеется:
- Мерси!

Билет на паром (без машины) туда и обратно – 480 франков.
Район гостиниц в Кале расположен недалеко от порта. Гостиницы маленькие, небогатые, но чистенькие. Цена в пределах 210 франков за ночь.
День угасал...



Прежде, чем устроиться на ночлег, необходимо взглянуть на «Граждан Кале». Копию этой скульптурной группы я уже видела в музее Родена в Париже. Здесь она, можно сказать, дома.
Шесть представителей почтенных семейств добровольно принесли себя в жертву, чтобы спасти город от разрушения. А случилось это так.
В 1346 году английский король Эдуард III осадил ключевую французскую крепость Кале. Осада продолжалась почти год. Голод принудил горожан к началу переговоров о сдаче. Тогда английский король потребовал выдать ему шесть наиболее знатных граждан, чтобы казнить их в назидание остальным. Первым вызвался отдать свою жизнь один из главных богачей, Юсташ де Сен-Пьер. По требованию короля добровольцы должны были нагими, с повязанными вокруг шеи верёвками вынести ему ключи от Кале.
В 1880 году решено было создать памятник гражданам Кале. Огюст Роден работал над ним четыре года. Еще через шесть лет бронзовая скульптура была установлена перед Ратушей.
Мы привыкли видеть в памятниках героям печать героизма, то есть, бесстрашие и решимость. Роденовские герои другие. Прежде всего, художник отказался от постамента, его герои находились на одном уровне со зрителем, хотя по размеру они и несколько выше человеческого роста. На постамент «Граждане Кале» были водружены после смерти скульптора.
Видно, как непросто далось этим людям решение! Им не хочется умирать, на их лицах - растерянность, обреченность, философские раздумья. Думают они не о будущем своем бессмертии, их мысли обращены к жизни, которую им предстоит покинуть. Выбор сделан, пути назад нет.
Герои Родена - человечны.
Принесение жертвы… Презрение к смерти… Сократ мог бежать. Или он мог отказаться принять яд. Но он считал, что гражданин Афин обязан подчиниться даже несправедливому приговору, дабы подтвердить силу закона. Японские камикадзе видели высшую доблесть в том, чтобы отдать жизнь за родину. Александр Матросов ценой собственной жизни спас товарищей… Граждане Кале тоже решили принести себя в жертву… Есть ситуации, когда человек не видит иного выхода. Но что испытывает он при этом?
Смерть – это последнее. Это, когда все другие возможности уже исчерпаны. Французский патриотизм не раз доказывал себя на деле. Но для француза жертва - не средство достижения славы. Это – всего лишь до конца исполненный долг.
Слишком уж хороша эта страна, чтобы расстаться с нею без слез.
На лицах граждан Кале – сожаление. Им жаль оставлять жизнь…
Впрочем, все кончилось хорошо, английская королева Филиппа пожалела пленников и во имя своего ребёнка – она была беременна - вымолила перед супругом для них прощение.


9 августа 2000, день четвертый
Лондон



Заказанное такси не явилось и хозяин гостиницы отвез меня к парому на своем «Пежо». Мою «Шкоду» он втиснул в крохотный гараж.
- Пожалуйста, - уговаривала я, - присмотрите за моей девочкой, без нее я…
У хозяина мрачноватое лицо. Он кивнул понимающе и впервые слегка улыбнулся.
Вокзал рядом с гостиницей.
А что, если из Лондона вернуться поездом через этот ужасный туннель?

- Ну вот, все они разговаривают только по-французски, а по-итальянски никто не говорит! Информационной литературы на итальянском тоже нет!, - очень темпераментным голосом заговорила со мной по-немецки высокая черноволосая дама.
Так мы познакомились с Сильвией.
Как позже выяснилось, Сильвия пыталась понемногу изучать все языки, и даже русский.
- Спасибо, как поживаете, - сказала она, явно желая сделать мне что-то приятное.
Через десять минут я уже знала, что работает она в университете в Неаполе, пишет стихи, активно участвует в каком-то женском движении, и после развода стала носить одежду только ярких тонов.
- Мужчины меня не интересуют, - заключила она свой рассказ, стрельнув глазами в сторону одинокого загорелого господина.



