Оператор месторождения — ООО «Федорово Холдинг», четверть акций у «Ростеха», остальное — у ООО «Федорово Минералз». Согласно планам компании, впервые публично озвученным три недели назад, в 2027 году на месторождении добудут первую руду. Для этого, начиная с года текущего, в Федоровых тундрах пойдет строительство двух карьеров и горно-обогатительного комбината. Мы с вами заплатим за это 6 млрд рублей — такая сумма будет выделена из российского бюджета в качестве меры поддержки проекта, одобренного Госкомиссией по вопросам развития Арктики. Соответствующее распоряжение правительства подписано 1 февраля. Реализация проекта — под личным контролем мурманского губернатора Чибиса.

На слайдах презентации, которую показывают промышленники журналистам, много цифр и обещаний. И один пробел:

Продолжительность жизни — 45 лет

Родись Андрей лет 200 назад, был бы охотником и рыболовом и жил бы там, где намного ближе к духам и тонкому миру, чем в промышленном городке, где он каждое утро просыпается и идет на комбинат. А жил бы лет 100 назад — сгинул бы «без права переписки», как сгинула вся саамская интеллигенция в годы репрессий.

Саами — малый народ, их всего тысячи полторы на всю Россию. В 30-е их не истребляли массово, просто выбили самых грамотных и авторитетных. Это совпало с первой арктической колонизацией. Северные земли, богатые залежами ископаемых, были нужны стране в деле индустриализации, берега северных морей намертво запечатали, ощетинившись штыками и вышками, уничтожив поселения, находившиеся вдоль границ. На картах XVII века русские волости занимают лишь крошечную долю Кольского полуострова — побережье Белого моря, где и поныне живут поморы — сбежавшие на север от репрессий Ивана Грозного не знавшие рабства новгородцы. Остальная же часть полуострова — саамская, 17 погостов (поселений) было здесь, простирались они от самой северной границы до самого юга.

Комбинат «Североникель», Кандалакшский алюминиевый завод, Ловозерский ГОК, Оленегорский ГОК, Печенганикель, Ковдорский ГОК, комбинат «Апатит», месторождение «Олений ручей» — вся крупная промышленность Мурманской области стоит на исконно саамских землях. Железо, никель, медь, серная кислота, бадделеит, фосфор… Саамский язык преподается в единственной школе региона, только в начальных классах и только как факультатив. Продолжительность жизни российских саами в среднем 40–45 лет.

Точно так же было с саами Норвегии, Финляндии и Швеции, проявившими национальное самосознание именно в час преследования. Всего несколько десятков лет прошло — и сейчас в этих странах есть саамские парламенты, а права коренного населения незыблемы и уважаемы.

Главное требование российских саами сейчас — исполнение российских законов. Да-да, никакого экстремизма, гарантии прав малочисленным народам во имя сохранения национального разнообразия государство давно дало. Исполняло бы еще… Но чтобы заставить Левиафана следовать им же установленным правилам, приходится с ним бороться. Дело Андрея Данилова — моего спутника в этом походе — сейчас принято к рассмотрению Конституционным судом. Данилов добивается признания незаконным требования чиновников устанавливать в суде принадлежность к малым народам. Отказавшись следовать ему, активист получил отказ в праве на традиционную охоту, гарантированном федеральным законом.

Зачем парламент в тундре?

Впрочем, даже если жить в «местах компактного проживания» (а таких в Мурманской области три: Ловозерский и Кольский районы и поселок Ёнский под городом Ковдор), это ничего не гарантирует. Несколько лет назад саамской семейной общине Дюжиловых, например, отказали в праве ловить рыбу на озере Умбозеро, потому что оно внезапно было — на бумаге, разумеется, — «отрезано» от Ловозерского района (где и находится) и административно приписано к городу Кировску. И конечно, исключительно по совпадению именно тогда на него появились виды у рыбодобывающей компании, одним из учредителей которой оказался бывший региональный министр рыбного хозяйства. Саами тогда добились «возвращения» озера, но затем обнаружили в постановлении правительства области сноску. В ней было сказано, что коренной народ имеет право ловить лишь в том случае, если участки не отданы промышленникам или даже рыбакам-любителям. Это прямо противоречит федеральному законодательству. А если посчитать внимательно ту самую саамскую квоту, получится, что даже там, где найдется свободный водоем, коренные со всеми привилегиями имеют право в день выловить меньше, чем заезжий турист с удочкой.

«Я говорил с одной общиной, они рассказывают, что даже эту квоту не вылавливают за год — рыбы нет. — Рыбаки-любители на удочку и спиннинг вылавливают в десятки раз больше, чем мы по квоте. Еще ловят троллингом: идет лодка на малом ходу, на ней 10 удочек, на каждой блесна. Рыбу цепляет за хвост, за жабры, за спину, она гибнет.

