День в истории. «Я возненавидел богатство»

maysuryan — 11.09.2024
1912 год. К этой фотографии Феликса Дзержинского хорошо подходит характеристика, данная в 1899 году в полицейской ориентировке на него: «...наружностью производит впечатление нахального человека». :)

11 сентября (28 августа) — день рождения Феликса Дзержинского (1877—1926). Что за человек был Феликс Эдмундович?

1. В 11 лет юный Феликс твёрдо решил стать священником. «Как же ты представляешь себе Бога?» — спросил однажды Феликса его старший брат. «Бога? Бог — в сердце! — указал Феликс на грудь. — Да, в сердце, а если я когда-нибудь пришёл бы к выводу, что Бога нет, то пустил бы себе пулю в лоб! Без Бога я жить не могу…» Однако его дядю, который сам был ксендзом, смущала слишком страстная, по его мнению, вера Феликса. Она скорее приличествовала проповеднику первых веков христианства и мало соответствовала привычному респектабельному облику пастыря конца XIX столетия... Дядя постарался отговорить племянника принять духовный сан, ссылаясь на чересчур пылкую и горячую натуру Феликса. Мальчик согласился... Но он не мог верить во что-то наполовину, не отдавая вере всего себя.



2. Вскоре в мировоззрении Феликса произошёл перелом. Юноша совершенно разочаровался в религии. Обучаясь в Виленской гимназии, он вошёл в кружок марксистской молодёжи. Польский руководитель Юзеф Пилсудский, окончивший ту же гимназию, так вспоминал о нём: «Среди учеников он выделялся деликатностью и скромностью. Достаточно высокого роста, щуплый, оставлял впечатление аскета. Лицо, как с иконы...» Гимназию он оставил по собственному желанию. «Из гимназии выхожу сам, — писал он в автобиографии, — добровольно, считая, что за верой должны следовать дела...» Он проповедовал марксизм не только в кружках, но и на вечеринках, в кабаках — всюду, где собирались рабочие, готовые его слушать. Он писал: «Я всей душой стремлюсь к тому, чтобы не было на свете несправедливости, преступления, пьянства, разврата, излишеств, чрезмерной роскоши, публичных домов, в которых люди продают своё тело или душу, или и то и другое вместе; чтобы не было угнетения, братоубийственных войн, национальной вражды... Я хотел бы обнять своей любовью всё человечество, согреть его и очистить от грязи современной жизни...»



3. В общем, вся личность «Железного Феликса», как его называли в СССР, как в капле воды или коде ДНК, заключена в этих его словах: «Я возненавидел богатство, так как полюбил людей, так как я вижу и чувствую всеми струнами своей души, что сегодня люди поклоняются золотому тельцу, который превратил человеческие души в скотские и изгнал из сердец людей любовь».
Как-то раз он спросил свою племянницу Зосю:
— Ты хотела бы иметь много денег? Копить их? Они тебе нравятся?
Зося отрицательно замахала головой.
— Нет, я не люблю деньги. Из-за них моя мама всегда так много работала, когда шила людям.
— Любовь к деньгам! — сказал Феликс Эдмундович с отвращением. — Сколько зла они принесли и приносят людям! Скопидомство! Любители денег готовы ради наживы на любую подлость, преступление...



Вероятно, в средние века Феликс стал бы проповедником бедности, основателем ордена нищенствующих монахов, вроде святого Франциска Ассизского. А в ХХ веке такие же настроения толкнули его к революционерам. И он всю жизнь сознательно боролся с властью «золотого тельца», денежного мешка, и ушёл непобеждённым. Вот свидетельство явного антикоммуниста и антисоветчика — перебежавшего на Запад бывшего секретаря Сталина Бориса Бажанова: «У него была наружность Дон-Кихота, манера говорить — человека убеждённого и идейного. Поразила меня его старая гимнастёрка с залатанными локтями. Было совершенно ясно, что этот человек не пользуется своим положением, чтобы искать каких-либо житейских благ для себя лично».
В 1920-е годы большевикам, занимавшим государственные посты, полагалось отчитаться за каждый рубль, потраченный ими во время отпуска, и возвратить всю непотраченную отпускную сумму государству. Дзержинский тоже отчитывался, например, в августе 1925 года сообщал в финчасть ГПУ о своих расходах: «16.8. В пути к Кисловодску: яблоки 3 шт. — 45 коп., бутылка воды «Ессентуки» № 4 — 30 коп., арбуз — 65 коп., газеты — 10 коп.» (Кстати, либеральная «Новая газета» из таких отчётов как-то соорудила целый материал «Скупой рыцарь революции», где доказывала, что Феликс Эдмундович, мол, даже самые копеечные траты норовил переложить на казённый счёт. Видимо, эти господа судят по себе...)



