Башня. Новый Ковчег-6. Глава 28. Сашка

two_towers — 15.01.2025

Вера сидела на диване и неумело зашивала юбку. Делала она это прямо на себе, путалась в чересчур длинной нитке и едва слышно чертыхалась под нос, пару раз даже негромко вскрикнула, видимо, уколов палец. Сашка готов был поклясться, что раньше держать в руках иголку с ниткой Вере Ледовской не доводилось, либо это было настолько нечастым явлением, что навык так и не успел закрепиться, стежки у неё получались неровными, неаккуратными — Сашке со своего места было хорошо видно. Вера опять вполголоса выругалась, всадив иголку себе в ногу, а Митя Фоменко в очередной раз предложил Вере пойти в их с Лёнькой комнату, снять с себя юбку и зашить всё, как следует. Кажется, он даже предлагал свою помощь — то, что Митя сумеет что-либо заштопать получше любой девчонки, в этом Сашка даже не сомневался, — но Вера упорно, из свойственного ей детского упрямства отказывалась. Помотав головой, она опять низко склонилась, раздражённо перекинула за спину косы, попыталась неловко подцепить иголкой ускользающую ткань.

До Сашки вдруг дошло, что он всё это время смотрит только на Веру, на её хмурящееся лицо, на руки, на краешек бедра, выглядывающий через порванный разрез юбки — кожа казалась молочно-белой в серебристом свете люстры. Это понимание обожгло его, и он невольно вздрогнул, чувствуя, как стыд жаркой ладонью коснулся его щёк, резко отвернулся, задел взглядом Нику, сидевшую рядом с подругой, потом Марка.

Вот кто сильно изменился за последние несколько дней или даже часов (если вообще не минут), так это эти двое, причём изменился настолько сильно, что Сашка с трудом их узнавал.

Они — Марк и Ника — всегда были чём-то неуловимо похожи. Не внешне, а скорее внутренне. Оба открытые, смешливые, доверчивые, они лучились тем самым светом, какой исходит от всех любимых и долгожданных детей, у таких людей, ни в детстве, ни во взрослом возрасте не бывает и не может быть врагов — везунчики и счастливчики, которым жизнь сама дает всё в руки.

Сейчас этот внутренний свет в них погас. Марк молча подпирал стену, взгляд потемневших глаз был пустым, стерильным, словно в Марке отключили все эмоции — горе, радость, любопытство…, всё отключили, оставив для чего-то лишь способность ходить, дышать, говорить. Сашка не знал, как бы он сам повел себя, если б ему сообщили о возможной смерти родителей (настоящих родителей — не Анжелики с Литвиновым), возможно, плакал бы, может быть, кричал или злился, но Марк… Марк просто окаменел, и его всегда весёлое и живое лицо застыло, превратилось в восковую маску.

Ника, напротив, была крайне деятельна и возбуждена. Она сидела рядом с Верой, почти не обращая на неё никакого внимания, вертела в руках пистолет, а в стальных серых глазах, ставших вдруг жёсткими, — Сашка видел такой взгляд у Павла Григорьевича, — застыла холодная решимость.

Пистолет в тонких девичьих руках приковывал к себе внимание. Не только Сашка смотрел на него, Лёнька тоже косился, и Митя, и Вера — только Марку было на всё наплевать.

— Значит, так, — Ника ещё раз провела ладонью по гладкому чёрному корпусу, задержала палец на спусковом крючке (Сашка мысленно дёрнулся, едва нашёл в себе силы не сорваться с места) и, чуть склонив набок голову, сказала, обращаясь ко всем и одновременно ни к кому. — Если блокада с АЭС уже снята, значит, я могу пробраться к отцу.

— Теоретически, да, — Лёнька быстро переглянулся с Сашкой. Из всей их компании, подавленной и одновременно возбужденной, они с Лёнькой были, пожалуй, единственными, кто сумел сохранить хоть какие-то остатки разума и возможность трезво рассуждать. И Лёньку, как и самого Сашку, — это тоже было видно, — Ника сильно тревожила.

— Теоретически, — повторил он. — Но…

— Вот и хорошо, — перебила его Ника. Её губы странно изогнулись, со стороны казалось, что она улыбается, но это было не так. Потому что, если это и была улыбка, то нарочитая, специальная, как будто фотограф попросил обиженного на весь белый свет ребёнка улыбнуться, фальшиво пообещав, что сейчас вылетит птичка, и тот картинно растянул рот, состроив полуулыбку-полугримасу.