Честно говоря, я не поверила моему мужу-австрийцу, когда он еще в Москве сказал полушутя, полувсерьез, что если мужчина подойдет на улице к австрийке и скажет, что она ему нравится, она станет звать полицию. А приехав в Австрию, я действительно обнаружила, что австрийские женщины и мужчины едва ли поглядывают друг на друга, и что в их общении отсутствуют те скрытые элементы флирта, к которым я привыкла в России. Поначалу, впрочем, я решила, что касается это только меня и виною тому мой возраст. Десять спустя мне довелось побывать в Риме. Лишь тогда я поняла, что муж был прав. Во время прогулок по Риму я получала в день минимум по три предложения составить компанию на чашку кофе и пр.…
Сильвия пробудила во мне эти воспоминания. Что бы ни говорили ее слова, язык тела им противоречил.

Не желаю ли я заглянуть в бар? Нет, не желаю Сильвия отправилась в бар, а я осталась на палубе.
Ла-Манш, Кале, Дувр, меловые скалы, туманы Альбиона. Какие слова! Нет, это не просто слова, это реально, это все уже здесь.
На кормовой палубе было очень ветрено, и ветер становился все сильнее. Чайки, поначалу дружно сопровождавшие паром, давно отстали, а небо впереди почернело.
Берег Альбиона, и правда, оказался очень даже туманным. Здесь было холодно и сыро. И это всего лишь в паре десятков километров от радостного и солнечного французского побережья! Сквозь туман просвечивали меловые скалы. Корабли призраками толпились у пристани. Серое небо висело так низко, что невозможно было понять, где кончается воздух, и где начинаются облака.

Сильвия разыскала меня на палубе. Пришлось поделиться с нею ветровкой. Позже в поезде я поделилась бутербродами и лимонадом. Это окончательно привело ее в восторг:
- Ой, да вы совсем как итальянка!
В ответ она угостила меня кофе, который разносил проводник.

Когда паром уже причаливал, Сильвии понадобилось «кой-куда». Стюардесса раздраженно сказала взглядом, а раньше, мол нельзя было подумать, но вслух спокойно предупредила, что мы не успеем на автобус. Высадка производится очень быстро.
- Успеем, - сказала Сильвия, и мы отправились искать дамскую комнату.
Вспомнить потом, каким путем мы в нее попали, было труднее. Долго блуждали по этажам, то и дело оказываясь в отсеках с движущимися на нас машинами. Мы мешали водителям, но рабочие не ругали нас, напротив, улыбались и подсказывали дорогу.
Как только мы оказались в автобусе, он сразу тронулся. Все ждали нас, но никто не проронил ни слова неудовольствия. Проблуждай мы еще полчасика, похоже, и тогда нас никто не упрекнул бы.
Чемоданы уже были в зале морского вокзала. Другой автобус отвез нас к вокзалу железнодорожному. В билет, как оказалось, входил весь комплекс транспортных средств по доставке пассажиров из Кале в Лондон.
Едва мы отъехали от побережья, как небо начало светлеть. Выглянуло солнце. На листве засверкали дождевые капельки. Прямо чертовщина какая-то! Аттракцион для туристов!
Вагоны в поезде маленькие, уютные, с мягкими креслами.

Сильвия говорила без умолку, как радиоприемник.
- А у вас заказана гостиница? Нет? Так как же вы сейчас? Я заказала по интернету какое-то студенческое пристанище на Падингтоне. Поехали, может у них найдется место и для тебя!
Так мы перешли на ты.
Вдоль железнодорожного полотна плотно растут деревьями. И так до самого Лондона! Едешь сквозь зеленый туннель. Ландшафта почти не видно.
Чем дальше от моря, тем теплее.



Вокзал «Виктория» встретил нас многолюдьем, духотой, запахом «Мак-Дональда» и другими типичными ароматами большого города. Возбужденно забилось сердце. Люблю этот выхлопной дух! Этот кошмар больших городов…

В студенческом отеле нашлось свободное место и для меня. Нас поселили в крохотной комнатенке. Мне досталась верхняя полка двухэтажной кровати. В комнате этой кровати из мебели был один лишь колченогий стул. Широкий подоконник служил столом, а узкая, крашеная синей масляной краской дверь, как оказалось, вела в тесный стенной шкаф. Зато здесь было два зеркала: одно маленькое над умывальником и второе большое на стене. Под потолком на штанге висел испорченный телевизор.
Раковина оборудована двумя кранами, расположенными по углам. Таким образом, перед тобой открывались четыре возможности: мыться холодной водой, мыться горячей водой, мыться то холодной то горячей водой или же мыться теплой водой, заткнув сток пробкой и напустив воды в раковину. Для англичанина это, может, и ничего, а вот для русского… Стала обдумывать, а не продать ли им в качестве «нохау» наш деревенский умывальник.
Сильвия сразу почувствовала себя хозяйкой, ведь она первая заказала этот номер. Пусть даже она уплатила за свое место 11 фунтов (заблаговременный заказ), а с меня содрали 20.
«Сижу на нарах, как король на именинах», - веселила я себя старой песенкой, взирая с высоты своего ложа на убожество комплектации наших хором.