4. В 1897 году Дзержинский был впервые арестован, а всего провёл в заключении 11 лет жизни. После первого ареста он писал из тюрьмы сестре: «Ты называешь меня «беднягой» — крепко ошибаешься. Правда, я не могу сказать про себя, что доволен и счастлив, но это ничуть не потому, что я сижу в тюрьме. Я гораздо счастливее тех, кто «на воле» ведёт бессмысленную жизнь. И если бы мне пришлось выбирать: тюрьма или жизнь на свободе без смысла, я избрал бы первое, иначе и существовать не стоило бы... Тюрьма страшна лишь для тех, кто слаб духом». В другом письме, уже из ссылки, он добавлял: «Жизнь может меня лишь уничтожить, подобно тому как буря валит столетние дубы, но никогда не изменит меня. Я не могу ни изменить себя, ни измениться. Мне уже невозможно вернуться назад...»
В 1908 году он — уже не в первый раз — оказался в одиночной камере Варшавской цитадели. Он писал в своём «Тюремном дневнике»: «Я поднимаюсь, прислушиваюсь и чем больше вслушиваюсь, тем отчётливее слышу, как тайком, с соблюдением строжайшей осторожности пилят, обтёсывают доски. «Это готовят виселицу», — мелькает в голове, и уже нет сомнений в этом. Я ложусь, натягиваю одеяло на голову... Это уже не помогает. Я всё больше и больше укрепляюсь в убеждении, что сегодня кто-нибудь будет повешен...». Он читал на стенах надписи приговорённых к смерти. Живо представлял, как где-то рядом, за стеной, жандармы связывают смертника, затыкают рот, чтобы не кричал. Слышал, как хлопает дверь, когда его выводят из камеры. «Неужели те жандармы, — размышлял он, — которые стерегут нас, неужели тот вахмистр, всегда любезный, неужели тот предупредительный начальник, который, входя ко мне, снимает фуражку, — неужели они, те люди, которых я вижу, могут принимать в этом участие... Привыкли».


В кабинете Ф.Э. Дзержинского. Слева направо: Енукидзе, Каменев, Аванесов, Дзержинский, Смидович и Рыков. 1922 год

5. Отбывая срок своего последнего заключения, Дзержинский, будучи каторжником, несколько лет провёл закованным в кандалы. На его ноге под железным кольцом образовалась незаживающая рана.
В конце 1916 года Феликс Эдмундович предчувствовал скорые перемены. Однажды он произнёс: «Я убеждён, что не позднее чем через год революция победит». «Не может быть!» — возразил ему один из сокамерников, тоже «политический». «Ну давай пари», — предложил Дзержинский. И поставил весь свой годовой заработок на то, что до конца 1917 года в стране произойдёт революция. Он выиграл это пари...



6. Сын Дзержинского, Ян (1911—1960), так писал об отце: «Отец страстно любил природу, особенно лес, напоминавший ему детство... На прогулках он водил нас обычно не по проторенным дорогам, а напрямик, сквозь лесную чащу, по оврагам, по нехоженым местам…. С огромным наслаждением отец катался на лодке по живописной реке и занимался греблей… Отец очень любил животных. Часто он вспоминал, что когда-то, будучи в вятской ссылке, приручил медвежонка настолько, что тот ходил за ним по пятам, как верный пес… Три раза я был с отцом в Крыму. Отец весь предавался отдыху, наслаждаясь морем, купаясь, катаясь на лодке и совершая большие прогулки. Особенно он любил бурю, когда море бушевало, а он подолгу сидел где-нибудь на берегу, бросая камни в воду и любуясь разъярённой и грозной стихией».