Впрочем, не только улыбка была ненастоящей — искусственным было всё: тон, движения, слова, поворот головы, пистолет этот, маленький и блестящий, похожий на зловещую игрушку, который она не выпускала из рук.

С этим пистолетом вообще была беда. Сашку не покидало ощущение, что он сродни пресловутому чеховскому ружью и выстрелить может даже не фигурально, а вполне себе по-настоящему. Хотя бы потому, что из него уже стреляли.

Это чувствовал не только он один. Вера, едва войдя в квартиру Фоменко и выслушав торопливый Сашкин рассказ о том, что произошло в больнице, попыталась убедить Нику отдать ей пистолет, но, натолкнувшись на непроницаемое лицо подруги, почти сразу отступилась. Заикнулась только что-то про предохранитель, но Ника на это лишь пожала плечами и буднично ответила:

— Петренко сказал, что здесь самовзвод, — и крепко сжала обкусанные, бесцветные губы.

В общем было понятно, что расставаться с пистолетом Ника не намерена. Может, она черпала в нём силы, а, может, просто боялась, что стоит ей выпустить оружие из рук, как рухнут и те обломки призрачного, уже ушедшего в прошлое, спокойного и привычного мира, за которые она отчаянно цеплялась. Хотя этого мира больше не существовало. После того, что случилось — не существовало.

Сашка опять вспомнил увиденное в больнице и непроизвольно поёжился.

Он вылетел из-за поворота и чудом успел затормозить. Наверно, сказался пресловутый инстинкт самосохранения — мозг, мгновенно среагировав на опасность, отдал приказ ногам, и Сашка застыл на месте, вцепившись рукой в угол стены.

То, что вдруг возникло перед его глазами, до одури напоминало сцену из дешёвого, пошлого боевика. Даже декорации были похожи: старые стены с кое-где облупившейся краской, больничная каталка, застывшая в полуразвороте, белая дверь с косо прикреплённой табличкой, тело, неподвижно распластавшееся на полу. Даже одна из ламп дневного света, узкая полоска на потолке, нервно мигала, готовясь издать последний вздох и погаснуть навсегда. И в этом мигающем мертвенно-бледном свете стояли двое. Стояли, направив друг на друга пистолеты.

Караева он узнал сразу, а вот Нику — нет. Потому что не было ничего в этой девчонке от Ники Савельевой, от той милой, немного доверчивой, солнечной девочки, которая однажды, отчаянно стесняясь, подсела к нему на той школьной вечеринке. Маленькая фигурка в зелёной робе санитарки была натянута как струна. Жёстко сжатый рот, холодные серые глаза, бледное, с выцветшими веснушками лицо — разве что рыжая спиралька волос, выбившаяся из-под зелёной больничной шапочки, принадлежала Нике, да и только.

А потом был выстрел и упавший Караев, и слова Ники «Да, я его убила», не равнодушные, нет, но наполненные каким-то странным чувством удовлетворения. Словно она ставила точку в длинной и утомительной истории. Жирную и страшную точку.

— Итак, если есть возможность добраться до АЭС, значит, надо идти туда, — Ника деловито поправила на голове шапочку, которую так и не сняла. — До какого этажа мы можем спуститься на лифте? До четырнадцатого? Митя, посмотри, — приказала она.

Митя Фоменко послушно полез в карман за расписанием — такие небольшие прямоугольники с графиком работы лифтов были, наверно, у каждого, кто жил в Башне. Вера оторвала взгляд от своего занятия, открыла рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрыла. Даже Лёнька молчал, хотя то, что задумала Ника, было явной и опасной глупостью. Никто из них не смел перечить Нике, Сашка это видел, но кто-то должен был ей сказать, кто-то — должен. Он негромко кашлянул, привлекая к себе внимание.

— До четырнадцатого мы на лифте не доедем, — начал Сашка и тут же наткнулся на неприязненный взгляд Ники, запнулся, но всё равно продолжил. — Максимум до последнего из жилых этажей. Ниже нужно спецразрешение, даже мне, а его у меня нет. А у вас и подавно. Кроме того, закрепление за этажами никто не отменял, оно действует по-прежнему.

— Значит, пойдём пешком, — равнодушно прервала его Ника.