Наутро Сильвия поднялась в шесть утра. Вместе с доярками? Напустив полную раковину воды, стала умываться, громко фыркая и разбрызгивая воду по комнате. Побрила подмышки, надела на голову целлофановый пакет и отправилась в душевую.
- Ничего, не умру я в этих ужасных условиях за какие-то десять дней, - сказала она, вернувшись из душевой.
- Это мы еще посмотрим, - прошептала я себе под нос, - если я не найду другое пристанище…

Странно выстроен этот, судя по всему, довольно типичный английский постоялый двор. Что тебе ювелиршина квартира! За бело-розовым зефирным фасадом с виду изящного барочного здания скрывается нечто сверхмерное и абсолютно невероятное. Потратив не менее часа на обследование внутренней архитектуры, сообразила наконец, что эти узкие коридоры спиралью уходят наверх. Система лестниц каждая в пять ступеней и отсутствие прямых углов позволяют втиснуть в дом немыслимое количество комнатенок. Гениально решается вопрос также демократии: ни одна из комнат не находится ни в начале, ни в конце коридора.
Да уж, если вернешься поздно вечером навеселе, то проблуждаешь до утра в сумраке этой мышеловки, у которой, как у кольца, начала нет и нет конца. Если тебе повезет, то к утру ты, может быть, и доберешься до своей постели. Умножив в уме количество комнатенок на количество кроватей, вычтя сумму мизерных затрат на обстановку, ремонт и содержание персонала, можно понять, это пристанище это – золотое дно по сравнению с самым шикарным отелем.

Сильвия, Сильвия! Компанейская ты дама, но что мне с тобой делать? Неохота мне видеть Лондон сквозь призму темпераментного итальянского недовольства то тем, то этим. Так и быть, погуляем с тобой сегодня, а завтра, уж извини, я отправлюсь по городу одна. Ничего? Не обижаешься? Вот и чудесно!

В районе Падингтон дома невысокие, максимум в три этажа, но дом занимает целый квартал и у него есть собственный внутренний двор. Белые фасады светлых пастельных тонов украшены множеством совершенно одинаковых порталов с колоннами. Вдоль домов тянутся транши, некое подобие рва (мой дом – моя крепость?), но, конечно, без воды. В траншеи выходят окна подвальных этажей. Заглянув за изящную кружевную решетку, не увидишь ни соринки, ни забытой вещи, ни сохнущего белья. Таковы фасады. Но упаси господь заглянуть во двор! Там увидишь нагромождения конструкций из почерневшего кирпича с балконами и наружными лестницами, заваленными всяким хламом.
Две стороны одного дома. Праздник и будни. Блеск и нищета. Два Лондона.
Один и тот же дом может послужить как кулисой для фильма о жизни аристократии, так и о жизни нищего класса.

Сильвия умирает от голода. Немедленно, немедленно в ресторан! Греческий? Ты любишь цацки? А что это? Огурцы со сметаной и чесноком, объеденье! Главное, чтобы хлеб был белый и мягкий.
Нас усадили за крохотный столик в углу у окна, отсюда видна улица. Два цацики, хлеб, стакан вина, кружка пива. И это все? Хозяин разочарован. А хлеб у вас белый? Настоящий, греческий? О да, конечно, а кокой же еще!
Нет, это не цацики. Это – непонятно что. Два блюдечка с шестью маслинами и четырьмя крохотными маринованными перчиками, это подарок от хозяина. «Настоящий» греческий хлеб оказался сухими лепешками.
- Ой, - щебетала Сильвия, - как интересно, русская и итальянка сидят в Лондоне в греческом ресторане и разговаривают по-немецки!
Хозяин-грек оказался женат на украинке Наташе.
- Знаю я этих украинок, – закипела Сильвия, – у нас в Неаполе ими пруд пруди! Приезжают на работу. А потом... Знаешь, что они у нас творят? Уводят мужей у наших женщин!
Наши украинские Наташи уводят мужей у неаполитанок?!
- Быть этого не может!
- Еще как может!
Стоит неаполитанке немного заболтаться с подругой, как из-за угла подкрадывается коварная Наташка, набрасывает на мужа поводок и быстро исчезает с ним в неаполитанских переулках. А бедное, безвольное создание, этот неаполитанский муж ничего не может поделать…
Когда грек принес счет на блюдечке, смеяться мне расхотелось. 20 фунтов?!
Да, это – Лондон! Цены на острове в два с половиной раза выше австрийских и раза в три с половиной выше итальянских.