Феликс Дзержинский с женой Софьей Мушкат, 1923

7. В декабре 1917 года Дзержинский стал главой Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем. Когда решение о создании Чрезвычайной комиссии было принято, Ленин сказал: «Теперь остаётся назначить председателя ВЧК. Надо найти на этот пост хорошего пролетарского якобинца!» Заместитель главы ВЧК Яков Петерс вспоминал: «Феликс Эдмундович после заседания грустно заметил, что если он теперь Робеспьер, то Петерс — Сен-Жюст, по-видимому. Но нам обоим не до смеха…»
Петерс: «Подбирать сотрудников было чрезвычайно тяжело... Неприятно было идти на обыски и аресты, видеть слёзы на допросах, особенно тем товарищам, которые сами ещё недавно были на допросах у жандармов и полиции... Не все усвоили, что пусть мы и победили, но, чтобы удержаться у власти, должны беспощадно бороться, не поддаваясь никакой сентиментальности, иначе нас разобьют, подавят, и мы снова станем рабами. И порой Дзержинскому приходилось уговаривать товарищей идти на работу в ВЧК».


1919. Дзержинский на заседании ВЧК

Сам Феликс Эдмундович с негодованием говорил: «Предлагаю товарищу работать в ЧК. Старый революционер, вместе в тюрьме сидели. И вдруг он мне заявляет: «Вы знаете, я готов умереть за революцию, но вынюхивать, выслеживать — извините, я на это не способен!». Я способен, рабочие-подпольщики способны, а этот интеллигент, видите ли, «не способен»! И не он один так заявляет». В феврале 1918 года состоялась и первая казнь по приговору ВЧК, расстреляли некоего «князя Эболи», самозванца, который с целью грабежа он выдавал себя за чекиста. Дзержинский первым поставил свою подпись под приговором. Он сказал: «Помните, товарищи, как мы мечтали о том, что пролетарская революция сможет обойтись без смертной казни! А теперь сама жизнь сказала: нет, не может! Мы будем применять смертную казнь во имя счастья миллионов рабочих и крестьян!».

Таким он виделся контрреволюции:


Рисунок Мина. 1923 год. Журнал «Красный перец». «На то и щука в море, чтобы этот карась не плодился»

8. Дзержинский представлял себе Чека как некий орден, объединённый высокими целями. Известны его изречения: «Чекистом может быть лишь человек с чистыми руками, холодной головой и горячим сердцем»; «Чекист — это три слова, начинающиеся на букву «ч», — честность, чуткость, чистоплотность. Душевная, конечно...»
«Тот, кто станет жестоким и чьё сердце останется бесчувственным по отношению к заключённым, должен уйти отсюда [из ВЧК]. Здесь, как ни в каком другом месте, нужно быть добрым и благородным». «Тот не чекист, если сердце его не обливается кровью и не сжимается жалостью при виде заключённого в тюремной камере человека».
«Тот, кто стал чёрствым, — не годится больше для работы в ЧК», — не раз категорично заявлял Феликс Эдмундович. Его соратник Вячеслав Менжинский так разъяснял смысл этих слов: «Чёрствый чекист был в его глазах негодным не из-за жестокости, а как своего рода заржавленный инструмент, как человек, ставший неспособным к психологической работе... Дзержинский действовал не только репрессиями, но и глубоким пониманием всех зигзагов человеческой души». «Дзержинский не был никогда расслабленно-человечен», — добавлял Менжинский. Вот ещё одна любопытная зарисовка Менжинского: «Наказание как таковое он отметал принципиально, как буржуазный подход. На меры репрессии он смотрел только как на средство борьбы, причём всё определялось данной политической обстановкой... Одно и то же контрреволюционное деяние при одном положении СССР требовало, по его мнению, расстрела, а несколько месяцев спустя арестовывать за подобное дело он считал бы ошибкой...»


Вячеслав Менжинский (1874—1934), преемник Дзержинского во главе чекистов

Летом 1918 года Феликс Эдмундович решительно заявил в интервью: «ЧК не суд, ЧК — защита революции. ЧК должна защищать революцию и побеждать врага, даже если меч её при этом попадает случайно на головы невинных». В мае того же года он писал своей сестре: «Я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать наш дом. Некогда думать о своих и о себе. Работа и борьба адская. Но сердце моё в этой борьбе осталось живым, тем же самым, каким было и раньше... Мысль моя заставляет меня быть беспощадным, и во мне твёрдая воля идти за мыслью до конца...»
Любопытную характеристику председателю ВЧК давал Фёдор Шаляпин, побывавший у него на допросе: «Дзержинский произвёл на меня впечатление человека сановитого, солидного, серьёзного и убеждённого. Говорил с мягким польским акцентом. Когда я пригляделся к нему, я подумал, что это революционер настоящий — фанатик революции. Но в то же время у меня не получилось от него впечатления простой жестокости. Дзержинский держался поразительно тонко...»