— А какая разница? Охрану мы так и так не минуем. К тому же идти вниз сейчас опасно, — он всё ещё пытался достучаться, даже не до Ники (Ника пребывала в том странном состоянии, когда любые слова бессильны — им не пробить стальную броню защиты, за которой бешено колотилось маленькое и испуганное девчоночье сердечко), а до остальных. До благоразумного Лёньки. До тонко чувствующего людей Мити. До…

Поддержала его Вера.

— Саша прав, — она повернулась к подруге, рука, державшая иголку, слегка дрожала. — Он прав. Это опасно. Ника, там внизу везде стреляют, там…

— А мне плевать! — тонкое лицо Ники стало злым, некрасивым. Нос заострился, глаза потемнели, исчезла та лёгкая сиреневатая дымка, что всегда придавала мягкость и уступчивость её взгляду. — Плевать! — повторила она, и голос, которым она произнесла эти слова, отчаянно взлетел ввысь. — Мне надо к отцу. Он меня ждёт. Он волнуется. А ему нельзя. У него станция, переворот, урод ещё этот, окопавшийся на верхних этажах, а я тут сижу, как дура!

— Но…, — кажется, это сказал Митя.

— Нет никаких «но»! Нет! Он знает про отряд, который Долинин за мной послал. Знает и ждёт. А отряда нет. Да папа там с ума сходит. А вы… вы…

Ника вскочила с места, махнув рукой. Задела длинную нитку, и иголка, вырвавшись из Вериных рук, отлетела куда-то в сторону, беззвучно упала на пол.

— Не хотите — сидите тут. Я никого уговаривать не собираюсь. Сама пойду. Одна. А вы…

— Ника, успокойся, пожалуйста. Ника, послушай! — вперёд выступил Ленька. — Кажется, я знаю, как можно сделать. Знаю. Ты только сядь, пожалуйста. Сядь. Хорошо?

— Хорошо, — злость и недоверие с лица Ники никуда не исчезли, но она всё же послушала Леньку, подчинилась его упрашивающим глазам, села на место.

— Смотрите, — Лёнька с видимым облегчением выдохнул. — Вера сказала, что на Южных КПП все свои, так?

— Так, — кивнула Вера.

— И подчиняются они майору Бублику? Правильно?

— Ну… вроде бы, — неуверенно ответила Вера. — Так нам вчера объясняли, да, Саша?

Сашка не успел ничего сказать, за него ответил Марк.

— Да, Бублику. И все Южные КПП действительно наши. На жилых этажах.

— Это уже хорошо, — Лёнька взлохматил рукой вихры. — Тогда можно поступить вот как…

***

Идея, предложенная Лёнькой, выглядела здраво. Даже не так. Она была единственным правильным и максимально безопасным решением в создавшейся ситуации.

Им нужен был Бублик. Маленький, смешной майор, за придурковатой внешностью которого скрывался острый ум и недюжинные способности — в этом Сашка уже неоднократно успел убедиться. Сейчас, пожалуй, только он сможет организовать переправку Ники на АЭС. Если он, конечно, не попал в тот замес, в штабе, когда был убит полковник Долинин. Если он жив. Всё ещё жив.

На ближайший Южный КПП (он располагался чуть ниже, на сто десятом этаже), откуда охрана могла связаться с Бубликом, отправились Сашка и Марк. Марк — потому что он знал многих военных, дежуривших сейчас на постах охраны, а Сашка — для безопасности. Хотя какую такую безопасность он мог обеспечить, смешно даже. И тем не менее Лёнька, как главный генератор идеи, настоял на том, чтобы на КПП они пошли вдвоём.

— Мало ли что, — пространно объяснил он и натужно улыбнулся, стремясь разбавить улыбкой это повисшее в воздухе, невысказанное «мало ли что»…

До КПП они шли молча. Марк шагал уверенно, твёрдо, но уверенность его была показной, ненастоящей — он тоже прятался от своего горя и от своего страха, как и Ника. Только Ника была пульсирующим и болезненным сгустком энергии, а Марк превратился в камень.

Наверно, ему нужна была разрядка, поддержка, помощь, нужны были какие-то слова, но, как назло, никакие слова в голову не приходили. Что бы Сашка сейчас не сказал, всё получалось плохо. Держись, всё будет хорошо, возможно, твои родители ещё живы… господи, любое утешение звучало банально, пошло и… неискренне что ли. Во всяком случае Сашка себе бы не поверил, это точно. Поэтому он просто шёл рядом, приноравливаясь к широкому шагу Марка и изредка бросая на друга беспокойные взгляды.