Зато музеи – бесплатные. Национальная галерея с шедеврами произведений искусства и галерея Тейт с грудами битого стекла... Публика недоумевает и... валом валит в галерею Тейт. Народу, как в автобусе в часы пик.


10 августа 2000, день пятый.
Лондон… Город на нулевом меридиане…

Весь день провела на крыше экскурсионного автобуса. Автобусы оборудованы наушниками, в которых можно слушать информацию на десяти языках. Все удовольствие – 15 фунтов, вполовину меньше трехчасовой экскурсии по Риму или по Парижу.
Бывает любовь с первого взгляда. Есть люди, в которых влюбляешься сразу, а есть такие, которых боишься полюбить. Боюсь полюбить этот город! Он прекрасен, но у него нет души... Никогда не ответит он тебе взаимностью. Он, как мужчина с высокой потенцией, он не может принадлежать тебе одной. И он никогда не даст тебе почувствовать, что ты для него достаточно хороша.
С такими городами нельзя знакомиться, останавливаясь в ночлежках, подобных той, в которой я оказалась волею судьбы и Сильвии, потому что этот город уже никогда не будет твоим. Ты навсегда останешься в нем Золушкой...
Что за мыли лезут в голову!
Город этот грандиозен. В нем все помпезно.

Лондон представляешь себе туманным, ведь не случайно прозвали его The Great Smog, великим смогом. А тут - никаких дождей, никакого тумана, никакой меланхолии, одно сияющее солнце. Вокруг сплошной праздник.
На Трафальгарской площади дети и взрослые купаются в фонтане. Оксфорд-стрит, пестрит всеми оттенками кожи. Женщины в шляпках! Улицы – широченные. Расстояния огромные. От таких я давно отвыкла в Вене.
Деревья в лондонских парках – тоже гиганты!
Так вот она какая, эта северная страна, омытая теплым течением Гольфстрима!

Из автобуса можно выйти, прогуляться, сфотографировать, что нужно, перекусить, и сесть в следующий с тем же билетом. Они подходят через каждые десять минут. Катайся хоть целый день!
Часть маршрута идет вдоль Темзы и потом по самой Темзе. Пересаживаешься у Тауера в речной трамвайчик - в наушниках почему-то в этом мете зазвучат «Сказки венского леса» - и выходишь у колеса обозрения, прозванного «Лондонское око». Снова садишься в автобус.
По восьмому каналу - комментарий на русском. Текст интересный, произношение и дикция тоже в порядке. Слышно, что язык родной, и что дикторша знакома с системой Станиславского. Только зачем так сильно злоупотреблять этой системой?! К чему эти иронические нотки? Ну и что, если члены английской королевской семьи делают покупки на Реджен-стрит? Разве их надо за это высмеивать таким вот невербальным способом?
Переключила на немецкий канал. Там текст звучит нейтрально.

Ночью, уже засыпая, слышала мальчишеский голос под окном: «Таня, так ты выйдешь?».
Утром за завтраком молоденькие парни и девочки говорят по-русски.
- Что делают в Лондоне русские дети? – спрашиваю я.
Девочка смотрит на меня угрюмым взглядом. Отвечает недружелюбно:
- Учимся!
Типичный русский синдром: невротическое отношение к соотечественникам за рубежом…

Сильвия боится летать самолетом, поэтому ездит только поездами.
- Я тоже боюсь, но все равно летаю.
Сильвия весело смеется.


12 августа 2000, день седьмой
Лондон

Гайд-парк можно назвать символом английской демократии. Говори, что хочешь, и тебе за это ничего не будет!
В этот ранний час он еще пуст. Тишина.
Под густой кроной огромного вяза лежит на спине человек. Похоже, спит. Борода торчком. Меняю объектив на телевик. Приблизив изображение, обнаруживаю, что человек этот – то ли ортодоксальный еврей, то ли и вовсе раввин. Прячусь за деревом, как настоящий «папарацци». Делаю два снимка.
Когда стала снова менять объектив, на

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Архив