В результате рыбы настолько мало, что она в сети не идет. Сетями такой ущерб никогда не нанести, их так глубоко и не поставить. К тому же наши сети чистили озеро. Когда мы сохраняем свою самобытность, мы и природу сохраняем», — размышляет Данилов. Он входит в культурный комитет международного Союза саамов и руководит Фондом саамского наследия и развития, некоммерческая организация бьется за интересы саамского народа, сохранение языка и реализацию декларируемых государством прав.

«Резкий переход с исторически свойственной нам белковой пищи — рыбы и мяса — на углеводную — это наши проблемы со здоровьем, это продолжительность жизни. Многие саами, чтоб семью прокормить, отказываются от национальной квоты, берут спиннинг и идут ловить как любители — так больше поймают.

Так и с охотой: мне предлагают не добиваться своего права, а просто пойти и купить лицензию. Но дело ведь не в том, чтоб мясо добыть, его и в магазине купить можно. Дело в способе охоты, в передаче традиций. Права есть, а реализовать нельзя. У нас есть право получать образование на родном языке — а негде. Учителя саамского языка не нужны государству. А нам нужны, нам и учителя нужны, и юристы, врачи, философы, математики…»

Мы едем по землям бывшего Экостровского погоста. С дороги памятника, поставленного на его месте, не видно, все завалено снегом. Погост был уничтожен, когда здесь решили провести дорогу к руднику и комбинату, к месторождению апатита.

Северные народы по-разному переживали колонизацию начала прошлого века. Кто-то, как коми, бунтовал. Кто-то, как ненцы, уходил в бескрайнюю тундру (и резал потихоньку колонизаторов). Кто-то, как саами, выбрал путь непротивленчества и смирения. Непротивленцы-саами, не признающие границ и мыслящие север вне зависимости от линий на политической карте единой территорией — Сапми, саамской землей, всегда вызывали подозрения. И сейчас вызывают. Не потому ли так жестко выжигалась сама идея саамского парламентаризма в России?

Парламент — такой же, как в соседних странах, представительный орган — саами создали в 2008-м, его председателем избрали Валентину Совкину. В 2011-м парламент вывел народ на пикеты к правительству области, протестуя против массовых отказов в праве на рыбную ловлю. Совкина критиковала местных чиновников за нежелание взаимодействовать с парламентом, добивалась принятия регионального закона о саами. Ее обвинили в протесте ради протеста. Когда она выступает публично, нанимается армия ботов, заказываются и размещаются в мусорных СМИ посвященные ей чернушные публикации. Закон не принят до сих пор.

Зато при деятельном содействии чиновников возник некий альтернативный саамский совещательный орган, который немедля объявил парламент нелегитимным. А недавно его, якобы несуществующий, еще и распустили на очередном заседании парламента альтернативного… Сейчас в регионе имеется Саамское собрание, а также Совет представителей КМНС при правительстве. В Совете вместе с саами внезапно оказались чиновники. Именно с этим органом намереваются обсуждать вопросы Федоровых тундр — по крайней мере, так ответили в правительстве на обращение Данилова.

И действительно, месяц назад Совет собирался — и слушал представителей инвестора. Журналистов приглашали на «15-минутную протокольную съемку», но еще перед началом мероприятия раздали пресс-релизы, в которых было сказано, что члены Совета «отметили социально-ответственную позицию и открытость АО «Федорово Рисорсез» и приняли решение продолжить взаимодействие с компанией» (орфография сохранена).

Валентина Совкина живет в Ловозере. Недавно заезжали в село, смотрю — типовая бетонная автобусная остановка расписана местными мотивами. Валентина смеется — так это ж, говорит, я расписала, пусть будет красиво! Совкина снимает кино, знает все о ягоде-морошке, саамском рукоделии, а на днях, сев в оленью упряжку, впервые запела национальный йойк, или, как говорят российские саами, лыввьт. Это импровизация, рождающаяся от восхищения миром. В ней небо, снег, тундра, олени, духи. Весь саамский мир.

Мари Бойне, культовая норвежская исполнительница йойка, рассказывала мне, что в каждой песне есть волшебство, каждая — больше, чем пение, больше, чем медитация.

«Вот ты говоришь, что саами — пацифисты, а у нас просто другие методы ведения войны, — сообщает Андрей. — Каждый саами — нойда (шаман. — Ред.). Нельзя убить нойду. Если убить меня, нойда не умрет. Чтобы убить нойду, нужно убить весь народ саами. Саамские шаманы самые сильные, это все другие народы знают. Проклятие, наложенное саамским шаманом, он сам не может снять».