Сейчас, после всех стремительных, закрутившихся в тугой узел событий собственные Сашкины переживания казались детскими и наивными. Метания в некрасовском «будуаре», томительный разговор с сумасшедшим Ставицким, всплывшая тайна рождения, всё это было так мелко, так ничтожно на фоне настоящего человеческого горя, что даже думать об этом было стыдно, не то что говорить.

— Почти пришли, — Марк первым нарушил молчание. Остановился, и Сашка затормозил рядом. — Пойдёшь со мной? Или, если хочешь, я один. Договорюсь с мужиками и вернусь.

— Не, давай вместе.

— Ну вместе так вместе, — Марк пожал плечами, и Сашку опять, как ножом полоснуло — так непохож был этот внезапно повзрослевший парень на прежнего Марка.

У КПП на сто десятом военных было не двое, а четверо, и Сашка почувствовал смутную тревогу. Он осторожно тронул Марка за рукав.

— Почему их так много?

— Много? — Марк вынырнул из своих мыслей и слегка нахмурился. Но тут же тревожная морщинка разгладилась. — А нет, всё нормально. Сейчас просто пересменок. И мужика вон того я знаю. Встречались у Долинина пару раз. Пошли.

И, не дожидаясь Сашкиного ответа, он уверенно зашагал к будке охраны.

Мужику, которого Марк знал, было от силы лет двадцать пять. Не мужик — парень, плечистый, высокий, с широким, плоским лицом и коротким, словно обрубленным носом. Сашке он не очень понравился, от людей, неприкрыто источающих силу, Сашка всегда предпочитал держаться подальше. Но парень приветливо улыбнулся им обоим, и плоское татарское лицо его неожиданно изменилось, открылось, просияло — так, кажется, говорят.

— Привет, Марк, — парень пожал Марку руку, а Сашке просто кивнул. — Какие-то проблемы? Обожди пять минут, идёт? — и он снова повернулся к своим товарищам.

Когда Сашка с Марком подошли, военные о чём-то оживленно беседовали. Вернее, говорил в основном один, остальные по большей части слушали, вставляя время от времени короткие реплики. На появление ребят они почти никак не отреагировали, видимо, Марк и правда за эти несколько дней примелькался, и его принимали за своего.

— …короче, мужики, кажись, хана нам всем теперь настала, — тот, кто говорил, прицокнул языком и уставился на товарищей.

— Да тебя, Митрич, как не послушать, так нам каждый день хана, — парень, поприветствовавший их с Марком, весело ухмыльнулся.

Митрич при виде этой ухмылки подскочил, зло ощерился, сделал пару шагов вперёд, как бы надвигаясь на товарища. Был он мал ростом, худощав и на фоне плосколицего казался подростком.

— А ты, Герка, сильно-то не лыбись. Лучше мозгами пораскинь. Брательник мой говорит, с Южной не так просто весь персонал эвакуировали.

— Да с Южной час назад всех вывели, — Герка пожал плечами. — Под договорённости с Лебедевым.

— Час назад вывели рабочих и техников. А потом весь инженерный состав, подчистую. Я вам о чём тут толкую? — Митрич сплюнул себе под ноги. — У меня брательник в инженерах там, не дурак, при самом Васильеве состоит, это который сейчас там в начальниках заместо Руфимова ходит. Когда рабочих со станции турнули, инженеров оставили. А потом там этот появился… Верховный наш управляющий.

— Правитель, — поправил Митрича другой военный, тоже молодой, и они с Геркой весело заржали.

— Тьфу на вас, — Митрич скривился, как от лимона. — Вам бы ржать только.

— А чего, твой брательник этого правителя лично что ли знает?

— Лично не знает, а только Васильев сразу засуетился, залебезил, чуть ли не на брюхе ползал. Так что знамо дело, кто такой на станции появился. Да ещё с охраной. И потом… — Митрич сделал паузу. Видимо, у него был приготовлен главный козырь, который он сейчас и готов был выложить. — Тоха, брательник мой, он как раз в этой сидел, как его дьявола, помещение-то называется, ну где приборы всякие… Короче…

— Короче, дело к ночи. Не тяни резину, Митрич, — поторопил его Герка. — Давай быстрей.

