Финеас Гейдж — человек с крепкой головой и дыркой в черепе
dpmmax — 31.08.2022
Продолжу рассказ об истории психиатрии. Я, помнится, обещал рассказать про то, как в Португалии родилась лоботомия? Но не будем спешить в Старый Свет, а вспомним один случай, что произошёл тут, в Новом, в сентябре 1848 года в Кавендише, штат Вермонт, во время прокладки железной дороги.
Здесь трудился Финеас Гейдж, молодой крепкий парень: задохлики на этой работе обычно не задерживаются, и уж тем более не всякого со временем переводят из обычных рабочих в бригадиров взрывников. Кроме того, у нас есть свидетельство семейного врача Гейджа, доктора Харлоу: «Абсолютно здоровый, сильный и активный молодой мужчина двадцати пяти лет от роду, нервно-желчного темперамента, пяти футов и шести дюймов росту, веса среднего — сто пятьдесят фунтов, обладает железной волей и таким же корпусом, мускулатура хорошо развита, не болел ни дня в своей жизни с момента рождения и до получения травмы». Не обольщайтесь: доктору Харлоу и не было особого дела до такого здоровяка — ровно до того самого несчастного случая, очень необычного, обещающего доктору купание в лучах если не славы, то уж точно известности. Ну если не в самих лучах, то хотя бы в том отблеске, что отражался от могучей фигуры работяги Финеаса. Впрочем, не будем забегать вперёд.
Итак, 13 сентября 1848 года Финеас занимался своей привычной работой. Он пробурил скважину в скале, сыпанул туда сколько-там-положено пороха, протянул запал... тут, видимо, Гейдж о чём-то замечтался. Или просто отвлёкся. Ибо не мог бригадир взять и просто забить на необходимость подсыпать сверху песочку, прежде чем начать трамбовать пороховой заряд.
Трамбовали такую закладку железным шомполом — этаким ломиком 110 сантиметров длиной, 3,2 сантиметров диаметром и 6 килограммов весом. Финеас делал такие и сам, но в тот раз одолжил чей-то, который сверху был заметно сужен — и это, вероятно, спасло ему жизнь.
Трамбуя закладку, Гейдж вполне ожидаемо чиркнул шомполом о каменную стенку скважины. Высеченные искры подожгли не присыпанный песочком пороховой заряд — и тот ожидаемо рванул. Железный шомпол не стал спорить с законами физики — он столь же ожидаемо вылетел из скважины и повстречался с головой бригадира, войдя с левой её стороны ниже глазницы, пробив голову навылет и, выйдя наружу тоже слева, на границе лобной и теменной костей, улетел на четверть сотни метров.
Финеас, пораскинув мозгами, рухнул на землю, подёргался в конвульсиях... и сел рядом с развороченной скважиной, немало изумив собравшуюся вокруг толпу: дескать, не дождётесь! А чуть позже даже своими ногами — хотя и ведомый под белы руки кем-то из рабочих — добрался до гостиницы, в которой остановилась рабочая смена. В гостинице народ забегал, засуетился, кто-то послал за доктором. Доктор Эдвард Уильямс, который прибыл в гостиницу, так описал первую встречу с Гейджем:
«Когда я подъехал, он сказал: «Доктор, тут для вас найдётся работенка». Я заметил рану на его голове, ещё сидя в карете, пульсации мозга были очень отчетливыми. Верхняя часть головы выглядела как перевернутая воронка».
Доктор, выслушав рассказ Гейджа, сперва не поверил ему — дескать, после такого не живут, а ходячих мертвецов наука не признаёт — но тот словно решил доказать правоту своих слов:
«Мистер Г. встал, и его стошнило; пока его тошнило, из головы на пол вывалилось примерно половина чайной чашки мозгов».
Доктор Уильямс признал, что да, тяжёлый случай — и позвал для консультации доктора Харлоу. Дескать, вы его давно знаете, давайте думать вместе, что будем делать. «Поистине потрясающе!» - в лучшей манере Ливси отозвался доктор Харлоу. На пару они побрили Финеасу голову, удалили сгустки крови, выбрали из раны осколки кости и около унции мозговой каши, нетуго перебинтовали рану и обработали ожоги на лице и на руках. При этом пациент чувствовал себя вполне сносно и всё порывался в самом скором времени вернуться к работе — а то вы же сами знаете, доктора, с какими раздолбаями приходится работать!
