Что с «Союзом»?

В связи с утечкой в системе охлаждения пристыкованного к МКС корабля «Союз МС-22» приходится слышать, что такие проблемы даже необходимы, чтобы держать в тонусе космонавтику. Конечно, аварии никому не нужны. Но такого рода сложности тестируют всю систему на готовность реагировать и быстро вырабатывать верные решения. При этом авария на «Союзе МС-22» не относится к категории непредвиденных или не поддающихся анализу.

Возможные проблемы с контуром охлаждения были заранее проработаны, вероятные оперативные действия прописаны. Сделано это было еще в самом начале работ по МКС. Книги рекомендаций для действий при нештатных ситуациях прорабатывались еще в начале. И работа с ними продолжается в связи с модификацией космических аппаратов, появлением новых, изменениями в конфигурации станции. Это касается как действий земли, так и действий экипажа.

В аналогичных ситуациях предполагалась срочная отстыковка корабля в автоматическом режиме. Его масса 7,5 тонны. Если нештатная ситуация повлияет на работу его двигателей и корабль после расстыковки не сможет провести импульсы увода от МКС, это создаст серьезную опасность. В нынешней ситуации корабль оставили пристыкованным к станции. С этим решением полностью соглашусь.

Но главное — на таком корабле нельзя возвращать экипаж на Землю. На понимание этого достаточно двух–трех дней.

Но 20 декабря руководство Роскосмоса сообщило экипажу, что надеется на штатное возвращение корабля. Почему с самого начала не отказались использовать «Союз МС-22» для посадки космонавтов?

Этот вопрос требует внятного ответа.

Решение госкомиссии от 11 января о возвращении экипажа на «Союз МС-23», который срочно запускают к МКС, я прочел с удовлетворением — это победа профессионализма. Разумеется, данная нештатная ситуация — это проверка всей нашей пилотируемой космонавтики. В полный рост встал вопрос: почему мы однажды отказались от идеи содержания корабля-спасателя (он же — резервный корабль)? Я помню времена, когда в монтажно-испытательном корпусе на Байконуре постоянно находилось два-три корабля. Сегодня мы используем в этом качестве просто очередной корабль, запланированный к штатному полету в марте. Но спасательная экспедиция — не его функция. Просто взяли то, что есть под рукой.

Космос наказывает за жадность

Тут полезно вспомнить важный прецедент. В 2003 году, после катастрофы «Колумбии», программа шаттлов была приостановлена. И было принято решение: возвращение экипажа МКС-6 и дальнейшую ротацию основных экипажей проводить на «Союзах». Командиром «Союза ТМА-1» при возвращении с орбиты в мае 2003 года был Николай Бударин.

У кораблей «Союз» есть несколько вариантов спуска. Штатный спуск и резервные варианты, в том числе баллистический спуск. При штатном и баллистическом варианте дистанция между точками посадки — в районе 400 км. Не скажу когда, но к моменту спуска экипажа Бударина Росавиакосмос (тогда) при уверенности в надежности техники и в целях экономии отказался от содержания второй поисковой группы, которая должна была работать в точке приземления по траектории баллистического спуска.

Это еще один пример, когда космос не прощает панибратского отношения, он всегда требует уважения.

При входе в атмосферу спускаемый аппарат самопроизвольно перешел в резервный режим — баллистический спуск. В точку, где его никто не ждал. А дальше пошло-поехало. При спуске порвалась антенна связи в стропе парашюта. Томительно долго после приземления ЦУП не имел никакой информации об экипаже.

Надо отдать должное Николаю Михайловичу [Бударину]: он смог выйти после полугодового полета из корабля, нашел место разрыва и починил антенну самостоятельно.

После связи с экипажем ЦУП дал указание поисковикам лететь в точку приземления. Но и это произошло не сразу. Вертолетам необходима была дозаправка.

После этого случая резервная поисковая группа была возвращена. В 2007 году один из экипажей приземлился по схеме баллистического спуска. В 2008 году это вновь повторилось. Резервная группа поиска была у этих кораблей уже через несколько минут. Прошло почти 15 лет. Все возвращения с орбиты штатные. Возможно, у кого-то опять возникнет идея сэкономить деньги.

Безопасность требует учета любой мелочи, даже если приходится за нее платить. Стоит пренебречь ею — и космос немедленно нас наказывает. Именно поэтому у меня вызвало недоумение, почему немедленно, еще в декабре, не было принято решение о недопустимости использования при спуске аварийного корабля. О проработке вариантов спуска при возникновении серьезной нештатной ситуации на борту МКС до замены корабля «Союз МС-22».

Вероятно, начал пробуксовывать сам механизм принятия решений. Эта нештатная ситуация давно прорабатывалась. Причем эта инструкция на английском есть и у наших партнеров по МКС. Американцы немедленно этот пункт нашли и прочитали.