— Чего быстрей? Не на пожар, успеешь. В общем, правитель этот как там появился, так давай сразу Савельеву звонить. Грозился отключить всю евонную АЭС от электричества, если Савельев не сдастся. А Тоха говорит, там нельзя отключать, то ли рванёт к чертям собачьим всё, то ли ещё какая фигня, я не понял. А только Савельеву теперь всё одно — крышка. Хошь не хошь, а сдавайся. Два часа ему правитель на раздумье дал. Ну а потом, как переговорил с ним, так сразу всем, кто на Южной остался, велел убираться. Только Васильева при себе оставил. Чтоб было кому на рычажок нажать.

Выпалив всё это одним махом, Митрич совершенно по-детски шмыгнул носом. Товарищи его молчали, переваривая информацию.

— Ну и вот, — чуть приглушив голос, продолжил Митрич. — А мы, получается, с вами лоханулись. Не на ту лошадку поставили. Проиграл Савельев, и чего ему теперь будет, хрен знает, может, к стеночке приставят, а может полюбовно договорятся, а нам, ребя, хана. Мы — люди маленькие, на нас и отыграются. За кого, спросят, воевал? За Савельева? И пулю в затылочек.

— Да ну, — военный, ровесник молодого Герки, скептически скривился. — Всех не перестреляют, чего мелешь-то.

— Всех не всех, а каждого третьего оприходуют. Увидишь.

— А чего? Может, Митрич и прав, — подал голос молчавший до этого четвёртый охранник, немолодой мужик с потухшим лицом. — Паны дерутся, у холопов чубы трещат.

— Да ну ты-то не начинай!

Военные опять громко заспорили. Митрич что-то тонко, по-бабьи выкрикивал, насмешливо басил Герка, его поддерживал молодой приятель.

Сашка оторопело переводил взгляд с одного военного на другого. То, что они с Марком только что услышали, меняло все их планы. Это понял и Марк. Он наклонился к Сашке и едва слышно, одними губами прошептал:

— Сань, надо сматываться отсюда. Быстро!

***

Сашка закончил рассказывать и замолчал.

Встревоженный Лёнька хмурил лоб и о чём-то напряжённо думал, похожее выражение у него бывало, когда он просчитывал очередной ход в шахматах. Митя с надеждой смотрел на брата. Вера была раздражена, она всегда злилась, когда что-то мешало ей действовать. Марк, опять прислонившийся к дверному косяку, разглядывал узор на ковролине, которым был покрыт пол.

Сашка, обежав глазами лица друзей, остановился на Нике. Кто бы и что бы сейчас не сказал — было неважно. Сашка понимал: решение будет принимать Ника. Но она никак не реагировала.

— После того, что мы услышали на том КПП, просить их связаться с Бубликом… ну нельзя было этого делать. Вы же понимаете? — снова начал Сашка. — Судя по разговору, они там вообще сомневаются, может, даже думают переметнуться на сторону Верховного. А тут мы им такой подарок — дочь Савельева собственной персоной. Поэтому мы с Марком решили ничего им не говорить, — Сашка обернулся к Марку. Тот поднял голову, медленно кивнул, подтверждая Сашкины слова.

— Да всё правильно вы сделали, — поддержал их Лёнька. — Они бы всех нас сдали, это точно. Ника, — Лёнька обратился к Нике. — Надо придумать, в какое место тебя можно спрятать.

— Спрятать? — Ника вскинула голову. Серые глаза опасно полыхнули. — Вы вообще о чём? Вы что, ничего не поняли? Вы знаете хоть, что будет, если Верховный обесточит АЭС? Катастрофа. Вот что!

— Но Верховный же не самоубийца, — подал голос Митя. — Он разве не понимает, что катастрофа такого масштаба и его самого затронет?

— Может, и не понимает, — Ника стала нервно обкусывать губы. — Мне кажется, он вообще мало что понимает. Судя по тому, что он нёс, когда держал меня в квартире в заложниках, он совсем того… спятил.

Тут Сашка был с Никой согласен. Он невольно вспомнил горящие фанатизмом глаза Сергея Анатольевича, когда тот обращался к портрету Андреева, его бессвязную речь, в которой мешались рассказы из далёкого прошлого и планы на будущее, от которых Сашка впадал в оторопь.

— Ну не настолько же, чтобы ставить под угрозу всю Башню. Всех людей, — продолжал недоумевать Митя.

