Башня. Новый Ковчег-6. Глава 32. Ника

two_towers — 24.01.2025

Океан ревел, как раненый зверь. Ворочался внизу, швыряя тяжёлые валы на стены Башни, снова пробуя на прочность покорёженную платформу. Когда-то стихия уже похозяйничала здесь: разметала постройки, ровно срезала один край, словно гигантским ножом прошлась, а от другого отгрызла кусок, оставив торчать лишь острые обломки с ржавыми стержнями арматуры. Тогда, в ту далёкую ночь, когда случилась авария на Северной станции, о которой столько рассказывал отец, тоже был сильный шторм. Как и сейчас.

Волны бились внизу, глухо ударялись о стены, сотрясали уцелевшие опоры. Ника чувствовала, как вибрируют под ногами неровные бетонные плиты, вздрагивают с каждым новым толчком, и она вздрагивала вместе с ними, хваталась красными, озябшими руками за Сашку.

Она почти ничего не видела и не слышала, кроме визжащего в ушах ветра. Звук, пронзительный, похожий на свист и перекрывающий всё остальное, заполнил её целиком. Резкие порывы сбивали с ног, в лицо со всей силы хлестали острые солёные брызги, тонкая форменная блуза тут же промокла насквозь, облепила тело — от прикосновения жёсткой холодной синтетики Нику пробрала крупная дрожь.

— Ш-ш-шторм, — она не произнесла, а словно выбила зубами частую дробную чечётку и ещё сильней вцепилась в Сашкину руку. Он ничего не ответил, вряд ли даже услышал её — слова потонули в рокоте волн и шуме ветра, — стоял, оглядываясь по сторонам, словно решал, куда идти дальше.

Ника не понимала, как он вообще что-то видит. День едва перевалил за половину, но казалось, что уже наступил вечер. Над головой висело густое тревожное небо, похожее на мокрые тёмно-серые плиты, Ника почти физически ощущала его прикосновение и тяжесть. Спасительные стены Башни остались за спиной, а прямо перед ними раскинулся огромный, охваченный штормом океан. Он катил свои волны, бросал их на изувеченные останки платформы, и они вырастали страшными грохочущими исполинами, поднимались в полный рост и с шумом падали, рассыпаясь белыми пенистыми клочками.

— Нам туда! — прокричал Сашка и махнул рукой.

Ветер подхватил Сашкины слова, понёс их над полуразрушенной платформой. Ника, догадавшись по губам и по взмаху руки, что Сашка показывает, куда надо идти, кивнула. Он крепко стиснул пальцами её ладонь и уверено потащил к краю, к тому, где неровно и страшно вздыбились изуродованные плиты.

Удивительно, но Сашка неплохо ориентировался здесь, ловко лавировал между уцелевшими огрызками некогда капитальных строений, обходил углы, продвигаясь к небольшому сооружению, похожему на будку, только без крыши — вместо крыши вся эта конструкция была наполовину накрыта плитой или частью плиты. Возможно когда-то эта плита служила стеной или перегородкой, а потом разбушевавшаяся стихия решила потягаться с инженерным гением человека и, играючи, создала собственное архитектурное решение, в стремительном хаосе которого была своя красота. Страшная красота. Пугающая и завораживающая.

Добежав до будки, Сашка юркнул в зияющий тёмный проём, утянул Нику за собой, прижал к стене, заслоняя от ветра. Снаружи неистовствовала буря, гремели волны, рыдал океан, горько оплакивая сбежавшую добычу.

Ника опять вспомнила отца, его рассказы про ту страшную ночь — он же был тогда лет на пять или шесть старше её сегодняшней, но не струсил, не отступил. Наверно, тогда так же, как и сегодня, гудел океан, обрушивая на людей свои многотонные волны, легко переворачивая стены, сминая, словно мягкую податливую глину, жёсткие железобетонные опоры. Потом её мысли сами собой перекинулись на недавние события — тоже на ночь, но уже другую, которая, как и та, двадцать с лишним лет назад, могла стать для отца последней, и не стала только благодаря счастливому стечению обстоятельств и… Её словно током ударило. Она вдруг поняла, откуда Сашка знает, куда бежать, потому что ведь это он был тогда здесь вместе с Киром, это они вдвоём вытащили папу, они оба…

Сашка, видимо, прочитал вопрос на её лице, но растолковал по-своему.

— Это опора с лестницей, — тяжело дыша, объяснил он. Но Ника и так уже поняла, где они. Через дыру над головой проникал тусклый свет штормового дня, и она смогла различить ступеньки ведущей вниз лестницы. Правда видны были только первые несколько ступеней, дальше они терялись в непроглядной тьме, настолько густой и плотной, что она казалась нарисованной.

