Чехов о сексе с японками, плохих горах и хороших церквях
bookmatejournal — 29.01.2020Чехов ездил не только в Ялту и на Сахалин: в начале 1890-х он путешествовал по миру, посетил экзотические острова и совершил евротур. В честь 160-го дня рождения писателя Bookmate Journal делится впечатлениями Антона Павловича о разных городах и странах.
Дальний Восток: «либеральничай, сколько влезет»
Дальний Восток, лишь недавно перешедший к России от Китая, показался Антону ни на что не похожей страной: «Здесь не боятся говорить громко. Арестовывать здесь некому и ссылать некуда, либеральничай сколько влезет. <�…> Доносы не приняты. Бежавший политический свободно может проехать на пароходе до океана, не боясь, что его выдаст капитан».
Антона поразили китайские торговцы и японские девушки. Благовещенский бордель, как видно из письма Алексею Суворину (издателю и другу Чехова — прим. Bookmate Journal), Антону понравился:
«Когда из любопытства употребляешь японку, то начинаешь понимать Скальковского, который, говорят, снялся на одной карточке с какой-то японской бл*дью. Комната у японки чистенькая, азиатско-сентиментальная, уставленная мелкими вещичками, ни тазов, ни каучуков, ни генеральских портретов. Постель широкая, с одной небольшой подушкой. <�…> Стыдливость японка понимает по-своему. Огня она не тушит и на вопрос, как по-японски называется то или другое, она отвечает прямо и при этом, плохо понимая русский язык, указывает пальцами и даже берет в руки, а при этом не ломается и не жеманится, как русские. И все это время смеется и сыплет звуком „тц“. В деле выказывает мастерство изумительное, так что вам кажется, что вы не употребляете, а участвуете в верховой езде высшей школы. Кончая, японка тащит из рукава руками листок хлопчатой бумаги, ловит вас за „мальчика“ (помните Марию Крестовскую?) и неожиданно для вас производит обтирание, причем бумага щекочет живот. И все это кокетливо, смеясь, напевая и с „тц“».
Шри-Ланка: «что прелесть, так это — цветные женщины!»
Проведя двое с половиной суток на Цейлоне (ныне Шри-Ланка — прим. Bookmate Journal), «где был рай», Антон воспрянул духом. Он ездил на поезде в город Канди, где наблюдал процессию Армии спасения: «Девицы в индусских платьях и в очках, барабан, гармоники, гитары, знамя, толпа черных голожопых мальчишек, сзади негр в красной куртке… Девственницы поют что-то дикое, а барабан — бу! бу! И все это в потемках, на берегу озера».
Другие вещи пришлись ему более по вкусу: «Я <�…> по самое горло насытился пальмовыми лесами и бронзовыми женщинами. Когда у меня будут дети, то я им скажу не без гордости: „Вы сукины сыны, в свое время я имел сношение с черноглазой индуской… где? В кокосовой плантации в лунную ночь“». Этими достижениями Антон хвастался перед петербургскими друзьями: «Что прелесть, так это — цветные женщины!».
Германия и Австрия: «я говорю на всех языках, кроме иностранных»
Антон был без пенсне — сломанное, оно осталось в Москве. В результате он обижал друзей тем, что не узнавал их издали и, скорее всего, Европу тоже увидел не в фокусе. Не все Антон понимал и из того, что слышал. Немецкий язык у него остался на школьном уровне: «Я говорю на всех языках, кроме иностранных, и добраться в Париже с одного вокзала на другой для меня все равно что играть в жмурки».
В Вене его поразила открытость людского общения — в Москве откровенный разговор на улице с незнакомым человеком вполне мог привлечь внимание тайной полиции. Чехов писал домашним: «Странно, что здесь можно все читать и говорить о чем хочешь». С другой стороны, он нередко находил повод для недовольства. Из поезда по пути в Вену писал Маше (сестре — прим. Bookmate Journal): «Много жидов. <�…> Таможня содрала за табак больше, чем он стоит!» Дорога в Венецию через Альпы его тоже разочаровала: «Горы, пропасти и снеговые вершины, которые я видел на Кавказе и на Цейлоне, гораздо внушительнее, чем здесь».
Венеция: «русскому человеку не трудно сойти с ума»
Венеция, впрочем, вызвала у Чехова прилив энтузиазма. От усыпальницы Кановы и дома Дездемоны он пришел в восторг. Ване (своему брату — прим. Bookmate Journal) он признался: «Русскому человеку, бедному и приниженному, здесь в мире красоты, богатства и свободы не трудно сойти с ума <�…> а когда стоишь в церкви и слушаешь орган, то хочется принять католичество».
В Венеции ему встретилась Зинаида Гиппиус и несколько смазала радужное впечатление. Как и многие петербургские снобы, она считала своим долгом поставить провинциала на место и намеренно запутала Антона в ценах за гостиницу. В дневнике она записала: «Нормальный провинциальный доктор. Имел тонкую наблюдательность в своем пределе — и грубоватые манеры, что тоже было нормально».
Рим: «похож в общем на Харьков»
В Риме Антон, по собственному признанию, «замучился, бегая по музеям и церквам». Как потом вспоминал Суворин, Чехов сразу же узнал у швейцара в гостинице адрес лучшего римского борделя. Дяде Митрофану он сообщил, что в Ватикане 11 000 комнат (потом он заметит, что Рим «похож в общем на Харьков»).
Вот что сохранилось в памяти Суворина: «Его мало интересовало искусство, статуи, картины, храмы, но тотчас же по приезде в Рим ему захотелось за город, полежать на зеленой траве. Венеция захватывала его своей оригинальностью, но больше всего жизнью, серенадами, а не дворцами дожей и проч. В Помпее он скучно ходил по открытому городу — оно и действительно скучно, но сейчас же с удовольствием поехал верхом на Везувий, по очень трудной дороге, и все хотел подойти к кратеру. Кладбища за границей его везде интересовали, — и кладбища, и цирк с его клоунами, в которых он видел настоящих комиков».
Франция: будущий второй дом
Вдоль по морскому побережью Чехов и его друзья направились в Ниццу — Антон тогда еще не подозревал, что этот город станет его вторым домом. Открыл для себя Монте-Карло: несколько дней подряд ездил туда на поезде играть в рулетку. За два дня Антон спустил 800 франков.
Париж дал Чехову пищу для размышления. Он попал в толпу бунтующих рабочих и получил по спине от парижского полицейского. Несколько дней спустя он сидел на галерее французского парламента, слушая, как от министра внутренних дел требуют объяснения по поводу смертных случаев при подавлении беспорядков, — вообразить себе подобное в России было невозможно. Суворину захотелось привезти из Парижа собственный бронзовый бюст, и, пока скульптор трудился над ним, Антон с другом бродили по кафешантанам и созерцали обнаженных женщин. После Антон вернулся в Москву.
Мужчины могут быть умными. Мужчины могут быть талантливым. Но они не перестают быть омерзительными.