С работой, надо сказать, бригадир погорячился: в условиях отсутствия внятных антисептиков, не говоря уже об антибиотиках, рана в скором времени воспалилась, а на лице стал формироваться абсцесс. Правда, и доктор Харлоу был с такими осложнениями ран знаком не понаслышке: он следил, чтобы рана оставалась открытой, дренаж работал, а абсцесс собственноручно вскрыл. Сыграло роль и недюжинное здоровье самого пациента, и уже к ноябрю Финеас поправился в достаточной степени, чтбы вернуться домой (на производстве его всё же так и не оставили) и даже по полдня работать на ферме. Правда, ненадолго эта идиллия затянулась: доктора оказались довольно честолюбивы и опубликовали результаты своих наблюдений, вот медицинское сообщество и заинтересовалось: да вы что! Это кто же это там у нас такой живучий? А нельзя ли своими глазами посмотреть и своими руками пощупать? А то, при всём уважении, как-то не верится, коллеги!
И отправился Финеас Гейдж в Гарвард. Не в качестве пациента, а скорее как живой экспонат из кунсткамеры. Правда, какая-никакая денежка за присутствие на показах и лекциях капала, поэтому бывший бригадир оказался даже в прибытке. За Гарвардом воспоследовали приглашения в Американский музей Барнума и в клиники других штатов. Затем интерес постепенно угас, и Финеасу пришлось искать себе работу. Некоторое время он работал на конюшне в Нью-Хэмпшире, а потом уехал в Чили, где устроился кучером почтового дилижанса.
12 лет после травмы прожил Финеас Гейдж. В 1860 году у него начались эпилептические припадки, и работу кучера пришлось оставить. Он вернулся к семье в Сан-Франциско, и в мае 1860 года скончался во время одного из таких приступов. Кстати, череп Гейджа и тот злосчастный железный шомпол теперь выставлены на обозрение в Анатомическом музее Уоррена при Гарвардской медицинской школе.
Одну немаловажную деталь я намеренно опустил в описании жизни Гейджа: травма, хоть и не убила его, всё же изменила его как личность. До несчастного случая о нем отзывались, как о приятном в общении в целом — пусть и с оттенком желчности — трудолюбивом и компанейском человеке. Харлоу, наблюдая своего пациента после травмы, пишет, что «он больше не Гейдж» - правда, тут свидетельства довольно противоречивы. Кто-то из его знакомых отмечает, что Финеас стал грубым, импульсивным, жестоким и сексуально озабоченным. Кто-то, в том числе и члены семьи (хотя им и положено) — что он остался таким же славным парнем, что и был. Ну и кому верить? Те же френологи, что были в моде в то время, тут же заявили, что шомпол на своём пути разрушил парню органы доброжелательности, почтения и сострадания — но вы же помните, где в итоге оказалась френология.
В 2012 году группа американских учёных провела реконструкцию травмы Гейджа (не натурную, не беспокойтесь, всего лишь компьютерную). И пришла к такому выводу: в результате травмы Гейдж утратил 4% коры и 11% белого вещества мозга. При этом, помимо собственно повреждения коры в области левой лобной доли мозга, нарушились связи этой области с левой височной и правой лобной долями, а также с лимбической системой. Что, как уверяют учёные, не могло не повлиять на психику и поведение.
К чему вся эта история? Да к тому, что уже во второй половине XIX века медицинская братия воочию убедилась: не все травмы мозга смертельны. Возьмусь предположить, что уже тогда у многих коллег зачесались шаловливые ручки и появились мысли о психохирургии. Но чтобы от задумок перейти к действиям, понадобилось ещё полвека. Надо сказать, что это время не прошло в пустом ожидании — вспомните того же Поля Брока и Карла Вернике, а также отца цитоархитектоники, Теодора Мейнерта. Фактический материал понемногу набирался.
***
P.S. Мой проект «Найди своего психиатра» работает в штатном режиме.
P.P.S. На площадке Sponsr (Тыц) — мною пишется книга о неврозах. И здесь же есть возможность получить автограф на мои книги.
Азартный клуб Риобет: увлекательный гейминг, щедрые бонусы и честная игра в одном пакете 
Красивая еда 
БЕЛЫЙ СТАН, ГДЕ ЕГО НЕ БЫЛО 
Листая дневники и письма 
завтрак в манхэттене 
20 апреля ● "Национальный день донора" и не только... 
Есть мнение 
Ахмед Китаев. Урок 
Хроники казацкого бунта. Мигранты. 06. 