Константин Елисеев. 1926 год. «Неожиданное подношение на одном юбилее, или Как тов. Дзержинский вышел из себя».

9. Приведу два отрывка о Ф.Э. Дзержинском, написанные его политическим оппонентом — Л.Д. Троцким:
«Дзержинский был человеком великой взрывчатой страсти. Его энергия поддерживалась в напряжении постоянными электрическими разрядами. По каждому вопросу, даже и второстепенному, он загорался, тонкие ноздри дрожали, глаза искрились, голос напрягался и нередко доходил до срыва. Несмотря на такую высокую нервную нагрузку, Дзержинский не знал периодов упадка или апатии. Он как бы всегда находился в состоянии высшей мобилизации. Ленин как-то сравнил его с горячим кровным конем. Дзержинский влюблялся нерассуждающей любовью во всякое дело, которое выполнял, ограждая своих сотрудников от вмешательства и критики со страстью, с непримиримостью, с фанатизмом, в которых, однако, не было ничего личного: Дзержинский бесследно растворялся в деле.
Самостоятельной мысли у Дзержинского не было. Он сам не считал себя политиком, по крайней мере, при жизни Ленина. По разным поводам он неоднократно говорил мне: я, может быть, неплохой революционер, но я не вождь, не государственный человек, не политик. В этом была не только скромность. Самооценка была верна по существу.
Политически Дзержинский всегда нуждался в чьём-нибудь непосредственном руководстве. В течение долгих лет он шел за Розой Люксембург и проделал её борьбу не только с польским патриотизмом, но и с большевизмом. В 1917 году он примкнул к большевикам. Ленин мне говорил с восторгом: «Никаких следов старой борьбы не осталось». В течение двух-трёх лет Дзержинский особенно тяготел ко мне. В последние годы поддерживал Сталина. В хозяйственной работе он брал темпераментом: призывал, подталкивал, увлекал... Он умер почти стоя, едва успев покинуть трибуну, с которой страстно громил оппозицию».
«Законченность его внешнего образа вызывала мысль о скульптуре, о бронзе. Бледное лицо его в гробу под светом рефлекторов было прекрасно. Горячая бронза стала мрамором. Глядя на этот открытый лоб, на опущенные веки, на тонкий нос, очерченный резцом, думалось: — вот застывший образ мужества и верности. И чувство скорби переливалось в чувство гордости: таких людей создаёт и воспитывает только пролетарская революция. Второй жизни никто ему дать не может. Будем же в нашей скорби утешать себя тем, что Дзержинский жил однажды».

10. Мысль о том, что Железный Феликс был «дон Кихотом революции» явственно прочитывается и в проекте памятника ему на Лубянке, который в конце 30-х годов предложила Вера Мухина:


Вера Мухина. Проект памятника Ф. Э. Дзержинскому (1939-1940 годы, для Лубянской площади)

К сожалению, был выбран и осуществлён более традиционный проект памятника (как известно, снесённого в августе 1991-го).

11. Ещё несколько высказываний Феликса Эдмундовича:

Не стоило бы жить, если бы человечество не озарялось звездой социализма, звездой будущего. Ибо «я» не может жить, если оно не включает в себя всего остального мира и людей. Таково это «я»...

Отдохнём, товарищи, в тюрьме.

Помни, что в душе таких людей, как я, есть святая искра... которая даёт счастье даже на костре.



«Страх не научит детей отличать добро от зла; кто боится боли, тот всегда поддастся злу».

«Сегодня — последний день 1908 года. Пятый раз я встречаю в тюрьме Новый год (1898, 1901, 1902, 1907); первый раз — 11 лет тому назад. В тюрьме я созрел в муках одиночества, в муках тоски по миру и по жизни. И, несмотря на это, в душе никогда не зарождалось сомнения в правоте нашего дела. И теперь, когда, быть может, на долгие годы все надежды похоронены в потоках крови, когда они распяты на виселичных столбах, когда много тысяч борцов за свободу томится в темницах или брошено в снежные тундры Сибири, — я горжусь.
Я вижу огромные массы, уже приведённые в движение, расшатывающие старый строй, — массы, в среде которых подготавливаются новые силы для новой борьбы. Я горд тем, что я с ними, что я их вижу, чувствую, понимаю и что я сам многое выстрадал вместе с ними. Здесь, в тюрьме, часто бывает тяжело, по временам даже страшно... И, тем не менее, если бы мне предстояло начать жизнь сызнова, я начал бы так, как начал. («Тюремные дневники»).