Оленей стреляли с бэтээров

Под курткой у Андрея юпа — синяя рубаха с родовыми знаками на вороте. Он старается носить национальный костюм чаще — сейчас мало кто делает так. Пожалуй, разве что Нина Афанасьева, хранительница языка народа, ученый, автор работ о саамской фонетике и грамматике. Она была первым председателем Ассоциации кольских саамов. В этом году издала огромный том, собрав всю историю родного погоста — деревни Варзино. Варзино было одной из самых богатых саамских деревень. Закрыли ее в одночасье, в 1968-м, посадив людей на баржи и в чем были отправив на большую землю. Рядом дислоцировали воинскую часть и решили, что саами — потенциальные шпионы, а значит, лучше их депортировать. Каждое лето Нина Елисеевна ездит на малую родину. Там только остовы домов да могилы.

Летом она предложила чиновникам принять концепцию преподавания родного языка — закон требует ее наличия, чтоб возродить школьное преподавание. Нине Елисеевне ответили, что это невозможно, так как языка де-факто нет: единая фонетика и грамматика якобы отсутствуют. Видимо, молодые барышни из Минобра не знали, что кодифицированные словарь и грамматика, в также 18 учебных пособий были изданы еще в советские годы. Для них языка — нет. Активистка пожаловалась губернатору Чибису, но получила отписку. «На практике ни один из губернаторов свою функцию как гаранта в защите прав коренного народа не выполнял», — жестко констатирует Афанасьева.

Вопрос национальной идентичности для малого народа — вопрос выживания. Не первый год Фонд саамского наследия и развития ведет кампанию против фейковых артефактов, которыми щедро пичкают туристов. Приезжающих в Мурманск встречают аниматоры в псевдосаамских костюмах, в которые нередко путают мужские и женские одежды, рассказывают небылицы. Один из туркомплексов, особенно любимый местными чиновниками, натыкал по периметру столбы с человечьими лицами, заявив, что это «саамские идолы». При этом в культе саами никаких идолов, тем более антропоморфных, сроду не было, жертвы приносятся сейдам — камням, в которых обитает дух, а божества тесно связаны с явлениями природы.

Многие к борьбе за чистоту культуры относятся с иронией, утверждая, что саами цепляются к мелочам. Данилов горячо возражает: «Что лучше: привезти в подарок китайскую подделку или настоящую вещь, сделанную мастером? Вот кукса (саамская кружка. — Ред.), ее сделал мастер, на ней мои родовые знаки. Да, в туристических лавках тоже можно найти куксу, только это ширпотреб. Не надо обманывать людей, продавая им фейковый продукт под видом настоящего. Туристу самому будет интереснее, если ему настоящее покажут и расскажут. К тому же есть определенные запреты, опасности. Есть вещи, которые нельзя не то что мерить, фотографироваться — нельзя в руки брать. Даже подвязки на каньгах (саамская кожаная обувь с загнутыми вверх носами. — Ред.) завязываются определенным образом на живом и совсем иначе — на покойнике.

Андрей пьет чай из куксы. Она сохраняет тепло и не обжигает руки. С собой у нас ловозерский хлеб и оленина, которая восстанавливает силы и помогает в болезни. Саами никогда не забивают оленей сверх нужного. И к еде относятся с благодарностью, помня, что олень отдает свою жизнь, чтоб продлить жизнь человека. Оленя народ считает своим прародителем.

Поэтому, когда оголодавшие в 90-е военные на Рыбачьем стреляли оленей с вертолетов и бэтээров, да так, что полностью выбили самое большое в области стадо, относились к ним не как к браконьерам, а как к убийцам. Защитить оленей было некому — саами, населявшие полуостров, были выселены после войны как нежелательные элементы, Рыбачий надолго стал закрытой зоной. После ухода военных стадо несколько раз пытались возродить, но тщетно. Сейчас олень в Красной книге. На Рыбачьем никто не живет.

1200 рабочих мест

Из Кировска — города-рудника — на машине добираемся до Октябрьского. На карте он давно отсутствует, почти 10 лет как закрыт «в связи с отсутствием населения». В поселке сюрприз — он густо населен. Хозяйка местной турбазы Лена рассказывает, что землю начали скупать москвичи, как только началась пандемия. Судя по номерам машин, «москвичи» — собирательный образ приезжих. То тут, то там слышится мотор снегохода — сюда приезжают, чтобы по тундре метнуться на Умбозеро — на зимнюю рыбалку. То самое озеро, где саами не могли получить квоты.

Октябрьский — поселок-призрак. Административно упразднен — а электричество есть и дорога почищена. На улице собака играет с новогодним шариком, забытым на елке, пытается сдернуть его с ветки, принимая его за мячик. Снег такой белый, что глаза болят. Лена показывает новые коттеджи, выросшие вокруг за год. За шесть лет их семейный бизнес поднялся, работают по-белому. С началом строительства в тундре Лена связывает определенные надежды — может быть, поселок снова признают жилым, магазин откроют — работникам-то явно надо будет где-то отовариваться.