Дни лета: 84 (подарки)

inkogniton — 29.08.2018 Всё пытаюсь нагнать ускользающие летние дни, всё пытаюсь записать всё, что могу, но всё время кажется, что пишу я значительно медленнее, чем это лето несётся. Оно бешено пролетает мимо меня, у меня же создаётся ощущение, что я мучительно стараюсь схватить его за ускользающий хвост, но никак не получается. Как-то удивительно вдруг осознавать, что на этой неделе лето закончится и этого лета уже больше не будет. Будут другие, конечно, но это закончится, словно его и не было. Первое лето с дитятей почти прошло, а я, кажется, даже не успела его до конца осознать и оценить.

На следующее утро после их возвращения, я поймала себя на мысли, что мне удивительно как вдруг шумно стало в доме. Вроде всё с утра начиналось как обычно: я подняла дитя, пошла её кормить, сидела тихо в гостиной, читала статью, как вдруг прибежала чадо -- мама, мама, я здесь, доброе утро! И было это немного удивительно и очень радостно. Следом подтянулся улыбающийся Ыкл (доброе утро, дорогая мама, доброе утро, дорогая вторая дочь!) и они отправились на кухню "баловать маму, готовить ей любимый завтрак -- яйца пашот". Я действительно очень люблю яйца пашот, но совершенно не умею их готовить -- это епархия Ыкла, я даже не пытаюсь. После всех утренних дел, Ыкл начал распаковывать чемоданы и срочно вручать мне все подарки, переданные мне из Израиля. Я стояла оцепенев и всё осторожно разглядывала две изумительные цепочки -- одна подарок от бабушки, вторая -- от не-свекрови. Бабушка прислала цепочку с небольшой, кокетливо искрящейся алмазными брызгами, хамсой, посмотрев на которую я сразу поняла, что именно такой мне очень недоставало. Не-свекровь, зная мою нынешнюю любовь ко всем на свете оттенкам малинового, выбрала дивный кулон с малиновыми бриллиантами. Жалко, что ты не приехала, говорила она мне незадолго до этого, я купила тебе небольшую побрякушку и переживаю вдруг тебе не понравится. Я тогда восприняла слово побрякушка буквально и в глубине души поблагодарила все силы на свете, что она не разорилась в очередной раз на подарок мне. Но моё спокойствие на эту тему прошло как только она показала мне эту побрякушку, и я поняла что она называет побрякушкой. Охнула про себя, вслух же только завизжала, как всегда визжу, когда мне что-то очень нравится.

Я очень давно перестала кокетливо отвечать "ох, не надо было, ну для чего" (или, к примеру, что ещё хуже -- боже, это же, наверное, ужасно дорого, вы что, зачем?!) и мучительно пытаюсь отучить от такого рода реакций всех меня окружающих, особенно маму. Ты любишь дарить подарки? -- спрашиваю я её строго, -- тебе нравится, когда твой подарок нравится? Но тогда, в первую очередь, люби и умей их принимать, потому что если ты не любишь или не умеешь принимать подарки, то не можешь их дарить. Мама неизменно спорит с этим моим подходом, но после долгих бесед всегда соглашается, что есть в этом что-то разумное. Вообще, мне отчего-то кажется (вполне допускаю, что это ошибочно), что это какая-то исключительно советская привычка так реагировать на подарки. Это что-то нутряное, сидящее в нас -- подарок должен быть не дороже цветов и/или конфет. И никто из принимающих (из тех, с кем знакома я) так реагирующих, совершенно не отдаёт себе отчёта в том, насколько это обижает дарителя. Чёрт возьми, что значит для чего? Подарки дарят, в частности, для самих себя, для своего ощущения -- мне приятно дарить подарок, и ещё приятнее если он пришёлся по душе. Я невероятно люблю дарить подарки, использую каждую возможность (любой день всегда можно объявить каким-нибудь особенным, в который обязательно надо подарить подарок) и поэтому учусь их принимать, что, в частности, означает не охать, не отказываться кокетливо, не восклицать: боже, это, наверное, ужасно дорого (эту ужасную привычку я чуть не унаследовала от мамы, но теперь уже почти отучила и её так реагировать), но лишь благодарить (если нравится, конечно) и радоваться так, как действительно хочется. Радоваться подаркам мне хочется всегда и всегда бурно. Я очень люблю подарки.