12. 2 февраля 1924 года Феликс Эдмундович был назначен главой Высшего Совета Народного Хозяйства (ВСНХ) СССР и вплотную занялся экономикой. Он писал Куйбышеву: «Если не найдём правильной линии в управлении страной и хозяйством — оппозиция наша будет расти, и страна тогда найдёт своего диктатора — похоронщика революции, — какие бы красные перья ни были на его костюме. Все почти диктаторы ныне — бывшие красные — Муссолини, Пилсудский…»


Владимир Луппиан (1892—1961). Плакат «Председатель ВСНХ»

На этом рисунке, на обложке «Смехача» за 1924 год, всякий ли узнает Железного Феликса?


Рисунок Бориса Антоновского (1892—1934). 1924 год. «На новом месте.
— Марьюшка! Ножницы!
— Вам какие, Феликс Эдмундович? Настоящие?»

Здесь что ни слово, то для современного читателя — загадка. Что за «новое место» — это из сказанного выше ясно. А почему слово «ножницы» должно было вызвать у читателя 97-летней давности взрыв весёлого смеха? Дело в том, что несколькими месяцами ранее Л.Д. Троцкий (обратим внимание, его портрет красуется за спиной Феликса Эдмундовича) в одной из своих речей прочитал нечто вроде публичной лекции по экономике, и ввёл весьма красноречивое понятие «ножниц цен». Он имел в виду, что к концу 1923 года цены на промышленные товары составили 276% от уровня 1913 года, в то время как цены на сельскохозяйственные товары — только 89%. На графике это давало картинку, похожую на реальные ножницы. Понятно, что эти «ножницы» были весьма невыгодны крестьянам, и довольно благоприятны для рабочих. Большевиков в тот момент это разъяснение Троцкого немало поразило и произвело сильный эффект: многие из них наивно полагали, что диктатура на то и диктатура, чтобы справиться с любой мыслимой сложностью. Но оказалось, что законы экономики всё-таки неумолимы, и всесильная диктатура встаёт в затруднении перед какими-то там «ножницами». Отсюда и многочисленные шуточки того времени про это популярное словечко.

А вот другой рисунок, на котором Феликса Эдмундовича нелегко узнать. Он тоже на тему экономики.


Рисунок Ивана Малютина (1891—1932). 1926 год. «Один из многих. Врач — Дзержинский: — Удивительное дело: вёдрами лекарства хлещет, — а всё без толку!» Над кроватью пациента написан диагноз: «Болезнь: общий упадок сил. Ожирение штатов. Сужение производств. Расширение аппарата. Врач Ф. Дзержинский». В «Больничном (скорбном) листе» прописаны лекарства: «Сокращение смет. Борьба с прогулами. Режим экономии. Сокращение штатов. Сокращение накладных расходов». Те же надписи — на стоящих возле койки микстурах, но пациент весело выливает их в ночной горшок.

А на этой карикатуре декабря 1925 года с обложки «Крокодила» Феликс Эдмундович работает в паре со Сталиным: тот лопатой насыпает в тачку цемент или песок, а Феликс размешивает раствор:



Впрочем, на этом рисунке Константина Ротова все большевики, и большинство, и оппозиционеры, ещё дружно работают вместе: Троцкий ввинчивает лампочку, Бухарин таскает кирпичи, а Зиновьев прилежно стучит молоточком:



Похороны Дзержинского:


Обложка журнала «Прожектор». 1926 год. «Гроб несут тт. К. Ворошилов, И. Сталин, А. Рыков». Впереди тт. Н. Бухарин и А. Енукидзе. Фото Н. Петерсона.



Феликса провожали плечом к плечу будущие враги: Сталин и Бухарин, Троцкий и Рыков. Хотя где же им было быть, если они все вместе и составляли тогда Политбюро ЦК...
Наверное, все они были бессребреники, люди идейные, как и Феликс, несмотря даже на то, что один из них выдвинул тогда известный лозунг «Обогащайтесь!». Но бессребреники перессорились между собой — верх, пусть и не сразу, взяли их противники...

Оставить комментарий

Популярные посты:

• Ранее
• Архив