Что-то надо менять в системе принятия решений. Или, наоборот, возвращать прежние, наработанные практикой. Фактически попадание метеорита (или не метеорита) в систему охлаждения «Союза МС-22» протестировало не только нашу технику и регламенты, но и руководство.

Решение на случай критической ситуации до прилета на МКС «Союза МС-23», оглашенное 14 января, довольно разумное. Американцы эвакуируют своего члена экипажа на корабле Dragon. Если крайней ситуации не будет, то Рубио вернется на «Союзе МС-23».

Россия–Америка

Взаимоотношения с НАСА необходимо поддерживать на рациональном уровне. Нельзя допустить их ухудшение из-за общего обострения отношений между нашими странами. Мы совместно работаем на орбите, и жизнь каждого из нас зависит друг от друга.

В нынешней ситуации, как вполне допустимое, предлагалось использовать для спуска всего экипажа корабль Илона Маска, например. Но сколько бы на это ушло времени? Хотя это предложение навело на мысль. Вполне возможно рассмотреть вероятное использование в будущем на корабле Dragon наших российских скафандров, и наоборот.

Для этого необходимо рассмотреть возможность создания адаптеров к системам подачи кислорода, вентиляции, медицинских параметров, связи для нашего и американского скафандров. Унифицировать ложементы. Работы хватит специалистам с обеих сторон. Не думаю, что это неразрешимая проблема.

Ведь и знаменитый совместный полет «Союз»–«Аполлон» в 1975 году рассматривался в обеих странах как прообраз будущих спасательных полетов на орбиту в крайних обстоятельствах. Поэтому было бы очень полезно для наших конструкторов подумать совместно с американскими коллегами над тем, как сделать возможной посадку на российском корабле в американском скафандре, и наоборот. Обстоятельства, которые требуют такого решения, очевидны: например, проблемы со здоровьем, требующие досрочной эвакуации одного из членов экипажа. И возвращение его на ближайшем по плану корабле. Иметь возможность логистического маневра при этом очень выгодна.

Сегодня я, к сожалению, скептически оцениваю возможность такого углубленного технического сотрудничества с НАСА, вплоть до создания совместимого оборудования или активного использования партнерской техники. На тренировках в НАСА мы учились бороться с разгерметизацией по их методикам. Они несколько отличаются от наших. Плюс использование их средств герметизации. Поэтому в свое время, когда в переходном отсеке на МКС нашли трещины, я предложил руководству провести работу по их локализации, диагностике и изоляции совместно с американцами.

Суть идеи: мы изучаем и изолируем одну трещину, американцы — следующую. В процессе работы мы обмениваемся методиками, материалами, результатами. Каждая сторона получила бы в итоге общий двойной наработанный опыт.

Это обогатило бы наши методики борьбы за живучесть.

Ответ наших руководителей был однозначный: мы все сделаем сами, нам американцы не нужны. Я надеялся на понимание. Увы. Да и политическая обстановка вносит свои коррективы. Хочется всем напомнить: программа «Союз»–«Аполлон» была в 1975 году. МКС началась только в 1993 году. На многочисленных совместных рабочих встречах начала программы МКС я слышал от ветеранов каждой из сторон о потерянных годах.

У нас на МКС до этой декабрьской аварии были еще две серьезные нештатные ситуации, которые мы рассматривали вместе с американцами. Одна из них возникла 30 августа 2018 года — и вполне может трактоваться в терминах уголовного права. Хотя расследование закончено, госкомиссия никак не комментирует этот инцидент с появлением преднамеренно сделанного отверстия в борту российского космического корабля. Ситуация связана с угрозой жизни экипажа. «Мы знаем, но вам не скажем»?

Вторая ситуация, как я упоминал, связана с появлением трещин в отсеке переходной камеры служебного модуля МКС. Их обнаружили еще в октябре 2020 года. Первоначально руководство Роскосмоса обещало решить проблему в течение двух-трех дней. Она не решена до сих пор, утечка полностью не ликвидирована. Непосредственно после этого в прессе появились заявления руководителей Роскосмоса о том, что эксплуатацию российского сегмента МКС надо в скором времени прекращать.

Вообще поведение руководства в тех случаях грешило непоследовательностью. Но когда 15 декабря обнаружилась проблема в системе охлаждения «Союза МС-22», новый глава Роскосмоса выступил сразу. 11 января этого года огласил позицию России и практически взял ответственность на себя за принятые решения, не стал прятаться за подчиненными.

Это вызывает уважение: профессиональное решение и отрадный факт.

Но очевидно, что были члены комиссии и с другим мнением. Иначе не было бы почти месячной задержки в решении, давно прописанном в нашем собственном регламенте.

Кадры решают, но не те

Отрасль наша, к сожалению, со времен президента Ельцина и до наших дней не имела возможности стабильного развития с преемственной политикой — каждые два-три года назначался новый руководитель. И часто результат этих кадровых процессов весьма точно был описан еще в басне Крылова:

«И рад скорей Посмешищем стать света, Чем у честных и знающих людей Спросить иль выслушать совета».