— П-почему эт-та оп-пора? — у Ники зуб на зуб не попадал. Она хотела сказать, что остальные были ближе, но кроме этих трёх слов у неё ничего не получилось.

— Одну опору здесь снесло, а у двух других завалило выход на лестницу, поэтому… чёрт..., — Сашка замолчал и как-то странно посмотрел на Нику. — Ника, ты же вся промокла насквозь. Погоди…

Он принялся торопливо стаскивать с себя пиджак. Она угадала его намерение, хотела сказать — не надо, но промолчала. Избегая смотреть Сашке в глаза, взяла пиджак дрожащими руками и, путаясь и не попадая рукой в рукав, стала натягивать его на себя, поверх мокрой форменной блузы. Синтетическая ткань униформы неприятно скользила по телу, у Ники было такое чувство, словно её завернули в целлофан — холодный, похожий на ощупь на ломкое острое стекло, и от этого дрожь ещё больше усилилась.

— Ника, постой, — она уже почти просунула правую руку в рукав, но Сашка остановил её. — Так ты не согреешься.

Она непонимающе уставилась на него.

— Надо снять… ну форму эту больничную надо снять, — пояснил он. — Она мокрая и… Ты не волнуйся. Я не буду смотреть. Я отвернусь.

В доказательство своих слов он повернулся к ней спиной, замер в терпеливом ожидании. Она понимала, что надо сделать так, как он сказал, но почему-то медлила. Мяла в руках пиджак, разглядывала покачивающуюся плиту над их головами — мерные, постукивающие движения этого адского маятника сливались с воем ветра за стенами укрытия.

— Ты всё?

— Н-нет…, я сейчас, — Ника вздрогнула. Потянулась к пуговицам. Непослушные, закоченевшие пальцы не слушались, мокрая ткань выскальзывала из рук. Она торопилась, бросала быстрые взгляды на Сашку, на его аккуратно постриженный затылок, на белеющие в сгущающихся сумерках плечи и спину, обтянутые светлой рубашкой. И вдруг резко и отчетливо перед её глазами встал их неуклюжий первый и единственный раз. Торопливый, скомканный, как то синее одеяло, которое она натягивала на себя, стремясь прикрыть свою наготу. Она выкинула этот эпизод из своей памяти — думала, что выкинула, — жила, обходя стороной ненужные и болезненные воспоминания, смотрела на Сашку, как на какого-то нового и неизвестного ей человека, зачеркнув того прежнего, как мы зачёркиваем в тетради ошибку. Зачёркиваем густо, жирно, не жалея чернил.

И одновременно с этим воспоминанием, вернувшим её в узкую маленькую комнатку, к горячим рукам на её теле, к его отрывистому частому дыханию, к врезавшимся в спину матрасным пружинам, пришло осознание того, что всё это никуда не делось, не исчезло, и — нравится им это или не нравится — навсегда останется с ними. И Ника видела: Сашка это тоже понимал. Может быть, даже лучше, чем она сама…

— Я всё, — едва слышно выдохнула она.

Непонятно, как он услышал её шёпот сквозь гул разгулявшейся стихии, но услышал. Повернулся, кивнул, глядя, как она кутается в полы его просторного пиджака. Снятая блуза валялась под ногами зелёным неряшливым комом.

Спускаться по лестнице было тяжело.

Сашка шёл впереди. Медленно и осторожно ставил ногу на каждую следующую ступеньку, ощупывал, проверял твёрдость опоры под ногами. Ника его не торопила.

— Тут где-то было место, там пары ступенек не хватало. А вот оно… Осторожней, Ника. Не выпускай перила из рук, держись крепче. Скоро уже спустимся. Осталось совсем чуть-чуть.

Да, чуть-чуть.

Сашка мог этого и не говорить, Ника и так чувствовала приближение океана. Чем ниже они спускались, тем отчётливей был слышен его низкой густой голос, глубокое контральто с тёмными, тревожными переливами, похожими на рыданье виолончели и на дрожащее гудение струн. Океан был живым. Теперь она понимала это. Древним, живым существом, могущественным и равнодушным в своём могуществе. И ему ничего не стоило уничтожить их всех. Впрочем… впрочем, однажды он уже сделал это и сделает опять, если у её отца… у них всех не получится.

— Ника, ты точно уверена?

— А? Что?

Она вынырнула из своих мыслей, непонимающе посмотрела на Сашку. Он уже спустился, стоял на пятачке, рядом с открытыми дверями — здесь на третьем ярусе платформы уцелели двери, прикрывающие вход в опору, к лестнице — вопросительно смотрел на неё, снизу вверх, их разделяли ступенек пять, не больше.