— Может, и настолько, — Ника поднялась с дивана, прошлась по комнате. — Во-первых, он не инженер и, возможно, полагает, что, если он обесточит АЭС, то ничего страшного не случится. А во-вторых… во-вторых, этот урод на всё пойдёт, чтобы заставить отца сдаться. А папа… папа не будет так рисковать. Мной, может, он и рискнул бы. Но Башней и всеми людьми — никогда. Чтобы продолжились работы на АЭС, папа выполнит все условия этого психа.

Она рассуждала на удивление здраво. Ещё каких-то полчаса назад она рвалась к отцу, обвиняла их всех в трусости и готова была идти одна и пошла бы — Сашка ничуть в этом не сомневался. Это был безумный порыв, Никой руководил не ум, а эмоции, но сейчас она собралась, сконцентрировалась, разматывала вслух всю цепочку, делая верные выводы. Хотя и совсем неутешительные.

— Полковник Долинин убит. Его штаб уничтожен. Это значит, что войска остались без командира…

Ника перечисляла все факты, и каждый такой факт вколачивал очередной гвоздь в крышку гроба, в котором, судя по всему, будет похоронено восстание. Она сделала ещё несколько шагов и остановилась. Оглядела всех на удивление спокойным взглядом.

— Ну и? Вы по-прежнему предлагаете мне спрятаться? В надёжном месте? Спасибо. Я в последнее время только и делаю, что прячусь. А толку?

— Ну не воевать же идти, — буркнул Сашка.

— Нет, воевать мы не пойдём, — Ника опять села. Взяла в руки пистолет — она отложила его в сторону, когда вскочила с дивана, — задумчиво уставилась на блестящий и гладкий корпус. Немного помолчала и повторила. — Воевать мы не пойдём. Но кое-что мы можем сделать.

Её глаза странно блеснули, и Сашка понял, что он погорячился, решив, что Ника пришла в себя. И он не ошибся в своей догадке, потому что то, что Ника выдала дальше, повергло его в тихий ужас.

— Надо идти на станцию. На Южную станцию. Я знаю… я слышала, папа обсуждал некоторые рабочие вопросы с Маратом Каримовичем, и я запомнила. На станции есть возможность переключения на резерв. То есть можно переключить любой объект Башни на резервное питание. И АЭС в том числе. И тогда Ставицкий может сколько угодно пытаться отключить АЭС, у него ничего не получится. Нам нужно в щитовую.

— В комнату с приборами, — Сашка непроизвольно повторил вслух слова того военного, тщедушного Митрича, и тут же встряхнулся, сбрасывая с себя сонный морок, в который он почти погрузился, убаюканный Никиными спокойными рассуждениями. — Вы в своем уме? Ника, ты хоть думаешь, что говоришь? Как ты… как мы туда пройдём, на Южную? Там всё оцеплено, вся лестница, всё! И потом, если каким-то чудом мы туда и попадём, то в этой твоей щитовой сидит Ставицкий. И этот, как его, Васильев…

— На станции есть резервная щитовая, — тихо произнес Митя. — Помнишь, Лёнь, нам в первый день говорили, на инструктаже. РЩУ-16…

— Пятнадцать, — поправил его брат. — РЩУ-15, на четвёртом ярусе станционной платформы. Она полностью дублирует ГЩУ-1, то есть главную щитовую.

— Вот видите! — торжествующе воскликнула Ника. — Я же говорила!

— Да не пройти нам туда! Там солдаты, там…

— Можно пройти.

Это сказал Лёнька. Сказал спокойно и уверенно, и все разом повернулись к нему.

— Можно, смотрите.

Лёнька сел в кресло, придвинул к себе небольшой журнальный столик, взял лежавшую на нём тетрадку, кажется, это была школьная тетрадь по физике, Сашка краем глаза заметил формулы на одной из страниц. Все сгрудились вокруг столика, следя за ручкой в Лёнькиной руке, а тот быстро набрасывал какую-то схему. Голос старшего Фоменко звучал чётко и неторопливо:

— Северная и Южная станции раньше были соединены. Между ними проходил технический этаж…

*************************************

навигация по главам

Башня. Новый Ковчег-1

Башня. Новый Ковчег-2

Башня. Новый Ковчег-3

Башня. Новый Ковчег-4

Башня. Новый Ковчег-5

Сохранено