Обе цепочки превзошли все мои ожидания, одну я немедленно вывела погулять, вторую же аккуратно положила в коробку, где храню немногочисленные свои украшения -- её час настанет, уже очень скоро. Ещё бабушка прислала мне пилку для ногтей от сваровски, и я, конечно, могла бы подумать, что это потому, что руки мои выглядят ужасно и это тонкий намёк на то, что за ними надо ухаживать (чего я практически не делаю), но вместо этого я подумала, что бабушка, наверное, была в этом магазине, увидела эту пилку, она ей очень понравилась, и бабушка решила подарить её мне, ведь если есть красивая штука, которая тебе не очень нужна, но она стоит того, то её обязательно надо подарить кому-нибудь, кому будет приятно. Тебе правда понравилось? -- спрашивала бабушка по телефону, еле вклиниваясь между моими восторженными визгами, -- правда? а то я увидела её и подумала как же тебе будет красиво, если она у тебя будет, как же красиво и не стыдно такую доставать из косметички! (у меня всё ещё нет косметички, зато я уже точно знаю какую именно я хочу, но этого я говорить, конечно, не стала.) Я всё хожу с этой пилкой и не могу нарадоваться -- на неё приятно смотреть, она очень красивая, и я даже уже почти научилась ей пользоваться, ведь если у меня есть такая дивная пилка, то самое время понять для чего их вообще изобрели. Оказалось, что это крайне полезная вещь, почему же я раньше этого не знала. Вообще у меня сложные отношения с декоративной косметикой (пользование пилкой можно отнести туда же) -- мне очень нравятся все эти коробочки и я бы купила всё, что только можно (если бы было не жалко), но только лишь для того, чтобы любоваться коробочками и удовлетворять своё внутреннее чувство прекрасного. Косметикой я совершенно не пользуюсь (исключительно блеском для губ), пользоваться не умею (умела когда-то, лет в восемнадцать-двадцать, потом мне надоело и я разучилась), да и не хочу начинать (но получаю истинное эстетическое наслаждение когда наблюдаю за девушками в метро, которые достают все эти несметные коробочки, щёточки, кисточки и, словно лучшие художники, что-то быстро творят, не обращая никакого внимания на движение поезда и на пассажиров вокруг, отчего сразу преображаются, а иногда вообще меняются практически до неузнаваемости). Это целое искусство, которым я совершенно не владею и уже вряд ли овладею.

Зато я пользуюсь всякими кремами и прочим, производители которых обещают, что как только я нанесу их дивное средство на лицо или ещё куда, я сразу же помолодею до восемнадцати, похорошею, и превращусь в василису прекрасную в её лучший период. Все мои кремы стоят, как и у многих, рядом с раковиной в ванной комнате. Это самое место, где многие, как и я, хранят кремы, мой хороший друг называет верстаком. Как-то раз, кажется сто лет назад, он был у меня в гостях, зашёл в ванную, и вышел, присвистнув -- ничего себе у тебя верстак! Мне страшно подумать что бы он сказал сейчас, ведь тогда я была молода и мой верстак был относительно мал. Чем старше я становлюсь, тем больше становится мой верстак и тем дольше мне занимает выйти из душа -- ведь надо сначала нанести всё, что надо на лицо (брысь проклятые морщинки, не собираюсь я красиво стареть, я вообще стареть не собираюсь, посему сначала намажем вот это дивное средство, потом под глазами вот этим, ещё одно сверху, на лицо ещё одно средство, небольшой массаж -- вуа-ля, прямо на глазах похорошела), после на тело, потом ноги, потом привести в порядок волосы, не забыть надеть духи, подходящие именно к сегодняшнему настроению и тогда, наконец-то, можно выходить. И плевать сколько времени это занимает, зато выходишь оттуда словно хорошо смазанный (во всех, даже скрытых от глаз, местах) подшипник -- не скрипишь, не осыпаешься, но сверкаешь и поражаешь всех своей красотой прямо в сердце. А если поражаются не все, так то их вина, что они не заметили, так как этот подшипник смазан так, что теперь сможет работать ещё сто лет и ничего ему не будет.

Возвращаясь к подаркам. Я долго думала что же подарить Ыклу на девятилетие. Мне не хотелось дарить ничего банального вроде одежды, книги он покупает себе сам, фильмы мы практически не смотрим, музыку -- точно не смогу угодить, и прочее, прочее, прочее. Я всё думала что бы такое подарить, чтобы было смешно, радостно, полезно и приятно одновременно. И, наконец, придумала -- подтяжки и шарф, вот что обязательно произведёт необходимый эффект. Хотела было подарить бабочку, но поняла, что он ни за что её не наденет, а вот смешные подтяжки наденет с радостью. Я долго искала подтяжки (как мало до этого я знала о подтяжках и как же много я узнала о них, пытаясь воплотить в жизнь свою очередную гениальную идею) и наконец нашла ровно то, что нужно: дивные голубые подтяжки с романтически разбросанными по шлейкам черепами и какими-то мелкими листьями. Шарф же я купила густо-малиновый, так как пришло время и ему присоединиться к нашему с чадом малиновому клубу. Ыкл немедленно надел подтяжки на домашние штаны и хитро поинтересовался буду ли я согласна идти рядом с ним на публике если он наденет эти самые подтяжки. Да, конечно! -- бурно согласилась я, -- я же сама их выбрала, они прекрасны, на мой взгляд! Вот и славно, -- радостно кивнул Ыкл, -- мне тоже кажется, что они очень и очень ничего.