— Я спрашиваю, ты точно уверена, что нам надо идти на Южную. Ты не передумала? Может, всё-таки лучше вернёмся?

Океан за Сашкиной спиной усмехнулся.

«Послушай его, девочка, — устало посоветовал он. — Послушай. Что такое твоя жизнь и жизнь каждого из вас? Капля. Вам всё равно не справиться. Не суметь. Вы меня никогда не переиграете. Я был здесь, на земле, когда ещё никого из вас не существовало. И буду, когда вы все исчезнете. Возвращайся, девочка. Возвращайся».

— Нет!

Она смотрела на Сашку, но её слова были обращены к Океану. К древнему, равнодушному, уверенному и в своей силе, и в своей правоте.

— Нет, — твёрдо повторила она. — Я не передумала. Я пойду.

***

Коридор, которым они шли, петлял какими-то странными зигзагами. Аварийное освещение было настолько скудным, что Ника едва угадывала очертания стен и несущих колонн, молчаливо и неожиданно вырастающих у них на пути. Где-то далеко позади осталась та самая дверь, через которую они зашли с платформы на технический этаж, соединяющий две станции: разрушенную и заброшенную Северную и действующую — пока ещё действующую — Южную.

Дверь эту они с Сашкой нашли без труда, не понадобилась даже начерченная Лёнькой схема, которую Ника сунула в карман брюк. Хотя они всё равно вряд ли смогли бы ей воспользоваться. Тонкому пластику, из которого были сделаны листы ученической тетради, вода, конечно, не могла причинить большого вреда (это же не настоящая бумага, которая быстро бы раскисла, превратилась в мокрый жёваный комок), но чернила всё же потекли, размазались, и чёткие твёрдые линии Лёнькиной схемы расплылись неровными грязными кляксами.

Лёнька, Марк…, о своих друзьях, оставшихся на том КПП, живых и мёртвых, Ника старалась не думать. Сейчас — именно сейчас — нельзя было этого делать, и всё равно она постоянно возвращалась к ним мыслями, неумолимо скатывалась в чувство вины, и оно, это чувство, медленно и больно отщипывало, отгрызало маленькие кусочки её души, от которой и так уже мало что осталось. Из дальнего уголка памяти шагнул, по-детски улыбаясь, высокий черноволосый парень в грязной серой майке, облепившей крепкий накачанный торс. Вовка Андрейченко, приятель Кира. Она почти не знала его, но смутно помнила его робость и смущение, разливающиеся красной краской по лицу, когда он обращался к ней. Помнила зеленоватые мягкие глаза, сильные руки, ловкий, уверенный жест, которым он перекинул за спину её рюкзак. А ведь если б не она, Вовка Андрейченко был бы сейчас жив. Как и Кир. И Марк… все они были бы живы, если бы не она, все они…

Задумавшись, она обо что-то споткнулась, не удержалась на ногах и упала, успев выставить вперёд руки. В ладони впился мелкий острый мусор, его здесь было навалом, и тут же справа в руку ткнулось что-то тёплое, живое, обдало трепетным беззвучным дыханьем и зашуршало, зашаркало мелкими коготками, быстро удаляясь.

— Крыса!

Сашка обернулся на Никин сдавленный крик, негромко чертыхнулся, увидев её, стоящую на карачках, нагнулся, подавая руку.

— Вставай, Ника. И поаккуратней тут, пожалуйста. Старайся смотреть под ноги. Здесь можно здорово навернуться.

Он говорил спокойно, как обычно, и всё-таки было в его голосе что-то новое. И в голосе, и в глазах, и даже в движениях. Молчаливый упрёк, обвинение, застывшее так и несказанными словами — теми словами, что она прочитала на его лице, ещё там, в больнице, когда они, оторвавшись от преследователей, влетели в маленький, узкий тупик и остановились у неприметной двери, за которой начинались комнаты тайника. Что ж… он имел полное право и обвинять, и злиться, она и сама не отрицала своей вины, но при этом он не понимал, не желал, а может и не мог понять главного: зачем ей нужно идти на Южную.

А идти туда было надо.

К ней самой это понимание тоже пришло не сразу.

Сначала была просто невнятная мысль, острая, как вспышка, которая пронзила её, едва она услышала о том, что собирается сделать Ставицкий. В тот момент она ещё пребывала во власти странного ощущения, смеси активности и оцепенения, думала о мёртвом Караеве — как о мёртвом думала, и о мёртвом Петренко, который, напротив, был для неё всё ещё жив, и который сливался с Киром, становился Киром, был Киром. И эта мысль, эта идея пойти на Южную станцию, ещё долго оставалась неясной и расплывчатой: и когда она смотрела, как Лёнька чертит свою схему, и когда они садились в лифт, и когда грузный сержант требовал от них пропуска, и даже когда Сашка, в чьём взгляде, казалось, навсегда застыло обвинение, пытался уговорить её повернуть обратно — даже тогда она ещё не понимала, до конца не понимала, зачем это всё.

Озарение пришло на платформе. Перед лицом всё сокрушающей стихии — силы, которую невозможно победить, но которую победить было надо. Стонал и выл ветер, а где-то внизу ждал помощи отец. И Ника должна была ему помочь. Встать рядом с ним, плечом к плечу, сражаться и идти до конца. Каким бы он ни был, этот конец.

Сашка этого не понимал.

А вот Кир… Кир бы понял.

— Пришли!

Сашка толкнул дверь. Как Лёнька и говорил, она действительно оказалась незапертой, тихонько скрипнула, и Ника с Сашкой, перешагнув порог, оказались на Южной.

Океан гудел здесь также, как и на Северной, и так же, как и на Северной, плиты под ногами тонко и зло вибрировали. Здесь тоже никого не было, но ощущение запустения и заброшенности ушло. Над головой яркими прожекторами горели вмонтированные в потолочные перекрытия фонари, их резкий свет разрезал сгущающуюся тьму, которую несли с собой штормовые тяжёлые волны.

— Мы на третьем ярусе, а нам надо на четвёртый, — Сашка настойчиво потянул Нику за рукав к ближайшей опоре-лестнице.

Поднялись они быстро и, очутившись в нужном месте, почти сразу нашли дверь в Башню — резервная щитовая находилась внутри. Это оказалось нетрудно: достаточно было выйти в широкий транспортный коридор, он-то и упирался в огромные железные ворота. Сами ворота — Ника знала — служили для провоза крупногабаритного оборудования, а вот маленькая дверца, вырезанная в них, предназначалась для персонала. Она тоже была не заперта, удача сегодня явно благоволила им.

— А дальше я не знаю, куда идти, — признался Сашка. — Я не очень запомнил, что говорил Лёнька. Понадеялся на схему.

— Она…, — Ника вытащила из кармана листок. — Она, наверно, мало чем поможет, потому что… вот…

Рисунок на листке превратился в размытую кляксу. Кое-что можно было разобрать, но совсем немногое.

— Ну давай попробуем, — Сашка неуверенно взял схему из Никиных рук. — Не получится, будем искать так. По номеру. РЩУ-15? Верно?

Ника молча кивнула.

По лабиринтам коридоров они проплутали минут пятнадцать. Несмотря на то, что станция казалась пустой, Ника постоянно боялась, что они вот-вот на кого-то наткнуться: на каких-нибудь техников или рабочих, которых не вывели вместе со всеми, на солдат, на самого Ставицкого — а этот-то точно был где-то здесь. За каждым поворотом ей чудились подозрительные тени, шорохи, иногда даже голоса, она испуганно ойкала и хваталась за Сашку.

Сашка её опасения полностью разделял. Шёл не торопясь, перед тем, как свернуть в очередной коридор, долго вглядывался и прислушивался. Ника внимательно читала таблички на дверях, пытаясь вспомнить хоть что-то из Лёнькиных объяснений. Но резервную щитовую всё же первым заметил Сашка.

— Вот! РЩУ-15! — он затормозил у стальной серой двери. Его голос радостно взмыл вверх, но тут же обречённо упал. — Здесь замок. Кодовый, — он растерянно посмотрел на Нику. — И как нам теперь быть? Кода-то мы не знаем.

— Не знаем, — обреченно выдохнула Ника. — Может быть…

Она вздрогнула, не договорив.

Прямо за спиной раздался до боли знакомый голос:

— Код: пятнадцать — восемьдесят три. Ну чего застыли? Нажимайте.

*************************************

навигация по главам

Башня. Новый Ковчег-1

Башня. Новый Ковчег-2

Башня. Новый Ковчег-3

Башня. Новый Ковчег-4

Башня. Новый Ковчег-5

Оставить комментарий

Популярные посты:

papai

Как выбрать серверное оборудование для бизнеса: скрытые нюансы и долгосрочные перспективы

alexandr_rogers

Невидимое величие

aniskin1968

В Петербурге запущена первая в России роботизированная система сортировки

lady_catari

Рацион кота

hippy_end

"... боевая часть взорвалась около парковки Терминала №3 этого аэропорта" -

acvarelll

ни о чём

l_boris

Новости вражеского вооружения. Новый M2A4E1 «Bradley»

rohanwarrior

Почему «только для славян» - нельзя, а «только для евреев» - можно?

grigvas

Война меняет людей. Но не врагов.

• Ранее
• Архив