Бабушке я купила в подарок дивный крем, такой, какой купила и себе тоже, и он мне так понравился, что я немедленно купила его и для неё, надеясь вручить по приезде. Ничего, думаю я, скоро приедет не-свекровь и я обязательно передам с ней этот крем и отдам те подарки, которые я уже приготовила и для неё, и для родителей, и для любимой подруги, у которой совсем скоро день рождения. Пожалуйста, -- аккуратно прошу я её по телефону, -- не заполняйте чемоданы слишком сильно, а то не сможете взять то, что я собираюсь передать. Она не возражает -- договор есть договор: любишь дарить, люби принимать.

Они уезжали с двумя полупустыми чемоданами, вернулись же с двумя переполненными, один из которых был полностью заполнен тем, что подарили чаду. Чадо разрывали на части все, кто только мог, но Ыкл, как самый лучший на свете антрепренёр, строго следил за расписанием и выдавал чадо в соответствии и под расписку. Чадо побывала в парке с крокодилами, искупалась там же в горячем серном источнике, а следом за ним в холодном; несколько раз ездила лазить на стенку, где добилась ошеломительных успехов; несколько раз ездила на пляж, побывала на севере в музее марципана, и всё это успела в дополнение к тем двум летним лагерям, в которые мы записали её ещё до отъезда. Чадо вернулась полная впечатлений и всё рассказывала то про крокодилов, то про горячие источники, то про марципан, то про то, как все, совершенно все хотели её видеть, но она строго сообщала всем о том, когда настанет их очередь. Мама, я самая лучшая на свете, -- скромно заявила чадо, -- меня все, совершенно все хотели видеть, меня прямо разрывали на части, -- смеётся она, картинно прикрывая рот ладошкой, -- такая я прекрасная! Я себя очень хорошо вела, -- спешно добавляет она до того, как я успела её об этом спросить, -- все были очень мной довольны. Было так жарко, ужас просто, -- добавляет она и обнимает себя руками за плечи, -- а сейчас, здесь, мне прямо холодно, как удивительно, не правда ли? И это действительно удивительно, я немедленно соглашаюсь. Здесь прохладно и кажется, что лето почти совсем прошло. Но это только кажется, ведь всё ещё, пусть и немного, но осталось.

В эти последние дни лета я узнала, что стала двоюродной бабушкой -- у дочери брата родилась дочь. И это крайне занятно быть молодой мамой и молодой двоюродной бабушкой одновременно. Впрочем, мы уже с таким знакомы -- двоюродный дедушка чада (брат не-свекрови) чуть младше меня. Правда, у него пока нет детей, но зато он уже гордый (дважды) двоюродный дедушка.

Я получила в этом году какое-то несметное количество подарков -- те, о которых мечтала. Благо нашёлся большой (уже пятикилограммовый) повод, и все, словно сговорились, начали одаривать меня так, как не одаривали, кажется, никогда. Что же мне тебе подарить? -- спрашивает меня Ыкл. Как это что? -- задыхаюсь я от удивления и возмущения, -- я же показала тебе сапоги, которые очень, просто очень хочу. Так неинтересно, -- тянет он, -- сапоги ты сама себе можешь купить. Я всё могу купить сама, -- смеюсь я в ответ, -- дело же не в этом, я хочу эти сапоги от тебя, именно от тебя. Они божественные -- полностью розовые, включая подошву, с кокетливым каблуком в форме цветка. Я для чего-то перевела их и так сумасшедшую цену в рубли и сообщила, расстроенно, что, как всегда, мои желания нас скоро по миру пустят. А почему ты не перевела цену в воны? -- ехидно интересуется Ыкл, -- было бы ещё страшнее. И правда, воны я видела всего четыре года назад, рубли же я не видела сто лет и ещё столько же, кажется, не увижу. Будут тебе сапоги, будут, -- утешает меня Ыкл, -- и не только сапоги, всё будет, только не ворчи. Вот скажи, -- смотрит на меня и смеётся, -- сколько времени после получения сапог ты не будешь ворчать? Я? -- задыхаюсь я от возмущения, -- я буду ворчать всё время, так я не играю, я не могу пообещать не ворчать совсем. Ну ладно, -- думаю я минуту, -- обязуюсь целый день не ворчать! Неделю, -- торгуется Ыкл, -- целую неделю! Хорошо, -- соглашаюсь я, -- но только тогда и ты не будешь ворчать неделю. Он думает, вздыхает -- ну нет, такого уговора не было, никак не могу согласиться.

А на улице последние дни лета. Такого лета, которого больше не будет. Изумительного лета -- полного мыслей, радостей, огорчений. Полного жизни, целой огромной жизни. Никогда не думала, что можно прожить целую жизнь за одно лето.

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив